Родилась в 1977 году в Москве. Журналист, прозаик. Выпускница Литературного института им. Горького (семинар М.П. Лобанова). Участник международного творческого объединения «Артбухта». Работала научным сотрудником в образовательном учреждении, корреспондентом информационного агентства, журналистом, редактором сайтов образовательной тематики. Публиковалась в газетах «Вести образования», «Еженедельные новости Подмосковье», «Слово», «Литературные известия», ряде муниципальных изданий, литературных альманаха «Артбухта», «ЛИТИС», «Истоки». В 2014 году вышел дебютный сборник рассказов Ирины Митрофановой «Неловкие души». Участник семинара критики Совещания молодых писателей при СПМ в 2014 г.
БРУТАЛЬНЫЙ РОКЕР О РУССКОЙ ДЕРЕВНЕ: ЛИРИКА В КОСУХЕ
О романе Ингвара Короткова «Мой деревенский Рок: Роман в эпизодах» (М.: Время, 2014)
Книга Ингвара Короткова «Мой деревенский рок» начала удивлять меня с первых же страниц. Не похоже это на продолжение традиции деревенской прозы, тут что-то явно другое, новое, а вот почему так, оставалось загадкой. Дочитав до конца, я, кажется, поняла, почему. Наши писатели-деревенщики в деревне родились и выросли, для них деревня - малая Родина, какой бы она ни была, со всеми своими плюсами и минусами, она в их крови и плоти, и им за нее и больно, и радостно, она им слишком родная. Да и современные литераторы, у которых в прозе в том или ином виде появляется деревня (Роман Сенчин, например) либо в деревне родились и выросли, либо на каникулы к бабушкам и дедушкам приезжали в детство своё золотое. И теперь либо ностальгируют, либо страдают: где ж моя деревня, где ж мои бабушка с дедушкой, сгинуло всё к чертям собачьим, деградировало донельзя и прочее... Ну, или не сгинуло еще - неважно, тогда юность отцвела моя буйная или не очень буйная, но каким-то образом с деревней связанная.
У Короткова же совсем иначе. Рассказчик в книжке - это побитый жизнью, уже не очень молодой рокер, чья юность с деревней не связана никак. Да и в деревню-то его забросило волей случая, а точнее, какой-то внутренней анархии - всё равно куда, хоть на Марс; вечный бродяга залетел в эту тихую «Грибовку», как инопланетянин, которого соплеменники достали. И этот «инопланетянин» начинает капля за каплей влюбляться в эту «планету» и её обитателей. У писателей-деревенщиков любовь к деревне была, как говорится, впитана с молоком матери, и, само собой, в составляющую этой любви не входил её первый этап, то есть влюбленность, которая может перерасти в любовь, а может, и нет. А влюбленность - это же, в первую, очередь удивление и диво. Вот именно эти удивление и диво делают «деревенское творчество» Короткова отличным от продолжателей традиции деревенской прозы.
Герой-рассказчик на протяжении всего повествования почти не участвует в разворачивающихся событиях, он наблюдает со стороны, будто смотрит очень интересный фильм, нарезанный на несколько серий-эпизодов, и ты смотришь вместе с ним, и не можешь оторваться, настолько колоритны и ярки персонажи.
Темпераментная Баба Дуся в своих боях с соседской птицей и скотиной, покусившихся на её огород, напоминает валькирию в возрасте; ссоры - любовные игры между дедом Василием и бабой Нюрой дадут фору любому из известных современных сценариев сексуальных игр, поражаешься, насколько могут быть разными вариации на известную тему: «Милые бранятся - только тешатся»; в отношениях между Тончихой и её гусыней такой накал страстей, будто это противоборство очень разных, плохо понимающих, но, в конечном счете, любящих друг друга матери и дочери.
Среди курьезных, забавных случаев, рассказанных автором, есть место печальным и даже трагическим историям. Таким, как «Коля-оборотень», «Миха - разбитые надежды», «Блеклый Отелло и куриная Дездемона». Но в каждом из эпизодов этой своеобразной пасторали не смолкает музыка жизни: то веселя и балуясь, то хулигански изворачиваясь в самой неожиданной аранжировке, то плача слезами горя или просветленной радости. И даже в последнем деревенском пьянице, таком как Юрик-пахарь, мы вместе с автором чувствуем Божью искру, живую душу. Оттого после прочтения романа целиком остается чувство некоей наполненности: радостью, печалью и жизнью, которая невозможна без любви. Той самой любви к дальнему, который вдруг становится действительно ближним, любви к жизни, которая была чужой и стала такой родной. И закончить хочу словами автора:
«А я стоял на балконе, впившись побелевшими пальцами в перила, и смотрел в бездонное небо, в котором парила моя душа, и ждал, и знал - она ЖИВАЯ… Как и души моих милых сердцу грибовцев… Они всегда рядом, как и ЛЮБОВЬ, во мне поселившаяся, отогревшая, оживившая, без которой жить - просто невозможно».
ИСТОРИЯ НЕВЕРОЯТНОЙ ЛЮБВИ И ТИХОГО ПОДВИГА
О романе Галины Маркус «Сказка со счастливым началом» (С-Петербург. - «Написано пером», 2014)
Роман Галины Маркус многоплановый, каждый найдёт в нём что-то своё. Для кого-то он будет яркой историей любви с неожиданными и захватывающими сюжетными поворотами. Кому-то более близкой покажется тема пережитого детского одиночества, нравственного становления, воздействия, которое оказывают друг на друга родные люди, и не только взрослые на детей, но и дети на взрослых. А кто-то, сопоставив истории Сони и Мары, попробует найти ответ на один из самых трудных вопросов — на вопрос о прощении.
Автор пишет о том, что знает. В сослуживцах главной героини, представителях местной власти, враче, грубоватой современной молодёжи, малышах из детского сада читатель вполне может узнать себя, своих знакомых, друзей, детей или родителей. Ну, и какая же сказка без волшебства… Наряду с человеческими героями в романе действует… игрушка, лис из кукольного театра, вышедший на пенсию, чтобы воспитывать сначала маленькую, а потом уже и взрослую Соню. Был ли он действительно живым, пусть каждый читатель решит для себя сам.
Я выделила три основные идеи, на которых держится роман.
Первая — идея настоящей, Богом данной и освящённой в церкви супружеской любви, делающей пару единым целым. Автор не говорит об этом напрямую, но сама канва произведения построена так, что ближе к развязке понимаешь: этих людей разделить невозможно, ведь чудо свершилось, а чудо неделимо. И никакого выбора на самом деле нет, отказаться от этой любви значило бы пойти против человеческой природы — в том виде, в котором она изначально задумана Творцом.
Вторая — идея естественной жизни обычного человека с «внутренним нравственным законом». То, как Соня относится к детям, к сестре, да вообще к людям, свидетельствует о цельности её характера, тихом мужестве, верности — в первую очередь самой себе. Ведь «нет на свете печальней измены, чем измена себе самому».
Третья — та самая идея прощения, и даже, пожалуй, смысла жизни. Стоит отметить, что безапелляционного ответа на этот вопрос автор, конечно же, не даёт. Да и кто его может дать? Всю жизнь Мара жила ради других: дочерей — родной и приёмной, бесхарактерного, беспринципного мужа, неверной подруги… Мара могла простить всё, вплоть до оскорблений и физической измены. Единственное, чего не простила, это предательства — в духовном смысле слова. Хотя что значит не простила? Вроде выгнала муженька, но потом ему же и его новой семье помогала, потому что в этом и состояла суть её характера — помогать тому, кто сам не в силах себе помочь. Стесняющаяся собственного благородства Мара, совершая деятельное добро, панически боялась выглядеть в чужих глазах «героиней», а может, и «ненормальной»?.. Этот сложный персонаж, и его судьба ранит, приводит в некое замешательство. Иногда хочется крикнуть ей: мол, любви к себе тоже никто не отменял! - и вдруг ловишь себя на мысли: а если только так и надо? И тут же понимаешь, что лично ты так не сможешь.
Дочь Мары Соня не настолько безответна, и обиду в определённых ситуациях может выразить конкретно и пылко. Но главное, во всех своих поступках она действует как человек глубоко порядочный и милосердный, которому недоступно чувство смертельной ненависти к врагам, когда, что называется, будь моя воля, сама б убила. Ей действительно жаль их, ей очень больно и досадно, но она их не ненавидит. Пожалуй, это качество делает главную героиню действительно особенной, такой, каких мало, ярким представителем добрых сил, которые, конечно же, победят, только цена этой победы духа будет очень высока.
В вошедшем в книгу предисловии литератор Екатерина Злобина назвала произведение Галины сентиментальным романом, пояснив читателю, чем сентиментальный роман отличается от дешевой мелодрамы. По большому счету, это, наверное, так и есть. Но если начать глубоко анализировать, в «Сказке со счастливым началом» можно найти и какие-то элементы семейной саги, и авантюрного (приключенческого) романа и даже волшебной повести. Поэтому завершу свой отзыв известными словами Вольтера: «Любые жанры хороши, кроме скучного». Задумаетесь ли вы обо всём том, что я здесь написала, или задумаетесь о чём-то своём, или вообще не задумаетесь — но яркие сюжетные перипетии скучать вам не позволят точно, и уснуть над этой «сказкой» у вас не получится.
НОВОСТИ РАДИО «РУССКИЙ МИР»
25 октября 2019 года в Москве состоялся форум-диалог «Языковая политика: общероссийская экспертиза». Его организует Федеральное агентство по делам национальностей. По традиции местом проведения форума стало историческое здание Торгово-промышленной палаты Российской Федерации на улице Ильинка. Финал фестиваля-конкурса «Новое и перспективное», который является межрегиональной площадкой для обмена успешными проектными практиками в социокультурной деятельности, состоялся накануне в Научно-исследовательском кинофотоинституте. В этом году мероприятие было посвящено Году театра в России. Независимая Национальная Интернет-Премия «НА БЛАГО МИРА» присуждается индивидуальным авторам и творческим коллективам за добро и гуманизм в искусстве. Онлайн конкурс, направлен на поддержку и популяризацию произведений литературы и искусства, а также Интернет-порталов, Интернет-радиоканал «Русский мир» охватывает абсолютно все сферы жизни российского общества! Каждый день на нашем сайте Вы можете услышать программы о русском языке, литературе, искусстве, музыке, живописи, образовании... Особое место в этом списке занимает передача о детском здоровье «БольшаяЕсть дар увлекательно писать об обыденном. Точнее, показывать, что ничего "обыденного" не существует. Не бывает "обыкновенных историй": каждый человек уникален, каждая ситуация неповторима, самые интересные сюжеты рождает жизнь.
Сборник "Неловкие души" начинается с истории о детях, которые фантазируют, создавая сказочные миры. Вроде бы, обычная тема для слащавого рассказика о том, как хорошо быть беззаботным ребёнком. Но маленькие герои Митрофановой, Ира и Егор, придумывают игру - вешать принцев, которые сватаются к Ире. Бабушка, видя это, испуганно кудахчет - хотя чего уж тут, в сказках такое бывает часто: и вешают принцев, и головы отрубают... Дедушка решает подыграть детям: "Ну кто же так вешает? Вот как надо!" Что называется, разрыв шаблона и у бабушки, и у читателя.
Почти каждый рассказ сборника - маленький разрыв шаблона. Мужчина заводит роман с чужой женой - это обыденно. Обманутый муж, как выясняется, обо всём знает и нисколько не возражает - уже странно. (Рассказ "Имя на двоих".) Старик полюбил молодую женщину - такое бывает. Чтобы завоевать её, предложил ей вместе написать книгу - это уже что-то не из этого века. ("Литературный роман".) Или такая ситуация: девушка мечтает о красивой романтичной любви, из-за этого у неё не получается строить отношения с теми мужчинами, кому нужен только секс. А есть какие-то другие мужчины? Оказывается, есть, но брак с таким мужчиной не гарантирует пресловутого "счастья в личной жизни".. ("Аполлон".)
Митрофанова пишет о вечном. О человеческих взаимоотношениях. О столкновениях харктеров. О детях, которым "всё вокруг казалось дивным". Даже о животных: двухстраничная зарисовка "Кошкина любовь" - едва ли не самое трогательное произведение сборника. Герои Митрофановой существуют вне времени. История, случившаяся со слабохарактерным Виталием ("Гидра", "Одно имя на двоих"), которого подчинила себе властная Людмила, что была старше его на несколько лет, могла произойти в любом веке. Смена эпох происходит где-то на заднем плане и напоминает о себе лишь сюжетными мелочами вроде старого теплохода, купленного Виталием и Людмилой, чтобы открыть своё дело и выжить в трудные времена.
"Неловкие души" не просто сборник, а некое цельное произведение, роман-мозаика. Иногда автор рассказывает несколько историй об одних и тех же героях, иногда делает второстепенного героя одного рассказа главным героем другого, иногда возвращается к тем героям, о которых писала в начале книги. Организован сборник весьма хитроумно: начинается всё с небольших, бессюжетных, при этом изящных зарисовок о детстве, которые читатель проглатывает моментально и хочет добавки. Чем дальше, тем взрослее становятся герои, тем крупнее становятся произведения, тем сильнее выделяется сюжетный стержень. Некоторые истории даже смогли бы стать основой для целого романа... хотя зачем? Говорят, что реализм сейчас не в почёте. У писателя-реалиста больше шансов достучаться до читателя именно с малыми формами.
Ирина Митрофанова умеет достучаться. Её проза уютна (по-другому не скажешь), поэтична и неназойлива: Митрофанова не давит на жалость, не перебарщивает с юмором, не злоупотребляет цветистыми описаниями, но рассказы сборника "Неловкие души" вызывают и грусть, и улыбку, они ярки и искренни. К сожалению, издатели подобную прозу не жалуют: сборник издан тиражом всего 300 экземпляров. К счастью, один экземпляр теперь есть в нашей библиотеке.
Страшная любовь
Глава 1
Просыпаюсь сегодня утром. Воскресенье. Планов нет. Вся культурная программа - спать как можно дольше. Такая напряженная неделя выдалась, что думал спать буду сутки. Но сейчас только половина одиннадцатого, спать больше не хочу, вставать не хочу, вообще ничего не хочу, вырубиться бы месяца на четыре, абсолютно не вижу смысла жить эти четыре месяца. Снилось что-то приятное, но я уже не помню что. Я последнее время совсем не помню своих снов. А раньше в том заоблачном мире все было так ярко, волшебно, иногда жутко и страшно, а теперь ничего, пусто. Что это, старость что ли? Медики говорят, что человек начинает стареть с 21 года. Ну не в буквальном смысле, конечно. Просто в природе все движется, и как только закончился процесс созревания, сразу же начинается распад. Значит, я уже 4 года, как распадаюсь. Смешно.
Если совершенно нечего делать, или точнее делать-то всегда есть что, но абсолютно не хочется, можно начать вспоминать свое прошлое, и так до вечера. И с какого периода начнем? Начнем сначала. Ну не совсем сначала, честно говоря не помню точно сколько мне тогда было лет, но в школе вроде еще не учился. Лето. Дача. Анечка. Лето тогда выдалось не ахти какое, за окном дождь, мы сидим на терраске, на старом потрепанном диване друг против друга, расстояние больше вытянутой руки. На ней красные колготки, которые спустились, образовав гармошку, маленькие пухленькие ступни запачкались, на ней очень короткое клетчатое платье, оно ей уже давно мало, а на груди аппликация – груша с яблоком, цвет у этих фруктов какой-то нездоровый, и на фрукты они, честно говоря, мало похожи, но Аня сказала, что это груша с яблоком, и я ей поверил, я ей всегда верил. Моя первая любовь… Анечка. Беленькая головка. Глаза большие голубые, иногда синие, иногда чуть зеленоватые, в зависимости от освещения. Реснички длинные черные, брови черные, а сама блондинка. Признак породы. Хотя какое мне тогда было дело до ее породы. Я скорее всего и не заметил бы все эти подробности, если бы мне на них бабушка не указала. Она сказала у Анечки длинные реснички и черные бровки, и я стал разглядывать ее реснички и бровки. Бабушка сказала, что Анечка очень красивая девочка. А я и так знал, что она самая красивая, самая лучшая. Хотя и не мог объяснить почему. Больше всего в ее гардеробе мне нравилась короткая желтая юбочка с пуговичками впереди, она тоже была ей мала, как и клетчатое платье, и это было здорово. Ее маленькие белые ножки, такие пухленькие и свежие, на них очень редко появлялись синяки, Анечка в отличие от других маленьких девочек была очень устойчива и падала редко, а укусы комаров мне даже нравились. Я как будто ощущал, как вкусно им ее кусать. Мне и самому хотелось ее укусить. Все равно за какое место. Но я сдерживался и робел. Возможно, это было началом развития чувственности. Не знаю. Но, то, что я в последствии испытывал к другим девушкам и женщинам было абсолютно непохоже на тот дивный трепет, то, как говориться, совсем из другой оперы. Я мечтал на ней жениться, а она как водится, не воспринимала меня всерьез. Я тогда ничего из себя не представлял, то есть абсолютно не умел выпендриваться и представляться. Я был настолько поглощен объектом своего обожания, что моя собственная личность совершенно обесцветилась, слилась со стеной. Я был для нее только благодарным слушателем. А послушать было что.
Фантазерка Анечка. Каких только историй ты мне не рассказывала. В основном страшные, и ты говорила, что все это случилось именно с тобой, ты говорила, что и я там был, просто я этого не помню, но если поднатужусь, то обязательно вспомню, я тужился, тужился, и вот мне уже казалось, что все эти потрясающие приключения действительно случались с нами. Закрываю глаза, и вижу пещеру. Темно. Где-то мерно капает вода. И вдруг слышу голос Анечки: «Сюда, сюда!». Бегу на зов. Посредине зала горит костер. А вокруг него пляшут серо-буро-малиновые чудищи. Серо-буро-малиновые, - несколько раз раздраженно повторила Анечка. Я все никак не мог запомнить эту комбинацию цветов. А Анечку уже почти выдали замуж за самого главного чудищу Бубакабика, на нее уже надели малахитовою фату (одной из любимых сказок Анечки была сказка Божева «Серебряное копытце»).
- И я тебя спас? – встреваю я.
- Нет, я сама спаслась. - Вмиг скатываюсь с небес и со всей дури ударяюсь о грешную землю женского безразличия.
- А что же я тогда там делал? – спрашиваю.
- Да так просто, - Анечка жмет плечами.
А еще она любила петь взрослые песни. «Звенит высокая тоска не объяснимая словами, я не один пока я с вами деревья птицы, облака, деревья, птицы облака». В этой замечательной песне, которую все уже давно забыли, есть одна очень хорошая фраза: « И часто плачем мы невольно, когда дожди стучат в окно, не потому что сердцу больно, а потому что есть оно». Анечка клала руку на сердце при этих словах, она верила в то, что пела, не понимала конечно до конца, потому что маленькая была, но бесконечно верила. Интересно, где ты сейчас Анечка, может актрисой стала, мало известной, а то бы я о тебе уже услышал. Может замуж вышла. Может быть все что угодно, и без меня, я ведь был просто так в твоей жизни. Хотя встреть я тебя сейчас, ты бы стала моей, даже если у тебя муж и трое детей, ты бы стала моей, я в этом уверен, но как я тебя встречу, чудес не бывает, хотя как знать.
Путешествуем дальше по волнам моей памяти. Больше не хочу подробно. Прокручиваем в убыстренном темпе. Школа, двойки, драки, воспаление легких, аппендицит, гастрит, больница два раза, учителя - дураки, одноклассники - сволочи, Ленина - в отстой, Великую отечественную - в отстой, галстуки больше не носим, форму не носим, волосы отращиваем, Хэви Металл и Хард рок, где закончилось одно и началось другое так и не понял, и наверное уже не пойму, мотоциклы, драки, концерты, БГ, Аквариум, Чиж, подвалы, драки, песни, первый сексуальный опыт, выпускной.
Институт. Экзамены, пьянки, бабы, девочки-женщины. И так вкруговую. Экскурсии в тюрьму и морг. Практики. В Бабушкинском суде почему-то судят исключительно по двум статьям, наркотики и порнография, а нет, вру, хулиганство было два раза. Диплом –это один большой запой, и потом три недели работы в режиме бешеной кошки, кстати защитил я его на пять, впоследствии по нему еще две девушки защищались на четыре. Работа. Стоп. Такими темпами я не замечу, как до сегодняшнего дня доеду. Я, между прочим, еще жениться успел и развестись, а это все-таки не столь мало важно. Я тогда учился на четвертом курсе, и уже пытался подрабатывать помощником юриста в одной большой фирме, которая впоследствии развалилась. Встретил ее в компании одетую в черное обтягивающее платье с серебряным отливом. У нее были очень черные блестящие волосы и зеленые глаза, но на Скарлетт она была не похожа, ее мягкие пантеристые движения в танце будоражили и жгли. Ее голос, запах, тонкие руки с длинными ногтями, яркие переливающиеся бронзовым блеском губы. Ее восхитительная манера смотреть прямо в глаза так, как будто она хотела проникнуть внутрь тебя, влиться горячей смолой, обжечь там все, разбередить, изранить, искромсать и оживить заново. Рядом с ней было жутко даже дышать, не то, что говорить и двигаться. Именно такими я представлял в детстве прекрасно страшных гоголевских ведьм. Мы мало говорили, с ней просто невозможно было говорить, хотя она и не была дурой, просто все человеческое в ней было не главное. Она была животным. Красивым, молодым животным. Я теперь понимаю, почему раньше на Востоке женщины и лошади шли примерно по одной цене. Сколько же в ней было от лошади! Представьте совсем молодую грациозную вороную лошадку, ее гладкую, лоснящуюся кожу, под которой ходят крепкие мышцы, стройные ножки, полированные копытца, величавую гриву, вызывающий взгляд, резвую прыть, силу и чувственность. Вот и она была такой же. Неповторимые изгибы спины. Крепкая и одновременно трепетно беззащитная грудь, линия талии, линия бедра, воплощение живого совершенства. Ее влажные волосы падают мне на глаза, и вся она горячая, влажная. Вся она, и Вся моя. Короче я сделал ей предложение. То, что я делаю глупость, я понимал уже тогда, но не сделать ее не мог. Иногда человеку очень хочется сделать что-то неправильно, и чтобы в результате все вышло хорошо вопреки здравому смыслу. Идея пожениться ей сразу понравилась. Она сочла ее забавной. Получилось действительно забавно. Шарики, цветочки, куча гостей, денег у нас тогда почти не было, поэтому праздновали не в ресторане, а в какой-то обшарпанной столовой, какого-то обшарпанного техникума, в котором ее тетя работала преподавателем математики и имела блат. Моя невеста выбрала себе еще то платье. Нет, как раз наоборот, платье было настолько невинным и целомудренным, что это никак не гармонировало с ее похотливо вызывающим обликом. Я думал она выберет что-то экстравагантное, если уж и белое, то с какими-нибудь немыслимыми разрезами и вырезами, а она закосила под золушку и снегурочку вместе взятыми. Это выглядело, все равно, что черту ангельские крылья нацепить, интересно, всемирно-известные котюрье додумались еще до такого нонсенса или нет. У нее еще промелькнула идея обвенчаться. Она считала, что это будет выглядеть очень «прикольно» и всем понравится. Я не ахти какой верующий, но почему – то венчаться с ней не захотел, хотя и не придаю этому ритуалу особого значения. Знаете как в детстве: «А почему нельзя? Потому что не хорошо. И все тут». Вот и у меня возникло похожее ощущение. Прожили мы с ней полгода, и она от меня ушла, появилась возможность лучше устроить свою жизнь. Я думал, что буду переживать, а оказалось, что мне совершенно все равно, даже злости нет. А моя мама была рада без памяти. Тогда на свадьбе у нее было такое лицо, будто это не моя свадьба, а мои похороны. Теперь расцвела. Как-то сразу у нее прошли, невроз, ишемия сердца и остеохондроз заодно. Недавно вышла замуж моя двадцати трехлетняя сестра за очень достойного, по мнению мамы, человека. С недавнего момента мама начала предчувствовать, что и я тоже скоро встречу хорошую девочку, и тогда вообще все будет прекрасно.
Глава 2
Пришел сегодня с работы. Только разделся. Зазвонил телефон.
- Привет, Вересов, сволочь ты все-таки.
- Привет, Верочка, а почему я сволочь? – удивляюсь я.
- И он еще спрашивает. Я вчера так надеялась, что ты позвонишь, весь вечер у телефона просидела, как ты посмел, скотина, забыть про мой день рождения.
- 27 февраля, - быстро выдаю я.
- Ну, а сегодня…
- Прости, Вер, давно на календарь не смотрел, заработался понимаешь.
- Он заработался, подумаешь ерунда какая, я вон на трех работах работаю, и почему-то не забываю про дни рождения любимых однокурсников.
- Вера, я глубоко раскаиваюсь, впредь буду более внимателен. Я тебе поздравляю. Желаю тебе всегда быть такой же восхитительной женщиной, какой ты была до сегодняшнего момента, желаю тебе утопать в деньгах, любви и цветах до конца твоих дней, - выдавливаю я из себя, прилагая неимоверные моральные усилия, для того, чтобы голос звучал бодро и весело.
- Ладно, прощен. Приходи ко мне в субботу. Будет вся наша компания и некоторые новые лица женского полу, по моему тебе пора перестать хандрить.
- Ты права, спасибо. А как у тебя дела.
- Придешь, увидишь. Я такого кадра себе подцепила, наверное, замуж скоро выйду.
- Значит, мне следует перестать даже надеяться, - «флиртую по старой привычке, просто потому что, по-другому, никогда с ней не разговаривал».
- Ой, Вересов, у тебя шанс был, ты его не использовал, а женился на той ****и. Так что извини.
- Между прочим, ты меня первая бросила, - «все-таки удалось сдержать зевок, а – то бы опять обиделась, только на этот раз уже в глубине души».
- Какие вы мужчины злые, не даете женщине права даже на одну ошибку, - Вера как всегда в своем стиле.
- Верочка, я прощаю тебе за ранее все твои ошибки как прошедшие, так и будущее, - мне уже весело и спать не хочется.
- Здорово, только паровоз уже ушел, и рельсы разобрали, - «Вера чувствует себя на коне, ну и пускай дальше также хорошо себя чувствует, все-таки именинница».
- Что тебе дарить – то, садомазохизское нижнее белье, - шучу в ее любимом направлении.
- Как хочешь, - Вера рассмеялась. – Ладно, чао.
Глава 3
- А это девочки, Дима Вересов, мистер обаяние нашей группы, - представила меня Вера.
- Ты мне льстишь, - говорю я.
- Не скромничай, тебе не идет, - выдает Вера, - с тебя штрафная, Вересов, - Ребят, мало того, что эта сволочь умудрилась забыть меня поздравить, так он еще и пришел позже всех. Налейте ему какой-нибудь дряни, чтобы его пробрало до самых кишок.
- Я сам, - говорю, наливаю себе в бокал водки, шампанского и пива, и выпиваю все это за Верино здоровье. Вера в полном восторге. Она сегодня очень красивая. И кадр ее тоже ничего, пусть только попробует не сделать ее счастливой. Мы ему всей группой накостыляем. День рожденья прошел в очень теплой дружественной обстановке, было приятно встретиться со старыми друзьями, некоторых я давно не видел. Жизнь у всех складывалась по разному, кому-то больше везло, кому-то меньше, но настрой в общем царил у всех позитивный, что несказанно радовало в наше беспросветное время. Мы вспоминали нашу студенческую жизнь, пели песни, много смеялись. Новые лица женского «полу», как по телефону отрекомендовала мне их Верочка, присутствовали в количестве двух человек: немножко полноватая в розовой кофте с грустными глазами шатенка Лариса, и рыженькая голубоглазая Анечка. Ларису я отбросил сразу же, во–первых, розовый цвет терпеть не могу, во-вторых, ну нельзя так жалобно смотреть на окружающих, ты же все-таки женщина, а не щенок побитый. А в Анечке что-то было, хотя она немножко смущалась в незнакомой компании. Кончилось застолье, начались танцы. Анечка неплохо двигалась, было в ней что-то очень настоящее, искреннее, юное совсем, что–то, что я давно уже не встречал. Мы танцевали медленный танец. Ее было очень приятно обнимать. Такая тоненькая, едва уловимая и очень нежная.
- А где вы с Верой познакомились, - спрашиваю только для того, чтобы что-нибудь спросить.
- Мы в одной школе учились, правда я младше, наши мамы еще дружат, - она подняла на меня свои большие голубые глаза, и… «Нет, этого не может быть, слишком невероятно!!!»
Глава 4
Мы шли по темной зимней улице. Оказалось, что она живет совсем недалеко от Вериного дома. Я естественно вызвался проводить.
- Ань, а вам не кажется, что мы уже были знакомы? – спрашиваю я.
- Нет, не кажется, - честно призналась она.
- А мне не просто кажется, я в этом практически уверен.
- Вот как? Интересно.
- Я думаю, если я начну рассказывать, вы тоже вспомните.
- Ну, давайте попробуем, - оживилась Анечка.
- Вы тогда в желтой юбочке ходили с пуговками спереди, помните.
- Вообще –то у меня была такая юбка, я ее очень любила, продолжайте.
- А я-то как ее любил Анечка, вы себе представить не можете. А еще я очень любил слушать ваши истории про серо-буро-малиновых чудищей. Ну, вспомнили?!
- Нет, истории я эти многим рассказывала, а вы-то в какой момент были? - Анечка растерялась.
- Я на даче был вместе с вами.
- Да вас на даче много было, я многим рассказывала, вообще это так давно было, - на ее милой мордочке появилось выражение неловкости, - она, наверное, хотела сказать это как-то по-другому, но получилось так, как получилось.
- А меня Дима звали, - добавляю я безнадежно.
- Я понимаю, - согласилась Анечка. Вас и сейчас Димой зовут, - то ли хотела пошутить, толи шутка получилась сама собой помимо ее воли, осознав это, улыбнулась.
- Это точно. Как же все это горько Анечка, про юбку вы помните, про чудищ помните, а про вашего самого ярого поклонника забыли. Интересные вы все-таки существа - женщины. Умудряетесь запомнить все мелочи, и напрочь, забыть самое главное.
Анечка расхохоталась.
- Вы это серьезно? – спрашивает она и смотрит так трогательно, а меня вот не трогает.
- Конечно, серьезно Анечка, куда уж серьезнее. Я вашу песню про высокую тоску пронес через всю жизнь. Если бы не она, я бы, может быть, давно умер. А вы все забыли, как вы могли, значит зря я жил все это время, все это было ложью.
- Ну, ты даешь! – Анечка от шока сама не заметила, как перешла на «ты».- Ну, все-таки хорошо, что мы вновь встретились, правда?
- Что же в этом хорошего. То у меня хоть надежда была, что я хоть что-то для тебя значил, а оказалось, что вообще ничего. Ты разбила мне сердце окончательно еще тогда, а теперь измельчила на мелкие осколки, - «пошлятина какая-то, ну и пусть».
- Ничего, я попробую собрать даже мелкие.
« О, а ты уже на меня запала, Крошка, - подумал я, - быстро ты однако реагируешь. Хорошая ты девочка, много вас таких хороших, в общем, столько же, сколько и плохих, нет, наверное, хороших все-таки несколько больше. И что в вас толку. А ты еще и скромница плюс ко всему, говоришь ты все правильно, конечно, явной дурости не показываешь, но только с опаской, с оглядкой какой-то, шика в тебе нет, хоть ты и красивая. Жаль, но мне с тобой скучно, зря мы встретились».
- Ничего не получится, - говорю, - Мне, чтобы женщину полюбить, надо ее бояться, вот ты меня в детстве как хорошо пугала, вот я тебя и любил, а теперь ты сама всех боишься, разве это дело.
- Никого я не боюсь, - обиделась Анечка.
- А кем ты работаешь? – «неужели я до сих пор этого не спросил».
- Программистом.
- Хорошо получаешь, наверное? – издеваюсь над бедной девочкой.
- Нормально.
- А я думал ты артисткой будешь, - делаю мечтательный вдох и выдох.
- Почему? – Анечка уже даже не смотрит на меня, голова опустилась, а дурацкий капюшон полностью перекрыл и без того оставлявший желать лучшего обзор.
- Надежды большие подавала.
- А теперь, значит, не подаю, - ее голос дрогнул.
Похоже, я перебрал. Теперь она придет домой и разревется, а это уже не хорошо. Надо спасать ситуацию:
- Ань, ну что ты дуешься. Я же глупости говорю, а она на веру принимает. Сказала бы, заткнись, если тебя мои слова расстраивают, давай сменим тему.
- Давай, - тихо согласилась Анечка.
Дальше я переменил тон беседы на дружеско-доверительный, в результате Анечка рассказала мне все про маму с папой, дедушку с бабушкой, и кошку с котятами. «Какая же ты еще девочка, - удивлялся я, - в двадцать три года, просто удивительно, хотя ты настолько и не выглядишь, ребенок ты еще совсем, не удивлюсь даже, если девственница, забавно».
Наконец дошли до ее подъезда. Шли окольными путями, Ей не хотелось со мной расставаться. Конечно же, не возьму телефона, - твердо решил я.
- Знаешь, мне так жаль, что я тебя не помню, - сказала она в дверях. И я взял телефон.
Теперь надо куда-нибудь приглашать. А может что-нибудь и получится. Ведь нельзя же ценить человека только по тому раскован он или зажат, ведь это только фасад. Я ее мигом раскрепощу, и отрою в закромах неуверенности и страха перед жизнью ту замечательную маленькую девочку, неисправимую фантазерку, которая любила петь добрые взрослые песни, и способна увести тебя в сказочный серо-буро-малиновый мир. И ей очень идут рыжие волосы, хотя лучше бы она оставалась блондинкой.
Волшебный колодец и прочие глупости
О книге Ирины Митрофановой «Неловкие души»
Нет-нет, никакого волшебного колодца в этой книжке нет. Что вы. Хотя… Конечно же, да – есть. Омут. Зазеркальная кроличья нора, пруд, озеро, провал, как угодно… Прозрачные двери восприятия, в которые ныряешь и постепенно погружаешься, читая эту книгу. Впрочем… опять-таки — не то. Не так. Всё мягче, нежнее, даже призрачнее, магически происходит. И прежде чем читать – нужно погрузиться в тишину. В ту самую тишину созерцания, о которой говорил Григорий Померанц, а до него многие восточные и западные философы-мыслители. Отключите фейсбуки, телеэкраны, все эти повседневные гонки-заботы, неудовлетворенности собственной жизнью, сбегите куда-нибудь, в девственную тишину, не беспокойтесь, не тревожьтесь и лучше заройте в речной песок свой мобильный телефон.
Послушайте. Прислушайтесь. Слышите? Как медленно, вечно, чудесно, неспешно вращается наш Земной шар, и мы, все мы, на нем тихо движемся, шелестим. Плывем куда-то. Это он, шуршащий, напоминающий шум моря, глубинный звук жизни.
Ну вот, а теперь открывайте книгу «Неловкие души». И когда начнете читать – почувствуете, что пуповина, когда-то соединяющая вас с праматеринским лоном, которую вам (или вы сами) зачем-то перерезали, вновь появилась.
Гм.. легко сказать, да? Погрузиться в тишину… Невозможно ведь. Но жизнь как раз и есть невозможная вещь. Всего-то черточка на могильном камне между двумя датами – но сколько же в ней километров Марианской впадины. Не ныряли? Да-да, вот так и надо, не только читать, но и вообще все самое главное в жизни делать – в блаженном отстранении от наносной чепухи. И тогда:
«Круг света на траве, с серыми пятнами и разводами, похож на луну, может, это она и свалилась. Встаю в этот круг, ногам тепло. А вокруг ничего не видно, чернота, выставляю руки за границу света, они в темноте тонут, будто тают. Но нет, пальцы шевелятся, на месте руки, только там им не жарко, не холодно, не тепло, не прохладно, никак. И тут я понимаю, что за пределами моего круга ничего нет, в пустоте он висит. Смотрю себе под ноги, свет начинает бледнеть и уже не греет, и, когда он погаснет, я упаду, и буду падать долго-долго, нет, всегда буду падать. Но я не боюсь, я хочу этого… Хочу… Проснулась раньше, чем круг растаял».
И я хотел, и я проснулся раньше, чем круг растаял – когда книжка закончилась. А если честно: вообще не хотелось просыпаться. Хотя, может, и не сон это? А настоящее, подлинный мир, в котором только и надо людям жить? Чтобы не было злобы, дрязг, чванства, презрений, войн, гордынь, чтобы не мерялись, кто лучше, а кто хуже. Все – лучше! Только попав в долго едущий поезд, на верхнюю полку купе, один – то есть окутавшись той самой тишиной – только тогда я по-настоящему зачитался «Неловкими душами». Читал, легко обрывал на полуслове, и удивительно: совсем не зудело узнать, что будет дальше. Потом, когда вновь начинало мерно убаюкивать, и за окном опять бежали поля и невидимые города, я снова погружался в этот волшебный колодец, стенки которого раздвигались, и плыл навстречу, снизу, беспрестанно расширяющийся мир детства, взросления, любви-нелюбви, «тоски-нетоски» (помните, как в фильме «Андеграунд», в конце, когда герой нырял и плыл?), и русалочка пела из омута, затягивая всё дальше, но я не боялся, плыл и плыл, и заплывал в самые глубинные дали. Даже до смерти – заплывал.
Нет, не пугайтесь (я ж не испугался) – нет там про плохое, про загробное. Там с улыбкой все, с очень доброй улыбкой, какая бывает у детей и у хороших задумчивых взрослых. Такая улыбка, как у настоящих мудрых стариков и старух.
«- Ну, сколько Бог даст, поживем, конечно, — улыбнулась баба Вера, — но о смерти–то ведь забывать нельзя, смерть — дело серьезное».
Странное ощущение: начинается сборник с рассказов о детстве – «Элимонец и прочие глупости», «Кошкина любовь», «Пашкино кладбище», «Море-мычало», — и появляется вдруг в этих историях какая-то трагическая взрослость. А потом, когда пошли новеллы о взрослой жизни – «Кукла Катя», «Женщины», «Гидра», «Имя на двоих», «Случайный человек», «Монолог разлюбившей» — возникает атмосфера робкого, упрямого детства. И при этом — никакой слюнявой девичьей сентиментальности! Напротив, местами даже жестко, безжалостно, именно как бывает у детей и понимающих всё (хотя и мало что умеющих) взрослых. И еще – не та какая-то тут любовь описывается, не общепринятая, что ли, не сытная, не яркая, без страстей. Не та любовь, что раз, вспышка – и навсегда, до смертного одра – с криками, ссорами, разборками, уходами, возвращениями. Она какая-то…Чистая…
«И мне захотелось тебе раннее детство подарить, когда жизнь со сказкой смешивается… Мне хотелось взять тебя за руку и повести на экскурсию в свое прошлое, я бы показала тебе всё самое дорогое, самое сокровенное, а потом мы бы отправились в твоё. Впрочем, неважно — в чью страну сначала. Всё живое с тобой будто проснулось и умылось чистой холодной водой. И глаза заблестели, и все такое яркое кругом, четкое. Проявилось вдруг, будто пыли больше нет и нет стекла, настолько чистое. Может, помнишь, как раньше фотографии делали дома. Бумага намокает, свет розоватый, и потом – очертания робкие, а потом все увереннее и увереннее, и вдруг картинка, главное – не передержать. Рождение маленького мира. Мне бы хотелось с тобой так, проявиться на фотографии…».
Да, да. Проявляется всё, как на фотографии. Той самой, которую ты создаешь один, в темноте. Магическое, волшебное действо. Вроде всё понарошку – но вдруг появляются очертания людей, лиц, вещей, милых глупостей, которыми увешана комната дедушки и которые так нужны нам во взрослости, потому что без этих глупостей – холодная пустота.
Куклы в «Неловких душах» стареют и седеют, как люди, а герои живут не в одной какой-то стране, в собственных странах-мирах живут, которые нередко живее, реальнее, чудеснее и честнее нашей тусклой реальности. Все не «по-детскому» и не по-взрослому, а по-вечному. Как, собственно, и должно быть. Что? Разве забыли вы, что существует еще и такой особенный возраст – вечный? Вот об этом «Неловкие души». О млечном пути человеческом – без возраста, статуса, старости, смерти – о вечном пути.
«И вот мы летим: черное и белое перо в ясной ночи. Неслышно кружимся в такт, скользим по бликам серебряным, нет, фиолетовым, дымчатым; всё живое, меняется, кружится, кружится… Раствориться бы в темноте, расплескаться по млечному пути, туда – в бьющийся хрусталь, исчезнуть совсем в звездной пыли…»
ВАЛЕРИЙ БЫЛИНСКИЙ