Записала: Кристина Французова-Януш
Художник Шемякин – о людях, разлюбить которых уже не в силах
Я часто в своей жизни слышал выражение: за каждым великим мужчиной стоит великая женщина. Обычно имеют в виду музу. Как тривиально! Это всё разговоры для книг и кино, не более того. Да, мы все влюбляемся, но к работе это какое имеет отношение? Уж скорее муза для меня – засушенная груша, которая вдохновляет на то, чтобы я месяц её писал, как Сезанн – свои яблоки. А женщина, которая действительно стоит за великим мужчиной, – это его секретарь...
Другое дело – кого мы выбираем на роль любимой женщины? Для меня любимая женщина – прежде всего друг, близкий человек, с которым ты можешь делиться самым сокровенным, человек, который понимает тебя, поддерживает в трудную минуту и который идёт с тобой по жизни. А идти по жизни с Шемякиным очень и очень трудно...
Ребекка
Первая моя супруга, мать моей дочери Доротеи, была очень мужественным человеком. Можно сказать, соратницей. Художница, скульптор. В прошлом жена замечательного художника, с которым я дружил, – Рихарда Васми. В пору нашего знакомства они уже развелись.
Она оформляла витрины, забросив скульптуру, а я пахал такелажником в Эрмитаже с одной-единственной целью – иметь возможность копировать картины великих мастеров.
"Чадом мы повязаны с Ребеккой навсегда". С дочерью Дорот
еей
Ребекка завораживала меня – в ней чувствовалась древняя порода, её французские предки родом из Канады, а женщины с такими корнями всегда интересны. Мы поженились в 1964 году. В том же году родилась наша дочь.
Мы жили в коммунальной квартире на Загородном проспекте. Славное было время – чего мы только не творили, не устраивали в мастерской, которая была там же: безумные инсталляции, в которых участвовали и цилиндры, и мясные туши, и ещё бог знает что. А потом было понятно, что надо уезжать.
Для отъезда за границу нам пришлось развестись. Оформили развод в 1970 году. Жене с дочкой помогла выехать во Францию Дина Верни, известная галерейщица, одна из богатейших женщин. Ей принадлежал весь Майоль. В юности она была его натурщицей, а после его смерти ей досталось всё его имущество, включая дома.
Жена с дочерью почти год жили без меня в её замке, в Рамбуйе. А потом, когда я переехал в Париж, мы долгое время героически терпели все лишения, скитались по каким-то подвалам, где не было воды, туалета и кухни.
Были такие моменты, которые могли сломить кого угодно, только не Ребекку. Например, когда Верни выгнала нас на улицу в мороз. Другая могла бы заныть, сказать: «Зачем всё это?», но только не моя жена.
Ребекка Модлен, первая жена, и дочь Доротея
Почему мы расстались? А мы и не расставались. Просто когда Доротея заболела астмой, потребовалась перемена климата, и они уехали в Грецию. А я жил в Америке и ждал, когда они вернутся. И...просто для каждого из нас началась другая жизнь. Скорее так: обстоятельства развели.
Много позже, спустя годы, я перевёз Ребекку обратно во Францию, подарил старинный трёхэтажный дом, чтобы мы могли быть ближе и я мог ей помогать. Мы остались в прекрасных отношениях. Когда Ребекка уже была смертельно больна, мы приезжали с Сарой (вторая жена Шемякина. – Прим.авт.) и моей сестрой, устроили ей небольшой праздник в госпитале. Я заботился о ней всю жизнь...
Что есть любовь? В юности это романтика, вспышки ревности, желание обладать любимым человеком, и только потом, с годами, когда приходит мудрость, ты понимаешь, что любовь – прежде всего уважение, осознание, что перед тобой человек, который имеет душу, которого ты должен любить и уважать как личность.
«Одна из важных составляющих любви – честь. От слова «честный». Любовь истинная должна быть честной. Это когда ты даёшь слово поступить определённым образом, сделать что-то ради человека или когда обещаешь довести дело до конца – и держишь слово... »
Дина Верни
Она была очень невоспитанная. Сидя в ресторане, хлопала себя по ляжкам, материлась страшно. Она была родом из Одессы, так что её любовь к кабацкой песне вполне понятна. Жестокая женщина. Особый персонаж. Подростком она приехала в Париж и вскоре стала любимой натурщицей Майоля.
Дина Верни, любовница, натурщица, наследница скульптора Майоля
Ему было семьдесят три, ей – пятнадцать. После его смерти развернулся громкий процесс, на котором она у его семьи – жены и сына – отсудила всё: дом, рисунки, картины, все права на его творчество. Хотя по французским законам дети и супруга получают всё, невзирая на наличие завещания, а любовница в таких ситуациях получает с гулькин нос. Но это был не её случай.
С Верни я познакомился в России ещё до высылки. Однажды в моей коммунальной квартире раздался звонок, и дама на прекрасном русском языке сказала, что приехала из Парижа и хотела бы встретиться со мной, дескать, она видела мои гравюры. Я пригласил её в мастерскую, после чего она сказала, что сделает всё возможное, чтобы организовать мою выставку в Париже.
Через дипломатов в дипломатических чемоданчиках она переправила мои работы во Францию. К тому времени Дина была известной галерейщицей, она организовывала громкие выставки в крупнейших музеях мира и была единственным общепризнанным экспертом по Майолю.
Кроме коллекции живописи у неё ещё была великолепная историческая коллекция экипажей, а её замок находился в самом дорогом районе Парижа. Ещё в Ленинграде она подарила мне старинный перстень XVIII века.
Да, у нас с ней вышла недолгая любовь. На момент знакомства ей было пятьдесят два года, но выглядела она прекрасно: невысокого роста, с хорошими формами, шикарные волосы ниже пояса, она умела очаровывать.
"Интересный монстр" - вот кем она осталась для Шемякина
Когда с помощью Верни я перебрался в Париж, всё начиналось как в сказке: великолепные условия для творчества, в качестве места для проживания – замок, а для художника большое пространство важно – для картин и хорошего освещения. Но вскоре я получил из её рук контракт на ближайшие десять лет, по которому я становился её рабом и обязан был рисовать только то, что «хорошо продавалось в её галерее».
Как сейчас, помню её слова: «Дорогой мой, свою метафизику можешь забыть, будешь делать натюрморты, они очень хорошо идут в моей галерее. Благодаря мне ты покоришь весь мир». Какой уважающий себя художник пойдёт на такое? Вот и я ответил: «Мадам, я уехал из СССР не для того, чтобы одну клетку поменять на другую, пусть даже золотую…» И я ушёл. Так как мои работы висели в её галерее, я попросил разрешения остаться на несколько дней в отеле, но через пару дней она выгнала меня с маленькой дочерью и женой на улицу.
Положение было аховое: Доротея с температурой, жена в шоке, подмышкой у меня был кот, а на поводке – любимый пёс. Но даже в столь ужасающей ситуации я ни разу не допустил мысли, что могу пойти на поклон к Дине. Эта жестокая женщина меня обокрала, и не меня одного.
Очень интересный монстр – вот кем она осталась для меня.
Влади и Высоцкий
Володю и Марину я впервые увидел в старинном особняке Одиль Версуа, сестры Марины, где Высоцкий пел свои новые песни. Я сразу почувствовал, что между ними настоящая любовь. Тогда я ещё не знал, что этот человек станет моим другом на всю жизнь. Родство наших душ было налицо. Такое случается, но очень редко.
Я любил то, что создавал он, а он любил то, что делал я. Некоторым моим вещам Высоцкий посвятил песни, например, моей серии фотографий «Чрево Парижа». Этот район французской столицы, воспетый Эмилем Золя, должны были снести. Я провёл там много ночей, запечатлевая на плёнку краткие моменты его повседневной жизни – к примеру, как могучие парни-мясники таскают бычьи туши.
Приехав снова в Париж, Володя увидел эти снимки, и они стали для него мощным импульсом, он несколько часов зачитывал мне всё новые и новые строки. То же самое случалось со мной, когда я читал его поэзию. Благодаря знакомству с ним в моей графике появились новые мотивы, звучания, изменилась внутренняя темпоритмика, дыхание образов.
Нас многое объединяло – мы оба были борцами, готовыми на яростный протест, у каждого из нас были свои демоны, мы были едины в желании пробудить в людях чувство собственного достоинства, и мне и ему крепко досталось по жизни, и поэтому наш протест против любой косности был таким яростным. Мы протестовали чем и как могли – стихами, песнями, гитарой, пером, картинами, скульптурами. Иногда подключали алкоголь…
Есть история про то, как Володя написал самую знаменитую песню про нашу дружбу «Французские бесы». Дело было так. Я пришёл к Володе, Марине что-то не понравилось, и она нас выгнала. И вот едем мы в аэропорт – с вещами, Володя сильно навеселе, решили вернуться в Россию. В аэропорту, понятное дело, его не пропускают. Что делать?
Сдали багаж, решили подождать, пока хмель выветрится, и зашли в русский кабак «Две гитары», который держал Жан Татлян. Там пел замечательный цыган, настоящий, прошу заметить, Володя Поляков. Они с Высоцким решили вместе спеть «На Большом Каретном», и на словах «Где твой чёрный пистолет?» я достал свой пистолет и с криком «Володя, вот он!» дважды пульнул в потолок. И кровинки не пролилось! Но, понятное дело, кто-то вызвал полицию. А разрешения на оружие у меня не было, так что мы спешно ретировались в другой, не менее известный русский ресторан – «Царевич».
И по следам этой страшной гулянки появилась песня. Володя её прямо на ходу сочинял, пил и пел. Из-за этой же песни у него с Мариной произошла серьёзная размолвка, уже в Москве, когда они встретились, он спел ей «Парижских бесов». Марина её выслушала от начала до конца, потом вдруг встала и с нехорошим таким лицом стала собирать чемодан. Володя спрашивает: «Что с тобой?» А она: «Я всё это время страдала, а обо мне в песне ни строчки». Ревнивая была жутко.
Было время, когда у нас с Мариной были натянутые отношения, она ревновала к нашей дружбе и считала, что в запоях Володи была и моя вина. В своей книге она писала обо мне много нелестного, моя первая жена Ребекка даже позвонила ей и сказала: «Марина, когда это ты таскала Мишу на руках пьяного? Это он всегда пас Володю, а ты пишешь о нём такие вещи в книге».
Но я её по-человечески понимаю. Обычно она мне звонила и говорила: «Володя пошёл». «Пошёл» – значит, опять ушёл в запой. Запой у Володи – дело основательное, дней на десять. А Марине надо уезжать в Рим или в Милан, на съёмки. Её вся эта ситуация с Володей очень тяготила – когда ни остаться, ни уйти. Это кого хочешь вымотает...
Мало кто понимает, сколько Марина сделала для Володи. Я считаю, ради него она пожертвовала всем. Двенадцать лет опекала его. Можно сказать, он и жил все эти годы благодаря ей. У него даже строки есть: «Двенадцать лет тобой и Господом храним...» Когда недавно Марина решила продать посмертную маску Володи, какие-то его письма и бумаги, в прессе развернулась целая кампания против неё, говорили, будто она предала память Высоцкого. Бред какой-то.
Она позвонила мне и сказала: «Почему они не могут оставить меня в покое? Я по-прежнему люблю Володю, кому какое дело?» Никто ведь не вспоминает, что в своё время она передала огромное количество документов из архива Высоцкого в его музей. Сразу после смерти Высоцкого так называемое его ближайшее окружение наговорило ей кучу гадостей – что он повенчался с какой-то Ксюшей и готовился развестись с нею.
Марина была в ярости, потеря Володи для неё была страшной трагедией, а то, что она услышала от этих мерзавчиков, её просто добило. Позже она вспоминала: «Я сижу, снимаю посмертную маску, мне хочется его целовать, и одновременно такая ярость, что хочется дать ему, уже мёртвому, пощёчину». Страшно. А эта маска, которую она сама делала, – она, конечно, осталась у неё.
Сара
Мой стойкий оловянный солдатик. Мы вместе уже больше тридцати лет. Нас познакомил Высоцкий – подарок, который он сделал мне уже после своей смерти...
С Сарой Шемякин уже тридцать лет
Американцы решили сделать о нём фильм. Искали людей, знакомых с ним, узнали про меня – я тогда жил в Нью-Йорке – и попросили Сару связаться со мной, взять интервью. Она была известной переводчицей, переводила интервью для фильма. Так всё и началось.
Сара так великолепно говорит по-русски, что никому в голову не придёт, что она американка. Но гены у неё именно американских женщин, которые завоевывали Дикий Запад – толкали свои фургоны, отстреливались от индейцев, варили каши в походных палатках. Всё, что должно быть для меня в женщине, – всё воплощено в Саре.
Когда мы только познакомились, она добровольно была моей моделью – я много её рисовал. Тогда же я её предупреждал, что со мной будет трудно. У меня нечеловеческий режим. Но она не испугалась, что и понятно – у неё прочная душевная основа. Для меня она просто подарок судьбы: работоспособна, вынослива, терпелива, ведёт все мои дела, переписку. Плюс ко всем достоинствам она филолог, прекрасно знающий мировую литературу. В своё время была литературным секретарем писателя Сола Беллоу, лауреата Нобелевской премии.
К тому же мужества ей не занимать. Одна история с поездкой в Афганистан чего стоит: мы ездили с ней к моджахедам, вели официальные переговоры от Советского Союза, потому что моджахеды поклялись не говорить ни с кем из переговорщиков со стороны СССР. Поэтому мы с Сарой пересекли нелегально границу, были в боевом лагере Хекматияра в горах – это лагерь самых жёстких и страшных фундаменталистов. Нас могли убить в любой момент. Больше всего я корил себя за то, что потащил с собой Сару. Но мы справились.
«Я женщин всегда выбирал исходя из их выносливости. Первая жена была такая, и Сара...»
Я всегда говорю, что жить со мной очень тяжело. Я жалею тех женщин, которые жили со мной и живут, нужно быть солдатом, чтобы выносить мою жизнь. Сара – настоящий солдат. И этим удивительна.
Ave Maria...
Мы привыкли к тому, что Париж – олицетворение любви. Возможно, так было в старину, когда Интернет и мобильные телефоны не вошли в нашу жизнь и когда человеческое сознание было иным, почти девственным. Сейчас это сугубо буржуазный город, чудовищное болото.
Но. Что меня всегда поражало, так это легковесность французов, особая, непостижимая. Кажется, будто их ничто глубоко не трогает. Временами эта черта их национального характера шармирует. Они вечно весёлые, смеющиеся, легкомысленные. Поэтому так уютно себя там ощущаешь, сидя в каком-нибудь кабачке или на берегу Сены. Это странный мир кабаре, изящных отношений, флёра, разлитого в воздухе, он чувствуется и в отношениях между людьми. Лёгкость бытия, что ли... Поэтому только в Париже я с восхищением наблюдаю за пожилыми женщинами. Иногда приходится ранним утром где-нибудь прикорнуть в ожидании, когда откроется лавка сапожника. И вот я смотрю и вижу: идёт женщина, ей лет семьдесят пять, не меньше, но она прекрасно одета, у неё ухоженное лицо, причёска как полагается, видно, что она регулярно заходит к парикмахеру, маникюр сделан. Она садится за столик кафе и спокойно, с достоинством пьёт свою законную чашку кофе.
У неё красивая осанка, она умиротворена, счастлива и спокойна. Она не вздрагивает от мысли: «Что будет завтра?» Чувствуется, что государство о ней заботится – во Франции хорошее социальное обеспечение, достойные пенсии. Но дело не только в этом.
Ещё Шагал, когда его спрашивали: «Почему вы выбрали для жизни Францию?» – отвечал: «Здесь любая консьержка понимает, что такое искусство и любовь...».
Я не могу сказать, что француженки красивы, скорее наоборот, но они умеют себя подать, умеют следить за собой, правда, больше всего это проявлено именно в облике пожилых людей. Молодые французские женщины так сейчас за собой не ухаживают. Похоже, вся Франция меняется, так сказать, в силуэте.
И тем обиднее мне за русских женщин, потому что они удивительные: несут на себе чудовищные нагрузки – содержат в чистоте свои дома, заботятся о пьяных мужьях, растят детей и внуков, зарабатывают на жизнь. Чем вызывают у меня всегда восхищение – и эстетическое, и человеческое.
В силу такого образа жизни и складывается удивительно прочный характер русской женщины. Но эта же жизнь настолько изматывает, что в пятьдесят – шестьдесят лет женщина просто перестаёт за собой следить. Какая осанка и умиротворение, когда столько нужно вынести и сдюжить!
Стране и многим мужчинам нужны женщины-солдаты, но не превращать же в них всех...
фото: Лев Шерстенников/RUSSIAN LOOK; Лев Тевелев; Личный архив М.М. Шемякина; VA/VOSTOCK PHOTO; KEYSTONE PRESS USA/ТАСС; Валентин Барановский/LEGION-MEDIA
Я недавно похоронил дочь. Я с этим до сих пор не могу смириться, не могу до конца осознать. Дочь была алкоголиком... Из-за этого перенесла инфаркт и вот теперь ушла по этой же причине. Я пытался бороться с её недугом всю жизнь, возил её в специальную клинику Эрика Клэптона, устроил туда за огромные деньги (Клэптон сам был наркоманом, знал, что это за беда, и создал Центр реабилитации на одном из уединённых островов в океане). Но всё было бесполезно, женский алкоголизм неизлечим. Об этом пишут все учёные, все психиатры. И я потерял не только дочь, мы потеряли Доротею - замечательного человека, очень больного, очень несчастного, но и очень большого художника. Говорю не как отец. Сейчас мы готовим её выставку, она много работала над иллюстрациями, в частности сделала 40 иллюстраций к роману «Голем» Густава Майринка, есть у неё иллюстрации к «Чуме» Альбера Камю. Ещё она была великолепным скульптором.
Очень страшно и неестественно, когда родители хоронят своих детей. Как справиться с такой утратой? Как примириться после этого с Богом? Очень трудно. Начинаются мучительные вопросы. Что же ты такое, Бог? Ты добрый или давно отвернулся от людей? Или спишь? Почему вообще допускаешь несправедливость, беззаконие? Сколько таких проклятий каждый день из всех уголков земли раздаётся в его адрес! Бетховен, умирая, грозил небу кулаком, потому что он потерял то, что для него являлось всем - слух. Художники иногда теряют зрение, родители теряют детей, и это всё страшная боль... Для себя я нашёл лишь один способ выжить в такой ситуации. Смириться с Богом. Понять, что эта моя боль есть испытание. Сказано: в каждом живёт Бог. Но для того, чтобы он был ощутим тобою, кто-то должен быть озарён немыслимой радостью, а кто-то должен пройти страшные страдания. Только так, видимо, можно понять состояние Бога, пославшего своего сына на Крестный путь. Только так может проснуться в нас тот Христос, который знает, что такое страдание. Понять, что твоё страдание и страдание миллионов людей - страдание Бога, - это самое сложное чувство, которое нужно в себе воспитать.
ЕДИНСТВЕННАЯ ДОЧЬ
«Моя единственная дочь Доротея скончалась», - написал известный художник, скульптор 74-летний Михаил Шемякин на своей официальной странице в одной из социальной сети.
20 января покинула этот мир моя дочь Доротея - замечательная художница и удивительный человек - многогранный, странный, причудливый, глубокий и добрый, - говорится в его короткой заметке. - Знаю и верю, что ее работы будут жить и дарить радость.
Как стало известно «КП», 53-летняя Доротея Михайловна Шемякина длительное время болела, у нее был тяжелая форма сахарного диабета.
Шемякин до последнего был с дочерью и всячески старался ее поддержать.
ПО СТОПАМ ОТЦА
Доротея Михайловна появилась на свет в Петрограде, в день празднования победы над фашистскими захватчиками 9 мая 1964 году. Ее родители - молодые художники - Михаил Шемякин и Ребекка Модлен были счастливы появлению своей малышки. С раннего возраста они старались всячески привить любовь к искусству. И их труды были вознаграждены. В два года девочка сделал свой первый рисунок, а в четыре ее работы впервые были представлены на всеобщее обозрение на выставке детских рисунков в Русском музее.
В 1971 году, когда Ребекка и Доротея была вынуждена эмигрировать во Францию. Спустя пять лет ее 19 работ были показаны на выставке современного искусства во Дворце конгрессов в Париже. Первая персональная выставка молодой художницы открылась в галерее Нахамкина в Нью-Йорке, за день до 16-летия Доротеи. Публика с большой охотой не только посещали экспозицию Шемякиной, но и в первые пять дней ее работы раскупили все представленные композиции.
Девушку называли никак иначе как рисовальщица-вундеркинд. В общей сложности у гениальной художницы состоялось пять персональных и более чем в пятнадцати групповых, в том числе с отцом, выставках
Доротея Шемякина
Когда-то в детстве эту странную таинственную сказку рассказал Доротее ее отец, Михаил Шемякин. Маленькая мадемуазель с детства училась чувствовать то, что не чувствуют другие. Ведь с самого рождения девочку окружали холсты, пахнущие красками. Когда она вырастет, узнает, что папа - гений. Узнает, что талант приносит боль. Эта девочка, родившаяся в Питере и выросшая во Франции, уедет в Грецию, станет известной художницей и будет оформлять самые известные книги мира. А пока она с распахнутыми глазами слушает самого родного в мире папу.
Она родилась 9 мая 1964 года в семье Михаила Шемякина и Ребекки Модлен. Свой первый рисунок Доротея сделала в два года. В четыре она уже участвовала в международной выставке детского рисунка в Русском музее. Партийная комиссия усмотрела в рисунках четырехлетней Доротеи «детский формализм» и, несмотря на восхищение организаторов выставки, работы были сняты. Осталось лишь два-три рисунка в витрине. Питер останется навсегда в сердце Доротеи. Когда ей было семь лет, они с матерью уехали во Францию по приглашению Дины Верни - владелицы галереи и легендарной певицы. Вскоре к ним присоединился выдворенный из СССР Михаил Шемякин.
В двенадцать лет Доротея участвует в выставке современного русского искусства во Дворце конгрессов в Париже, представляя 19 своих работ. Первая персональная выставка Доротеи Шемякиной открылась в 1980 году в галерее Нахамкина (Нью-Йорк) за день до шестнадцатилетия художницы. Пятьдесят работ были раскуплены за пять дней. Нью-Йорк, Гонк-Конг, Париж, Москва - выставки художницы сегодня проходят во всему миру. Живопись, книжная графика, ювелирные украшения, дизайн пасхальных яиц и работа каменщика - многогранные проявления таланта Доротеи.
«Голем» Густава Майринка - четвертая работа Шемякиной в жанре оформления книги. Десяток раз она перечитает мрачную легенду. В этой сказке, которую когда-то так полюбила маленькая девочка Доротея, есть многое: и затерянные в веках магические заклинания, и немилосердные предсказания человеческим амбициям, и великая провокация…
Рассказывая легенду о Големе, Борхес отмечает: "Элиезер из Вормса сохранил тайную формулу, по которой можно создать Голема. Описание этой процедуры занимает двадцать три столбца в томе ин-фолио и требует знания «алфавита 221 ворот», который надо повторять над каждым органом Голема. На лбу у него надо начертать слово «эмет», означающее «истина»; чтобы уничтожить глиняного человека, надо стереть первую букву - останется слово «мет», означающее «смерть»".
© Orloff Russian Magazine
Восстановив утраченные формулы каббалы, некий раввин создал искусственного человека - так называемого Голема, дабы тот в синагоге звонил в колокола и выполнял тяжелые работы. Однако Голем не был человеком, в нем едва теплилась глухая, полусознательная, растительная жизнь. Да и та - лишь в дневные часы, и поддерживалась она действием магической таблички, которую ему засовывали под язык и которая притягивала из вселенной свободные звездные токи. Однажды, перед вечерней молитвой, раввин забыл вытащить табличку изо рта Голема; тот впал в неистовство и побежал по темным улицам гетто, убивая всех, кто попадался на его пути, пока раввин его не догнал и не вынул табличку. Голлем мгновенно рухнул замертво. От него осталась лишь жалкая глиняная фигурка, которую теперь показывают в «Новой Синагоге».
Во французской провинции ушла из жизни художница Доротея Шемякина.
Доротея Шемякина. Фото из семейного архива
Доротея Шемякина родилась 9 мая 1964 года в Петрограде-Ленинграде-Петербурге. Она родилась под созвездием Быка. Под тем же знаком, что и ее отец, художник Михаил Шемякин.
Этим его «бычьим» нутром Шемякину были подсказаны его «Силачи», что так медлительно влекут по ночному городу сверхтяжкий груз бычьих туш с натянутыми струнами басовых жил. Их инфразвуковое гуденье - неслышный аккомпанемент детства Доротеи.
А детство шло в заколдованном замке. В замке не кончался праздник - вечный праздник творчества. К счастью, добрые волшебники заколдовали замок, его ворота были запечатаны заклятьем и туда не проникал злой Черномор красной яви.
Зачарованный замок прикидывался простой комнатой в огромной коммуналке — но там были прекрасные игрушки и старые сказки, что рассказывала Доротее мама-волшебница и бабушка-фея, оживлявшая кукол. Бабушкины куклы пели и танцевали.
Сказочный мир просился на бумагу. Отец, увидев первые рисунки дочери, понял: она - художница до мозга костей - и принялся посвящать во все тонкости битвы с красками и бумагой.
А в четыре года у Доротеи Шемякиной была первая выставка - ее работы выставили тогда в Русском музее. И на этой выставке детского рисунка Черномор впервые погрозил ей пальцем: четырехлетнюю Доротею Шемякину обвинили... в формализме. Так сказалась своего рода наследственность, а на самом деле преемственность.
Нонконформист с пеленок
Окна сказочного замка широко распахнулись в Свободный мир, когда девочке было семь лет - вместе с родителями она оказалась в Париже. Там она участвовала на равных в знаменитой выставке в столичном Дворце Съездов (Palais des Congrès) - вместе с мастерами неофициальной живописи, изгнанными из СССР - Олегом Целковым, Оскаром Рабиным, Михаилом Шемякиным, Эрнстом Неизвестным. Доротее был отведен на выставке целый стенд, и большинство ее работ были куплены в день открытия.
Любителей и знатоков приводили в восторг обычно не свойственный детскому возрасту изящный сарказм, виртуозный графизм; унаследованная от отца способность передать движение одним штрихом — мощным и точным. Что до тонкости цветовых нюансов - тут, несомненно, влияние ее матери, прекрасной художницы Ребекки Шемякиной.
Затем выставки шли одна за другой, по всему миру: в Париже, Нью-Йорке, Лондоне, Гонконге. В Греции, Швейцарии, России.
В 1994 году на выставке в парижской галерее Карпантье была представлена ее серия из 30 листов на тему «Коррида» (в технике масляной пастели и коллажа).
Из серии «Коррида» Доротеи Шемякиной
Небо разверзлось - выступает на арену священный Апис, бог-бык. Начинается сакральная битва, так привлекавшая Гойю и Пикассо.
В узком пространстве арены человек со зверем сошлись в смертной братской схватке. За мощными торсами публики почти не видно.
Свершается предначертанное судьбой заклание шпагой или рогом: тореро валится навзничь, роняя шпагу; лошадь вздета на рога, в агонии кричит, скаля зубы от боли. Смерть оборачивается в страсть.
Бык — избранник среди земных тварей. Битва лучше бойни. И вот уже мулы тянут по песку лошадь с выпущенными кишками, волокут окровавленную бычью тушу, опоясанную цепью. Прочь с арены жизни.
В этом полу-божественном полубою-полубалете Доротею Шемякину привлекали не показная мишура, не яркость позумента и не акробатический пируэт изгибающего стан тореро - но понимание подлинной сути корриды — всей торжественно-суровой эпики «момента истины», как называют это афисионадо.
Оттого так все здесь перемешано, сплетено, слито - бычья туша, вороново крыло плаща, отблеск грязно-белого солнца, киноварь крови на буро-сером.
Доротея Шемякина писала своих торо и тореро, словно справляла сакральное действо, погребальный обряд, постоянный, как молитва, вечный, как любовь.
А что перемешивает все это? — Печаль.
От редакции: наши искренние соболезнования Михаилу и Саре Шемякиным.
Доротея Михайловна Шемякина родилась 9 мая 1964 года в Ленинграде, в семье художников Михаила Шемякина и Ребекки Модлен. Художественное образование получила у родителей, которые помогали дочери с раннего детства проявить дар рисовальщика. По их словам, первый рисунок Доротея сделала в двухлетнем возрасте. В 1968 году, когда художнице было четыре года, она участвовала в международной выставке детского рисунка в Русском музее (Ленинград). Здесь не обошлось без казуса: устроители выставки были настолько восхищены работами девочки, что первоначально предполагали отвести для них целый зал, сделав своего рода «выставку в выставке», однако партийная комиссия, прибывшая осматривать уже подготовленную экспозицию, усмотрела в рисунках Доротеи «детский формализм». В результате работы были сняты и Доротея участвовала в выставке лишь одной или двумя из них в витрине.
Семья жила в коммуналке на Загородном проспекте, 64, на шестом этаже, с прекрасным видом из окна. Из детских впечатлений Доротее особенно запомнились частые походы в музеи с родителями, прогулки по городу с мамой. «Мне нравилось в Петропавловке, у Адмиралтейства. Особенно запомнился Казанский собор. Там была камера пыток и кабинет алхимика — о, это был номер один! Меня так тянуло туда, так хотелось туда залезть! Все эти фигуры, эти колбы, сосуды — я до сих пор это обожаю. И сейчас у нас в доме я делаю нечто подобное. Странно, я выехала оттуда в семь лет, но Питер до сих пор у меня в сердце» (Стиль и дом (Киев). 1997. Май-июль. С. 73).
Летом 1971 года Доротея с матерью эмигрировали. По приглашению владелицы галереи и легендарной певицы Дины Верни они прибыли во Францию и обосновались в ее загородном доме. Спустя пять месяцев к ним присоединился выдворенный из СССР Михаил Шемякин. В 1976 году Доротея была самой молодой участницей представительной выставки современного русского искусства («La peinture russe contemporaine») во Дворце конгрессов в Париже, организованной А. Глезером и М. Шемякиным. Выставка включала в себя 502 работы русских независимых художников; Доротея выставила тогда 19 своих работ.
Первая персональная выставка Доротеи Шемякиной открылась в 1980 году в галерее Нахамкина (Нью-Йорк) за день до шестнадцатилетия художницы. Пятьдесят композиций, представленных на выставке, были раскуплены в первые пять дней.
Работы художницы, по манере разительно отличающиеся от работотца, удостаиваются лестных отзывов известных критиков и искусствоведов, большое интервью с ней печатают П. Вайль и А. Генис в «Новом мериканце» (1980. 16-22 мая). К этому времени художница вступила в новый этап творчества и заставила судить о ней уже не как о рисовальщице-вундеркинде, а как о сложившемся мастере с уникальным художественным миром. Отличительной чертой ее работ становятся подчеркнутая телесность, гипертрофированность органических форм, напряженная пластическая деформация узнаваемых образов в сочетании с фантасмагорической, остро экспрессивной трактовкой сюжета. Главными темами становятся фантомы мегаполиса, органические монстры техногенной эры (серии «После Третьей мировой войны», «Протеи» и др.). Художница словно пытается посмотреть на наш мир за пределом времен, сквозь искажающую призму грядущей катастрофы, запечатлеть плоть мира — либо разъятую, либо преображенную вечностью.
Несколько раз художница обращалась к книжной графике. В 1993 году в Италии вышло коллекционное издание «Tauromachie» (Torino: Stamperia artistica nazionale, ), в 2001 году в Нью-Йорке был выпущен сборник рассказов Юрия Мамлеева «Голос из ничто» (New York: Apollon Art Research Foundation, 2001). Жутковато иронические, гиперреалистические сцены коммунального быта в иллюстрациях к рассказам Мамлеева один из критиков сравнил с беспощадным гротеском позднего Гойи. В 2000 году в Афинах вышла книга для детей «Страна, где не общипывали ромашки» греческой писательницы Олимпии Орсаниду-Коретси. «Голем» Густава Майринка — четвертая работа Шемякиной в жанре оформления книги.
Отдельные иллюстрации художница делала для парижского журнала «Эхо» (1980. № 2) — рисунок к рассказу О. Григорьева «Летний день», «Королевского журнала» (Нью-Йорк), среди других художников иллюстрировала книгу югославского писателя-диссидента Йоко Йовичича «Drape de son histoire» (Paris, 1988).
Параллельно с живописью и графикой Доротея Шемякина время от времени обращается к прикладному искусству. На второй персональной выставке в галерее Академии Спенсертауна (штат Нью-Йорк) она представила оригинальные ювелирные украшения. В начале 2000-х годов по заказу двух престижных ювелирных магазинов в Афинах разрабатывала дизайн пасхальных яиц.
В 1983 году Доротея Шемякина переехала в Грецию (первое время они вместе с матерью жили на острове Идра). Именно в Греции в ее работах появился цвет: до этого была только монохромная графика и живопись — белыми красками на черном фоне. Именно в Греции неожиданно для всех Доротея освоила ремесло… каменщика и стала строить дома, что воспринималось друзьями в лучшем случае как причуда талантливой художницы. Очевидно, на этом выборе, кроме нежелания следовать жизненным стереотипам, сказалось и «наследственное упрямство» (характеристика М. Шемякина).
В настоящее время художница снова целиком отдает себя живописи. С 1986 года она живет в Афинах.
В общей сложности у Доротеи Шемякиной состоялось пять персональных выставок:
Gallery Eduard Nakhamkin Fine Arts (New York, Los Angeles), 1980;
Spencertown Academy Arts Center (Spensertown, N. Y.), 1992;
Galerie Marie-Therese Cochin (Paris), 1992;
Galerie Carpentier (Paris), 1994. «La Tauromachie de Dorothee Chemiakine»;
Galerie Ios (Athenes), 2004.
Она приняла участие также более чем в двадцати групповых выставках; нередко — в творческом альянсе с отцом (привожу лишь некоторые):
Asylum Gallery (Ghent, N. Y.), 1993;
Mandarin Oriental Fine Arts (Hong Kong), 1995
или совместно с матерью:
Galerie Costakis (Athenes), 1988;
Galerie Jean-Paul Villain (Paris), 1989;
Галерея «Крымский вал». Центральный дом художника (Москва), 1993 (Ребекка, Доротея и Михаил Шемякины);
Michael Kisslinger Gallery (New York), 1994;
Национальный художественный музей Украины (Киев), 1997 (Ребекка, Доротея и Михаил Шемякины).