Есть что-то жестокое и единственно правильное в стремлении человека бороться. И счастье, когда эта борьба не за кусок хлеба, не за право жить и выживать, а за свою душу, за свое право быть человеком. Это единственное, из-за чего стоит жить, бороться и умереть, до последней минуты оставаясь верным самому себе, своим принципам и своему человеческому достоинству. И скажут тогда сто великих классиков: “Вот он – наш герой! Вот она – уникальность человеческой души!”
Скажут и возьмутся за перо, и появится в литературе еще один новый герой,
А за ним еще один и еще… Каждый будет чуточку новым, немножко традиционным, например герой начала XX века. Начало века… Что такое начало века? Время, когда “нужда и бездействие обострились, вследствие чего резко повысилась активность народных масс”? Нет, это еще не есть главная причина появления нового героя XX века. Да, произошел разлом, появились слабый интеллигент и сильный рабочий. Юрий Живаго и ночлежка на самом дне жизни. Но разве не пытались люди, разделенные сословными барьерами, найти себя в этом сумбурном времени? Пытались ведь! Актер искал лечебницу, Пепел – счастье, Лука – веру, Сатин – правду… Каждый ставил перед собой цель.
Однажды любой человек ставит перед собой цель, и уже от него зависит, станет ли эта цель смыслом его жизни или это так, минутное желание. Цель существует всегда, часто она становится единственной и конечной, без нее нет жизни, и борьба за нее есть борьба за жизнь. Есть что-то обидное и несправедливое в революции, наверное, потому, что она заставила бороться с особой силой и жестокостью. Она вышвырнула из своих фанатичных рядов наивного доктора по фамилии Живаго. “Маленьким мальчиком он застал еще то время, когда именем, которое он носил, называлось множество саморазличнейших вещей. Была мануфактура Живаго, бани Живаго, дома Живаго, способ завязывания и закалывания галстука булавкой Живаго, даже какой-то сладкий пирог круглой формы, вроде ромовой бабы, под названием Живаго. Вдруг все это разлетелось. Они обеднели”. Осталось лишь одно сокровище – бесценная душа Живаго. За это революция поставила его перед выбором: стань жестоким или погибай. Но разве мог хрупкий, добрый Живаго стать жестоким? И вдруг, в один день, стать совсем-совсем другим, забыть об умении мечтать, писать стихи… Нет, он сделал другой окончательный выбор, прозвучавший как приговор: он решил остаться в своем времени, в то время как новая жизнь несла всех куда-то дальше, в новые измерения, не поддающиеся законам космоса. Он решил погибнуть, но сохранить себя как личность. В этом и есть смысл его борьбы: желание сохранить себя. Жизнь через смерть. Очень трудно знать, что умрешь, и продолжать жить. А Живаго знал, что умрет.
Мело, мело по всей земле
Во все пределы,
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Сметались хлопья со двора
К оконной раме.
Слетались к Юрию Живаго те, кто еще сомневался в правильности своего выбора. Слетались за поддержкой, за частицей той твердости, которой обладал он в своих убеждениях. И уходили от него, тихие и молчаливые. Тоня, Лара, Гордон… Наверное, не убежденные, но пораженные его доводами. Они знали, что он умрет. Тогда уже знали. А он сделал проще: он перестал думать о том, что он другой, что ему суждено бороться, а потом куда-то уйти, “не обращая внимания на окрики”, прорваться сквозь толчею, ступить со ступеньки стоящего трамвая на мостовую, сделать шаг, другой, третий, рухнуть на камни и больше не вставать”. Он перестал думать о будущем и попытался прожить отпущенное ему время так, как хотел бы жить всегда. И загорелось ярче пламя свечи, окрепла душа в своей вере, и воссияла на небе новая звезда (не могла не восстать). Стала она ориентиром блуждающим впотьмах душам. Люди называли ее Рождественской, потому как
Когда-то, неведомая перед тем,
Застенчивей плошки
В оконце сторожки
Мерцала звезда по пути в Вифлеем.
Она пламенела, как стог, в стороне
От неба и Бога,
Как отблеск поджога,
Как хутор в огне и пожар на гумне.
Она возвышалась горящей скирдой
Соломы и сева
Средь целой вселенной,
Встревоженной этою новой звездой.
Она осветила рождение младенца Иисуса. Но это было раньше, а теперь она светила другому человеку – Юрию Живаго. Вела его вперед, уверенного и свободного, а потом кто-то назвал пройденный под этой звездой путь – борьбой за жизнь.
(Пока оценок нет)
Другие сочинения:
- Свидетельство Юрия Живаго о своем времени и о себе – это стихи, которые были найдены в его бумагах после его смерти. В романе они выделены в отдельную часть. Перед нами не просто небольшой сборник стихотворений, но цельная книга, имеющая собственную Read More ......
- Вчитываюсь в стихотворения Юрия Живаго в романе Пастернака “Доктор Живаго” и не перестаю восхищаться ими. Удивительно, что, живя в эпоху сильных социальных изменений, которые подчас были слишком жестокими и несправедливыми, герой романа сохраняет свою душу. На мой взгляд, как личность, Read More ......
- Роман Бориса Пастернака “Доктор Живаго” называют автобиографией, в которой удивительным образом отсутствуют внешние факты, совпадающие с реальной жизнью автора. Центральный образ романа – доктор Юрий Андреевич Живаго. Иногда, в свете требований, предъявляемых к романам, он кажется бледным, невыразительным, а его Read More ......
- Роман Б. Л. Пастернака “Доктор Живаго” стал международным событием. По распространенности и мировому эху он опередил многие бестселлеры. В произведение вошли стихи, написанные Пастернаком во время работы над ним. Не все они создавались специально для романа, но все имели с Read More ......
- Лариса очень жалела, что Юрия не отпевали по-церковному: “Он так всего этого стоил, так бы это “надгробное рыдание творяще песнь аллилуйя” оправдал и окупил!” Она почти боготворит Живаго, после его смерти она осталась совсем одна, беспомощная, беззащитная, покинутая. Только Юрий Read More ......
- Замечательный русский поэт Борис Леонидович Пастернак долгие годы вынашивал идею написать роман. Ему довелось жить в сложное для страны время, в эпоху трех революций. Он был знаком с Маяковским, начинал свою творческую деятельность, когда активно работали символисты и футуристы, сам Read More ......
- Сборник представляет собой 17-ю, заключительную главу романа “Доктор Живаго” и по замыслу автора принадлежит главному герою этого произведения. Не все стихотворения напрямую связаны с сюжетом романа, однако все обнаруживают глубинную, идейно-тематическую связь с происходящими в нем событиями. Они создавались Пастернаком Read More ......
- Эти пастернаковские строки выглядят эпиграфом к роману “Доктор Живаго”, над которым Борис Леонидович работал около четверти века. Роман как бы вобрал его самые сокровенные мысли и чувства. И вот на склоне лет роман завершен, окончательный вариант подготовлен к печати, но Read More ......
В романе "Доктор Живаго" Борис Пастернак «передает свое мироощущение, свое видение событий, потрясших нашу страну в начале XX столетия» Горелов П. Размышления над романом. // Вопросы литературы, 1988, №9, С. 58.. Известно, что отношение Пастернака к революции было противоречивым. Идеи обновления общественной жизни он принимал, но писатель не мог не видеть, как они оборачивались своей противоположностью. Так и главный герой произведения Юрий Живаго не находит ответа на вопрос, как ему жить дальше: что принимать, а что нет в новой жизни. В описании духовной жизни своего героя Борис Пастернак выразил сомнения и напряженную внутреннюю борьбу своего поколения.
В романе "Доктор Живаго" Пастернак возрождает «идею самоценности человеческой личности» Маневич Г.И. «Доктор Живаго», как роман о творчестве. // Оправдания творчества, 1990. С. 68.. Личное преобладает в повествовании. Жанру этого романа, который условно можно определить как прозу лирического самовыражения, подчинены все художественные средства. В романе существует как бы два плана: внешний, повествующий об истории жизни доктора Живаго, и внутренний, отражающий духовную жизнь героя. Автору важнее передать не события жизни Юрия Живаго, а его духовный опыт. Поэтому главная смысловая нагрузка в романе переносится с событий и диалогов героев на их монологи.
Роман является своего рода автобиографией Бориса Пастернака, но не в физическом плане (то есть роман не отражает событий, происходящих с автором в реальной жизни), а в духовном (произведение отражает то, что происходило в душе писателя). Тот духовный путь, который прошел Юрий Андреевич Живаго, является как бы отражением собственного духовного пути Бориса Леонидовича Пастернака.
Формироваться под воздействием жизни -- основная черта Юрия. На всем протяжении романа Юрий Андреевич Живаго показан как человек, который почти не принимает решений. Но он и не возражает против решений других людей, особенно дорогих и близких ему. Юрий Андреевич принимает чужие решения как ребенок, который не спорит со своими родителями, он принимает их подарки наравне с наставлениями. Юрий не возражает против свадьбы с Тоней, когда Анна Ивановна их «сговорила». Не возражает он и против призыва в армию, против поездки на Урал. «Однако к чему спорить? Вы решили ехать. Я присоединяюсь»,1-- говорит Юрий. Попав в партизанский отряд, не разделяя взглядов партизан, он все же остается там, не пытаясь возражать.
Юрий -- безвольный человек, но он обладает сильным умом и интуицией. Он все видит, все воспринимает, но ни во что не вмешивается и делает то, что от него требуют. Он принимает участие в событиях, но так же безвольно. Стихия захватывает его, как песчинку, и несет как и куда ей угодно.
Однако его покладистость не является ни душевной слабостью, ни трусостью. Юрий Андреевич просто следует, подчиняется тому, что требует от него жизнь. Но «доктор Живаго способен отстаивать свою позицию перед лицом опасности или в ситуациях, где речь идет о его личной чести или убеждениях» Бак Д.П. «Доктор Живаго». Б.Л.Пастернака: функционирование лирического цикла в романном целом. // Пастернаковские чтения. Пермь, 1990., С. 84.. Лишь внешне Юрий подчиняется стихиям, событиям, но они не в силах изменить его глубинной духовной сущности. Он живет в своем мире, в мире мыслей и чувств. Многие подчинились стихии и сломались духовно.
«Странно потускнели и обесцветились друзья. Ни у кого не осталось своего мира, своего мнения. Они были гораздо ярче в его воспоминаниях. ...Как быстро все полиняли, как без сожаления расстались с самостоятельной мыслью, которой ни у кого, видно не бывало!»2 -- так думает Юрии о своих друзьях. Но сам герой противостоит всему, что пытается разрушить его внутренний мир.
Юрий Андреевич против насилия. По его наблюдениям, насилие ни к чему, кроме насилия, не ведет. Поэтому будучи в лагере у партизан он не участвует в сражениях, и даже когда в силу обстоятельств, доктору Живаго приходится взять в руки оружие, он старается не попадать в людей. Не в силах терпеть дальше жизнь в партизанском отряде, доктор бежит оттуда. Причем Юрия Живаго тяготит не столько тяжелая жизнь, полная опасностей и лишений, сколько вид жестокой, бессмысленной бойни.
Юрий Андреевич отказывается от заманчивого предложения Ко- маровского, жертвуя своей любовью к Ларе. Он не может поступиться своими убеждениями, поэтому не может ехать с ней. Герой готов отказаться от своего счастья ради спасения и спокойствия любимой женщины, и ради этого он идет даже на обман.
Отсюда можно сделать вывод, что Юрий Андреевич Живаго только с виду покорный и безвольный человек, перед лицом жизненных трудностей он способен принять свое собственное решение, отстоять свои убеждения, не сломаться под натиском стихий. Его духовную силу и отсутствие воли чувствует Тоня. Она пишет ему: «А я люблю тебя. Ах как я люблю тебя, если бы ты только мог себе представить. Я люблю все особенное в тебе, все выгодное и невыгодное, все обыкновенные твои стороны, дорогие в их необыкновенном соединении, облагороженное внутренним содержанием лицо, которое без этого, может быть, казалось бы некрасивым, талант и ум, как бы занявшие место начисто отсутствующей воли. Мне все это дорого, и я не знаю человека лучше тебя». Антонина Александровна понимает, что отсутствие воли с лихвой покрывает внутренняя сила, одухотворенность, талант Юрия Андреевича, и это для нее намного важнее.
2.2 Личность и история в романе. Изображение интеллигенции
Интересен взгляд Г. Гачева на роман Пастернака, - он рассматривает проблему и сюжет романа, как проблему человека в водовороте истории «В XX веке История обнаружила себя как враг Жизни, Всебытия. История объявила себя копилкою смыслов и бессмертий. Многие оказываются сбиты с панталыку, верят науке и газете и сокрушаются. Другое - человек культуры и Духа: из самой истории он знает, что такие эпохи, когда водовороты исторических процессов норовят обратить человека в песчинку, не раз бывали (Рим, Наполеон). И он отказывается от участия в истории, самолично приступает к творчеству своего пространства - времени, создает оазис, где обитает в истинных ценностях: в любви, природе, свободе духа, культуры. Таковы Юрий и Лара.
В романе “Доктор Живаго” Борис Пастернак передает свое мироощущение, свое видение событий, потрясших нашу страну в начале XX столетия. Известно, что отношение Пастернака к революции было противоречивым. Идеи обновления общественной жизни он принимал, но писатель не мог не видеть, как они оборачивались своей противоположностью. Так и главный герой произведения Юрий Живаго не находит ответа на вопрос, как ему жить дальше: что принимать, а что нет в новой жизни. В описании духовной жизни своего героя Борис Пастернак выразил сомнения и напряженную внутреннюю борьбу своего поколения.
Основной вопрос, вокруг которого движется повествование о внешней и внутренней жизни героев, -- это их отношение к революции, влияние переломных событий в истории страны на их судьбы. Юрий Живаго не был противником революции. Он понимал, что у истории свой ход и его нельзя нарушить. Но Юрий Живаго не мог не видеть ужасные последствия такого поворота истории: “Доктор вспомнил недавно минувшую осень, расстрел мятежников, детоубийство и женоубийство Палых, кровавую колошматину и человекоубоину, которой не предвиделось конца. Изуверства белых и красных соперничали по жестокости, попеременно возрастая одно в ответ на другое, точно их перемножали. От крови тошнило, она подступала к горлу и бросалась в голову, ею заплывали глаза”. Юрий Живаго не воспринимал революцию в штыки, но и не принимал ее. Он был где-то между “за” и “против”.
История может себе позволить откладывать приход к истине, счастью. У нее в запасе бесконечность, а у людей определенный срок - жизнь. Среди сумятицы, человек призван проориентировать себя прямо на настоящее, в безусловных ценностях. Они ведь просты: любовь, осмысленный труд, красота природы, свободная мысль».
Главный герой романа, Юрий Живаго - врач и поэт, пожалуй, поэт даже больше, чем врач. Для Пастернака поэт - это “вечности заложник у времени в плену”. Другими словами, взгляд Юрия Живаго на исторические события - взгляд с точки зрения вечности. Он может ошибаться, принять временное за вечное. В октябре 17-го года Юрий принимает революцию с энтузиазмом, называя ее “великолепной хирургией”. Но после того как его ночью арестовывают красноармейцы, приняв за шпиона, а затем допрашивает военком Стрельников, Юрий говорит: “Я был настроен очень революционно, а теперь думаю, что насильственностью ничего не возьмешь”. Юрий Живаго “выходит из игры”, отказывается от медицины, умалчивает о врачебной специальности, не принимает сторону ни одного из враждующих лагерей, чтобы быть духовно независимым человеком, чтобы под давлением любых обстоятельств оставаться самим собой, “не отступиться от лица”. Проведя в плену у партизан более года, Юрий прямо говорит командиру: “Когда я слышу о переделке жизни, я теряю власть над собой и впадаю в отчаяние, жизнь сама вечно себя переделывает и претворяет, она сама куда выше наших с вами тупоумных теорий”. Этим Юрий показывает, что сама жизнь должна решить исторический спор о том, кто прав, а кто нет.
Герой стремится прочь от схватки и, в конце концов, уходит из рядов сражающихся. Автор не осуждает его. Он расценивает этот поступок как попытку оценить, увидеть события революции и гражданской войны с общечеловеческой точки зрения.
Судьба доктора Живаго и его близких -- это история людей, чья жизнь выбита из колеи, разрушена стихией революции. Семьи Живаго и Громеко уезжают из обжитого московского дома на Урал искать убежище “на земле”. Юрия захватывают красные партизаны, и он вынужден против своей воли участвовать в вооруженной борьбе. Его родные высланы новой властью из России. Лара попадает в полную зависимость от сменяющих друг друга властей, а под конец повествования она пропадает без вести. Видимо, она была арестована на улице или погибла “под каким-нибудь безымянным номером в одном из неисчислимых общих или женских концлагерей севера”.
«Доктор Живаго» - учебник свободы, начиная со стиля и кончая умением личности утвердить свою независимость от тисков истории, причем Живаго, в своей независимости не индивидуалист, не отвернулся от людей, он - доктор, он лечит людей, он обращен к людям.
«… Истории никто не делает, ее не видно, как нельзя увидеть, как трава растет. Войны, революции, цари, Робеспьеры - это ее органические возбудители, ее бродильные дрожжи. Революции производят люди действенные, односторонние фанатика, гении самоограничения. Они в несколько часов или дней опрокидывают старый порядок. Перевороты длятся недели, много - годы, а потом десятилетиями, веками поклоняются духу ограниченности, приведшего к перевороту, как святыне». - Эти размышления Живаго важны, как для понимания исторических взглядов Пастернака, так и его отношение к революции, к ее событиям, как некой абсолютной данности, правомерность появления которой не подлежит обсуждению.
«Доктор Живаго» - «роман об участи человека в истории. Образ дороги центральный в нем» Исупов К.Г. «Доктор Живаго» как риторическая эпопея (об эстетической философии Б.Л.Пастернака). // Исупов К.Г. Русская эстетика истории. СПб., 1992., С. 10.. Фабула романа прокладывается, как прокладываются рельсы… петляют сюжетные линии, стремятся вдаль судьбы героев и постоянно пересекаются в неожиданных местах - как железнодорожные колеи. «Доктор Живаго»- роман эпохи научной, философской и эстетической революции, эпохи религиозных поисков и плюрализации научного и художественного мышления; эпохи разрушения норм, казавшихся до этого незыблимыми и универсальными, это роман социальных катастроф.
Б. Л. Пастернак написал роман “Доктор Живаго” в прозе, но он, талантливый поэт, не мог не излить свою душу на его страницах более близким сердцу способом - в стихах. Книга стихотворений Юрия Живаго, выделенная в отдельную главу, совершенно органично вписывается в основной текст романа. Она - его часть, а не стихотворная вставка. В стихах Юрий Живаго говорит о своем времени и о себе - это его духовная биография. Открывается книга стихотворений темой предстоящих страданий и сознания их неизбежности, а заканчивается темой добровольного их принятия и искупительной жертвы. В стихотворении “Гефси-манский сад” словами Иисуса Христа, обращенными к апостолу Петру: “Спор нельзя решить железом. Вложи свой меч на место, человек”, - Юрий говорит, что установить истину с помощью оружия нельзя. Такие люди, как Б. Л. Пастернак, опальный, гонимый, “непечатаемый”, он остался для нас Человеком с большой буквы.
«Доктор Живаго»; преуспевающий медик, служивший во время войны; муж Антонины Громеко и сводный брат генерал-майора Ефграфа Живаго . Юрий рано осиротел, потеряв сначала мать, которая умерла в результате продолжительной болезни, а затем отца, который, будучи в алкогольном опьянении, спрыгнул из движущегося на полном ходу поезда. Его жизнь была нелегкой. Как говорил сам автор, фамилию герою он придумал от выражения, взятого из молитвы: «Бога Живаго». Под фразой подразумевалась ассоциация с Иисусом Христом, «исцеляющим все живое». Таким хотел видеть Пастернак своего персонажа.
Считается, что прототипом героя был сам автор, точнее его духовная биография. Сам же он говорил, что доктор Живаго должен ассоциироваться не только с ним, а скорее с Блоком, с Маяковским, возможно, даже с Есениным, то есть с теми авторами, которые рано ушли из жизни, оставив после себя ценный томик со стихами. Роман охватывает всю первую половину двадцатого века, а доктор уходит из жизни в переломный год 1929-й. Получается, что в каком-то смысле это автобиографичный роман, а в каком-то нет. Юрий Андреевич застал Октябрьскую революцию и Первую мировую войну. На фронте он был практикующим врачом, а дома – заботливым мужем и отцом.
Однако события сложились так, что вся жизнь шла вопреки установленному в обществе порядку. Сначала он остался без родителей, затем воспитывался в семье дальних родственников. На дочери своих благодетелей, Тане Громеко, он впоследствии женился, хотя больше его привлекала загадочная Лара Гишар , чьей трагедии он не мог тогда знать. Со временем, жизнь свела этих двоих, но вместе они пробыли недолго. Разлучником стал тот самый злополучный адвокат Комаровский , после разговора с которым в свое время выпрыгнул из поезда отец Юрия.
Помимо врачевания, Живаго увлекался литературой и написанием поэзии. После его смерти друзья и родные обнаружили тетради, в которых он записывал свои стихотворения. Одно из них начиналось со слов: «Свеча горела на столе, Свеча горела…» Оно родилось в его голове в тот вечер, когда он с Тоней направлялся на елку к друзьям и стал свидетелем того, как Лара стреляла в любовника своей матери. Этот случай навсегда остался в его памяти. В тот же вечер она объяснилась с Пашей Антиповым , который стал ее законным мужем. События сложились, таким образом, что Лара с Пашей расстались, а Юра после ранения попал в тот госпиталь, где она работала сестрой милосердия. Там и произошло объяснение, во время которого Юра признался, что любит ее.
Жена доктора и двое детей были высланы из страны и эмигрировали во Францию. Тоня знала о его отношениях с Ларой, но продолжала его любить. Переломным моментом для него стало расставание с Ларисой, которую обманным способом увез Комаровский. После этого Живаго совсем запустил себя, не хотел заниматься врачебной практикой и ничем не интересовался. Единственное, что его увлекало, так поэзия. К революции он поначалу относился хорошо, но после того, как пробыл в плену, где ему пришлось стрелять в живых людей, он сменил свой энтузиазм на сострадание к невинным людям. Он намеренно отказался от участия в истории.
По сути, этот персонаж прожил жизнь, которой и хотел жить. Внешне он выглядел безвольно, но на самом деле обладал сильным умом и хорошей интуицией. Умер Живаго от сердечного приступа, приключившегося с ним в переполненном трамвае. На его похоронах была и Лариса Антипова (Гишар). Как оказалось, у нее была дочь от Юрия, которую она вынужденно отдала на воспитание чужой женщине. О племяннице и работах брата после его смерти позаботился сводный брат Евграф Живаго.
Поэзия и проза в романе Б. Л. Пастернака «Доктор Живаго» образуют живое, неразложимое диалектическое единство, являющее собой, по сути дела, новую жанровую форму. В данной работе мы акцентируем внимание именно на жанровом новаторстве Пастернака . И прежде всего нас будет интересовать то поэтико-функциональное значение, которое имеет в общем контексте пастернаковского романа «тетрадь Юрьевых писаний» - поэтический цикл, являющийся семнадцатой, заключительной (следующей непосредственно за эпилогом) частью его.
Живаговский цикл включает в себя стихотворения, написанные в период с 1946 по 1953 год, чрезвычайно разнообразные по жанру и лирической тематике. «Авторство» этих стихов - аксиома, вроде бы не требующая доказательств. Как справедливо отметил В. Альфонсов, «мы слишком знаем, что они написаны Пастернаком, что по времени они никак не совпадают с эпохой, изображенной в романе» . Но, погружаясь в художественный мир «Доктора Живаго», мы как бы отрешаемся от этого априорного знания и неизбежно принимаем «правила игры», предлагаемые автором. Думается, главная причина тому - сами стихи: их теснейшая, органическая связь с прозаическим текстом, отсутствие полного тождества между автором и героем - как в личном («биографическом»), так и профессиональном («творческом») плане. Иными словами - те моменты, которые дают нам возможность осмыслить индивидуальные поэтико-стилистические особенности стихотворений цикла как художественный прием , позволяющий раскрыть образ главного героя, врача и поэта-дилетанта Юрия Андреевича Живаго, во всей его полноте и многогранности, показать его внутренний мир, проследить основные вехи его духовной и творческой эволюции, а также осуществить философско-символическое переосмысление отображенных в романе реальных исторических событий.
Лирическое «я» живаговского цикла во многом порождается конкретикой именно романной действительности. А это значит, что «Стихотворения Юрия Живаго» необходимо рассматривать лишь с точки зрения единства прозаической и поэтической частей романа , с точки зрения единства самого цикла в его соотнесенности с прозаическим текстом .
И в этом контексте стихотворения цикла выполняют, как нам представляется, две основные функции. Сущность первой определяется тем, что многие «сквозные», проходящие через все повествование образы (лейтмотивы) - чаще бытовые или «природные» реалии - находят свое эстетическое завершение и символическое переосмысление в том или ином стихотворении цикла, которое в данном случае становится как бы «связующим звеном», то есть дополнительным - смыкающим - элементом композиционной структуры текста. Основной целью второй функции будет выявление подтекста : оценочных суждений, ассоциативных связей, концептуальных идей, глубинных содержательных пластов, скрытых в прозаическом тексте.
Исходя из этого, введем их условные обозначения: первая получает наименование функции «скреп» , вторая - функции «ключа» .
Примером функции «скреп» является стихотворение « »:
Мело, мело по всей земле,
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела
.
С горящей свечи начинается, по сути, основное действие романа, сюжетная динамика которого «зиждется на сюжетных узлах, образуемых случайными встречами и совпадениями» (А. Лавров); причем именно «случайное обретает в нем статус высшей и торжествующей закономерности» Одним из таких сюжетных «узлов» становится сцена встречи Лары и Паши Антипова, многое изменившая в их судьбах: «Лара любила разговаривать в полумраке при зажженных свечах. Паша всегда держал для нее их нераспечатанную пачку. <...> Пламя захлебнулось стеарином <...>. Комната наполнилась ярким светом. Во льду оконного стекла на уровне свечи стал протаивать черный глазок» (3, 80).
Б. Л. Пастернак.Милан. 1958
И буквально через две страницы мы читаем о том, как Юра и Тоня, ничего еще не знающие о тех испытаниях, через которые должно пройти их взаимное чувство, едут в извозчичьих санях на елку к Свентицким. «Они проезжали по Камергерскому. Юра обратил внимание на черную протаявшую скважину в ледяном наросте одного из окон. Сквозь эту скважину просвечивал огонь свечи, проникавший на улицу почти с сознательностью взгляда, точно пламя подсматривало за едущими и кого-то поджидало.
“Свеча горела на столе. Свеча горела...” - шептал Юра про себя начало чего-то смутного, неоформившегося, в надежде, что продолжение придет само собой без принуждения. Оно не приходило» (3, 82).
Существует предположение, «что стихотворение “Зимняя ночь” - первое стихотворение Юрия Живаго, а значит, мы присутствуем при рождении поэта» . Предположение это интересно и в общем соответствует духу романа, его символике. Так вполне могло быть - хотя бы потому, что действие 9-й и 10-й глав части первой, к которым относятся процитированные эпизоды, происходит в канун светлого праздника Рождества Христова. Но, судя по всему, стихи Юрий Живаго начал писать немного раньше: во 2-й главе той же части романа говорится, что он «еще с гимназических лет мечтал о прозе, о книге жизнеописаний», но «отделывался вместо нее написанием стихов», которым он «прощал грех их возникновения за их энергию и оригинальность» (3, 67). Во всяком случае, «Зимняя ночь» - одно из первых стихотворений Живаго; возможно, первое настоящее его стихотворение (и тогда мы действительно в каком-то смысле наблюдаем «рождение» поэта, присутствуем при таинстве раскрытия самобытной творческой личности); но в цикле оно пятнадцатое по счету и следует непосредственно за «Августом». Обратим на это внимание, тем более что, скажем, стихотворение «Гамлет» (первое стихотворение цикла), как это явствует из романа, написано героем в последний год его жизни.
Свеча - не просто бытовая «подробность»; прежде всего это многозначный и емкий символ, подлинный смысл и значение которого раскрывается только в «Зимней ночи». Однако уже в прозаической части романа есть эпизод, где явно намечается ее символическое переосмысление: «Лампа горела ярко и приветливо, по-прежнему. Но больше ему не писалось. Он не мог успокоится. <...> В это время проснулась Лара.
А ты все горишь и теплишься, свечечка моя ярая ! - <...> сказала она» (3, 432) . На эти слова Лары, обращенные к Юрию Андреевичу и преисполненные безграничной нежности и любви, можно было бы и не обратить внимания, если бы не их символический «подтекст»: горящая свеча уподобляется не только человеческой судьбе , жизни , всецело отданной творчеству, но и вере - истинной, животворящей, деятельной вере. В таком понимании символика свечи восходит к словам Христа, сказанным в Нагорной проповеди: «...зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме» (Мф., 5, 15). Именно таким светом проникнуты жизнь и поэзия Юрия Живаго. (Правда, не всегда этот символ ассоциируется в романе только с образом главного героя. Например, о юном комиссаре Временного правительства Гинце, эпизодическом персонаже, сказано, что он «как свечечка горел самыми высшими идеалами» (3, 137). Заметим: авторская ирония, сквозящая в описании высокопарных речей и театральных жестов Гинца, никоим образом не затрагивает самой искренности порыва.)
Зажженная свеча фигурирует и в сцене последней встречи Живаго и Стрельникова, когда Юрий Андреевич слышит страстный, убежденный монолог-исповедь бывшего комиссара - некогда всесильного, облаченного полномочиями распоряжаться судьбами сотен, тысяч людей, - а ныне затравленного, скрывающегося и уже принявшего роковое решение самому поставить точку в своей судьбе:
«- Послушайте. Смеркается. Приближается час, которого я не люблю, потому что давно уже потерял сон. <...> Если вы спалили еще не все мои свечи <...> давайте поговорим еще чуть-чуть. Давайте поговорим, сколько вы будете в состоянии, со всею роскошью, ночь напролет, при горящих свечах» (3, 453).
Б. Л. Пастернаки В. В. Маяковский.
Фото.1924
Обратим внимание на этот эпизод. Бывший комиссар, беспартийный «военспец», всего себя отдавший искреннему, бескорыстному и фанатичному служению великой Идее, во имя Идеи отрекшийся даже от собственного имени, хочет не столько возврата к прошлому - что уже невозможно (и Стрельников не питает на этот счет никаких иллюзий), - сколько воспоминания о нем . Он стремится если не стать вновь тем Пашей Антиповым, которого полюбила Лара, с которым она говорила тогда , при свечах, то хотя бы объединить две своих ипостаси, воскресить тот памятный вечер, воссоединить - пусть на миг, на одну ночь - все прошлое и настоящее, то, из чего складывалась его жизнь, казалось бы, навсегда разделенная, расколотая надвое революцией и гражданской войной.
И уже после смерти Юрия Андреевича, прощаясь с ним, Лариса Федоровна вспоминает: «“Ах, да ведь это на Рождестве, перед задуманным выстрелом в это страшилище пошлости (Комаровского. - А. В. ), был разговор в темноте с Пашей-мальчиком в этой комнате, и Юры, с которым тут сейчас прощаются, тогда еще в ее жизни не было”.
И она стала напрягать память, чтобы восстановить этот рождественский разговор с Пашенькой, но ничего не могла припомнить, кроме свечки, горевшей на подоконнике , и протаявшего около нее кружка в ледяной коре стекла .
Могла ли она думать, что лежащий тут на столе умерший видел этот глазок проездом с улицы и обратил на свечу внимание? Что с этого, увиденного снаружи пламени, - “Свеча горела на столе, свеча горела”, - пошло в его жизни его предназначение?» (3, 492).
Образ-символ горящей свечи, проходящий так или иначе через все повествование и являющийся, как мы уже установили, сквозным , свое кульминационное воплощение, а следовательно, и эстетическое завершение, получает именно под пером Юрия Живаго, тем самым организуя текст и дополнительно «скрепляя» таким образом соответствующие части романа.
Примером функции «ключа » могут послужить такие стихотворения, как «Гамлет», «Гефсиманский сад», «Сказка» и другие, непосредственно связанные с теми или иными конкретными реалиями романной действительности, ими обусловленные и «расшифровывающие» их сокровенный смысл. Однако неправомерно было бы рассматривать с этой точки зрения только отдельные стихотворения или их фрагменты. Собственно говоря, весь цикл, взятый в его органической целости, то есть в динамике чередования и последовательной смены тем, образов и мотивов, образующих своего рода лирический сюжет , в свою очередь, относящийся ко всему прозаическому тексту романа, также может рассматриваться в контексте данной функции. И здесь особую значимость приобретает структура цикла. Рассмотрим с этой точки зрения два стихотворения, - открывающее («Гамлет») и замыкающее его («Гефсиманский сад»), - в своем символическом значении являющиеся как бы двумя крайними точками, своеобразными «полюсами», к которым тяготеет мировосприятие героя на разных этапах его духовно-нравственной и творческой эволюции.
Может показаться, что и в том и в другом случае эти слова наполнены одинаковым содержанием, поскольку восходят к одному и тому же евангельскому архетипу - молению о чаше : «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем, не как Я хочу, но как Ты» (Мф., 25, 39).
Но, при очевидном сходстве, эти образы вовсе не тождественны друг другу. Значение слова «чаша» в «Гамлете» определяется прежде всего уже отмеченным нами преобладанием «театральной», шекспировской символики, обусловленной известной долей фатализма и обреченности в сознании героя. Путь (жизнь / роль) еще предстоит пройти (прожить / исполнить), но судьба героя (актера / Гамлета) уже предопределена, «распорядок действий» продуман и утвержден; от него самого, по сути дела, ничего уже не зависит, остается только подчиниться и выполнить волю «пославшего его». «Чаша» - будущий жизненный путь героя, полный невзгод и страданий ; это чаша жизни , которую ему предстоит испить до дна, познав всю ее горечь; символ судьбы ; наконец, символ трагического мироощущения , характеризующегося драматической, чисто «гамлетовской» антитезой Чувства и Долга, Свободы и Рока. С этим образом перекликаются и 4-й стих финальной строфы - пословица, об особом значении которой мы уже говорили, - и два стиха (3-й и 4-й) первой строфы («Я ловлю в далеком отголоске / Что случится на моем веку »).
Что же касается «Гефсиманского сада» (стихотворения, являющегося, кстати сказать, вольным поэтическим переложением 26-й главы Евангелия от Матфея), то здесь символика «чаши» уже максимально соответствует евангельской символике: «...И, глядя в эти черные провалы, / Пустые, без начала и конца, / Чтоб эта чаша смерти миновала, / В поту кровавом Он молил Отца» (3, 539). Это действительно «чаша смерти », символ Голгофы, мученичества, крестного пути, пути добровольного самопожертвования во имя искупления и бессмертия . А если говорить об изменениях в мировоззрении самого Живаго, о его духовной эволюции, то «Гефсиманский сад», как и остальные стихотворения, объединенные образом Христа и образующие так называемый «евангельский цикл» (« », « », «Дурные дни », « » и «Магдалина (II) »), - свидетельство осознания героем своего земного предназначения , своей высшей жертвенной Миссии .
Но «Гефсиманский сад» не менее интересен и в плане диалога и скрытой полемики с поэмой Блока «Двенадцать».
Христос «Двенадцати» меньше всего обязан своим появлением собственно христианской, евангельской традиции и православной иконографии. Это - персонаж-символ, лишь отдаленно напоминающий евангельский прообраз; его фактически «нет» в сюжете (он надежно «укрыт» от взгляда красногвардейцев и доступен только авторскому видению, а значит, только в силу этого предстает перед глазами читателя). Но было бы ошибкой видеть в нем лишь бесплотный призрак. Он вполне реален - насколько вообще может быть реален символ, иначе говоря, насколько тесно переплетаются в символе внешнее и внутреннее, означаемое и означающее, - реален в той степени, в какой реальна в поэме сама метель, порождением и воплощением которой он является.
То, что образ метели, вьюги, один из лейтмотивов пастернаковского романа, неразрывно, генетически связан с образом блоковской революционной стихии, безраздельно господствующей над миром, очевидно. На это указывает хотя бы 1-й и 2-й стих начальной строфы «Зимней ночи»: «Мело, мело по всей земле, / Во все пределы », - строки, звучащие явной интертекстуальной параллелью «Двенадцати» (вспомним начало поэмы: «...Ветер, ветер - / На всем божьем свете! »). Но символика метели у Пастернака противопоставлена христианской символике, о чем свидетельствует концептообразующая оппозиция «метель - горящая свеча» в той же «Зимней ночи». Метель враждебна человеку; она - олицетворение силы, стремящейся завладеть его душой, погасить в ней живой огонь веры. В «Докторе Живаго» мы видим не «метельного», а именно евангельского Христа. Для Н. Веденяпина (героя, многие идеи которого близки автору) история начинается лишь тогда, когда в гибнущий «от перенаселения», задыхающийся, погрязший в грехах древний языческий мир приходит Христос - «легкий и одетый в сияние, подчеркнуто человеческий , намеренно провинциальный, галилейский» (3, 46). Таков Он и в представлении Юрия Живаго. В его стихотворениях на евангельские темы, где прослеживаются основные этапы земного пути Христа, от рождения до Голгофы и пророчества о Втором пришествии, самое главное - жизнь , в том числе ее повседневная, бытовая сторона, которая таит в себе немало проявлений и откровений духа и которая потому значительна и символична - в высшем смысле слова.
Решающим здесь оказывается то значение, которое имеет христианская символика для Пастернака и Блока, тот сокровенный смысл, который оба поэта вкладывают в нее.
Образ Христа у Блока, резко диссонирующий с сюжетно-фабульной основой поэмы, противоречащий ее стихийно-революционной символике - символике мщения, возмездия, - по свидетельству Ф. Степуна, одинаково сильно смутил «как врагов Блока-революционера, некогда его ближайших друзей, так и его новых друзей большевиков. Начались странные толкования поэмы» . Между тем cмысл этого символа заключается прежде всего в том, что блоковский Христос, беря на себя грехи революции, освящает ее. Его жертва (если предположить, что, по аналогии с терновым венцом, «белый венчик из роз», помимо всего прочего, возможно, является и символом грядущих страданий) станет искупительной жертвой.
Влияние гениальной поэмы было столь велико, что Пастернак долгое время не мог освободиться от блоковского восприятия революции, что также находит свое отражение в романе. Юрий Живаго заворожен и потрясен грандиозностью происходящих на его глазах исторических событий. Вначале он воспринимает революцию слишком «по-блоковски» - слушая «музыку революции», восхищаясь одновременно и «великолепной хирургией», в мгновение ока вырезавшей «старые, вонючие язвы» и вынесшей простой, «без обиняков, приговор вековой несправедливости» (3, 193), и той стихийной гармонией, которую он, подобно Блоку, склонен улавливать и различать в оглушительном шуме революционного времени. В дальнейшем восторженность уступает место более трезвой оценке большевистской идеологии и достижений революции.
«“Слушать революцию” <...>, - писал русский философ и богослов Г. Флоровский, - не значит подчинить свою душу воле стихии: это значит прислушиваться к ее голосу и идти своим , свободно избранным и естественным путем, только пямятуя, что вокруг буря, а не штиль» . Именно этот путь - требующий куда больше мужества и внутренней стойкости, чем послушное следование стихии (или, хуже того, слепое, рабское подчинение себя ее воле), - и избирает впоследствии пастернаковский герой.
Подводя итог, можно сказать, что христианская символика в поэме «Двенадцать» и романе «Доктор Живаго» служит различным целям: если у Блока миссия Христа заключается, по сути дела, в искуплении революционного насилия, то Пастернак, как видим, отрицает насилие, возведенное большевизмом в принцип государственного строительства, отрицает саму возможность «земного рая» - социальной гармонии, основанной на несвободе и лжи, - утверждая тем самым вечную, непреходящую истину христианства.
Ярким примером функции «ключа» является и стихотворение « », в котором обнаруживается несколько последовательно раскрывающихся содержательно-символических «пластов». Высокая степень символической «насыщенности» - отличительная черта всякого лирического образа, коренящаяся в самой его природе; хотя изначально такой образ всегда предельно конкретен и однозначен - в плане соотнесенности с конкретной жизненной ситуацией, послужившей импульсом для его создания.
Что же послужило импульсом к написанию «Сказки»? Об этом мы можем узнать из «варыкинских» глав романа. В одну из ночей, проведенных в Варыкино, Юрий Андреевич услышал какой-то странный «заунывный, печальный звук», сильно его встревоживший. Он вышел на крыльцо и «заметил на краю поляны за оврагом четыре вытянутых тени». Всмотревшись, «Юрий Андреевич понял, что это волки» (3, 432). Далее говорится о том, что волки, о которых он вспоминал весь последующий день, «уже не были волками на снегу под луною, но стали темой о волках , стали представлением вражьей силы , поставившей себе целью погубить доктора и Лару или выжить их из Варыкина. Идея этой враждебности, развиваясь, достигла к вечеру такой силы, точно в Шутьме открылись следы допотопного страшилища и в овраге залег чудовищных размеров сказочный, жаждущий докторовой крови и алчущий Лары дракон » (3, 434).
Образ дракона, символически воплотивший в себе торжествующее, кажущееся непобедимым, многоликое зло, с которым сталкиваются в своей жизни Юрий Андреевич и Лара и с которым они каждый по-своему ведут непримиримую борьбу, взывает к жизни образ воина, вступившего в смертельную схватку с этим драконом и, естественно, ассоциирующегося в первую очередь с иконическим образом св. Георгия Победоносца:
И увидел конный,
И приник к копью,
Голову дракона,
Хвост и чешую.
Пламенем из зева
Рассевал он свет,
В три кольца вкруг девы
Обмотав хребет.
<...>
Посмотрел с мольбою
Всадник в высь небес
И копье для боя
Взял наперевес.
Наконец дракон повержен, и перед глазами читателя предстает следующая картина:
Конный в шлеме сбитом,
Сшибленный в бою.
Верный конь, копытом
Топчущий змею.
Конь и труп дракона
Рядом на песке.
В обмороке конный,
Дева в столбняке
(3, 523 - 524).
В. Баевский отметил, что фабула, положенная в основу стихотворения (баллады), «в полном виде (известном в мифологии, фольклоре, религии, духовном и светском изобразительном искусстве, литературе) держится на трех определяющих мотивах: змей (дракон) приобретает власть над женщиной; воин побеждает змея (дракона); воин освобождает женщину» . Причем «начальный мотив разработан очень подробно»; два других - «несколько изменены и осложнены»: зло побеждено, но «и воин, и девушка полной свободы так и не обрели» .
Именно в этом, на наш взгляд, и заключается главная особенность «Сказки». Очевидно, что перед нами - индивидуально-авторская трансформация сюжета, в основе которого лежит указанный выше архетипический мотив змееборчества, соотнесенный с отдельными эпизодами и сюжетными линиями романа и являющийся по отношению к ним как бы вторым - символическим - планом, собственно «ключом », позволяющим выявить их подлинный смысл. «Сказка» - лирическое стихотворение , где внешне заимствованный агиографический («житийный») сюжет и ассоциирующийся с ним иконический образ («Чудо Георгия о Змие»), не только не противоречат исповедальной конкретности лирического образа, но, напротив, максимально способствует выявлению «лирического подтекста», акцентируя наше внимание на связи символики стихотворения с конкретными реалиями романной действительности и на сугубо личностном, поэтическом восприятии их Юрием Живаго.
Однако на роль Георгия Победоносца имеет право претендовать не только Юрий Живаго, но и его «антипод» - Павел Антипов (Стрельников): в свое время он помог Ларе освободиться от пут Комаровского, являющегося воплощением пошлости и зла. Хотя жизненные стези их различны, Живаго и Антипов оказываются «в книге рока на одной строке». Как для Живаго, так и для Антипова-Стрельникова трагическая судьба Лары неотделима от России и ее исторической судьбы . Так раскрывается еще один аспект «драконоборческой» символики «Сказки», соотносящий сюжет стихотворения с теми вопросами, которые ставит перед героями романа революция 1917 года.
«Женская тема», всегда занимавшая значительное место в творчестве Пастернака, в «Докторе Живаго» нашла свое наиболее полное выражение: революция выступает здесь «в роли возмездия за искалеченную судьбу женщины » . Оба героя - и Живаго, и его антагонист Стрельников - вполне могли бы, вслед за Пастернаком (сделавшем это признание в начале 30-х годов), сказать, «что с малых детских лет / Я ранен женской долей» (1, 423). Но следующие за ними слова, созвучные настроениям той эпохи: «...весь я рад сойти на нет / В революцьонной воле», - в романе мог бы произнести только Стрельников...
Путь Стрельникова - это, безусловно, путь меча , вознесенного силой любви к человечеству и жаждой справедливости. Его образ внутренне противоречив: светлый и темный лики комиссара словно бы чередуются в романе, иногда сливаясь воедино; праведность и правота (правота безусловная, неоднократно подчеркнутая в романе) нередко служат оправданием творимой им вопиющей несправедливости. Не случайно ведь стремление Стрельникова уничтожить социальное зло и силой осчастливить человечество - стремление, в котором он доходит почти что до религиозного исступления, - осмысливается Пастернаком через легенду о Великом инквизиторе, являющуюся своеобразным идейно-философским центром романа Достоевского «Братья Карамазовы». Влияние «поэмы» Ивана ощущается прежде всего в сцене ареста и допроса Живаго, особенно - в заключительной реплике Стрельникова: «...я сказал вам что вы свободны, и не изменю своему слову. Но только на этот раз. Я предчувствую, что мы еще встретимся, и тогда разговор будет другой, берегитесь» (3, 251-252). Образцом для комиссара «являются слова Великого инквизитора, разрешающего Христу уйти из темницы» .
Б. Л. Пастернак с женой Евгенией Владимировной и сыном Евгением.Фото. 1924
Данная параллель в высшей степени символична. Концепция мироустройства, которую исповедует Великий инквизитор и которая, напомним, основывается на отрицании свободы (как «бремени», якобы непосильного для слабых человеческих душ), не просто сопоставляется , но отождествляется в «Докторе Живаго» с практикой большевистского террора и ее идеологическим обоснованием. То, что для Достоевского было лишь идеей , пророческим предостережением, в сознании Пастернака и людей его поколения стало реальностью, воплотилось в конкретных событиях российской истории.
Отвергая заповедь любви к Богу, Великий инквизитор, по словам К. Мочульского, «становится фанатиком заповеди любви к ближнему. Его могучие духовные силы, уходившие раньше на почитание Христа, обращаются теперь на служение человечеству. Но безбожная любовь неминуемо обращается в ненависть» . В этом - трагедия Великого инквизитора; в этом - личная трагедия Стрельникова, одержимого идеей грандиозного социального переворота, насильственного переустройства мира.
«Пока в человеческой душе живет зло, - писал известный русский философ И. Ильин, - меч будет необходим для пресечения его внешнего действия <...>. Но никогда меч не будет ни созидающим, ни последним, ни глубочайшим проявлением борьбы. Меч служит внешней борьбе, но во имя духа , и потому, пока в человеке жива духовность, призвание меча будет состоять в том, чтобы его борьба была религиозно-осмысленна и духовно чиста» . Участвуя в неправедной, братоубийственной гражданской войне, Стрельников в какой-то момент не выдерживает, лишается чистоты помыслов, свойственной его символическому «прообразу», св. Георгию, теряет ореол святости, сам становится слепым орудием зла и, очевидно осознав это, в конце концов выносит себе приговор.
Но совсем по-иному «Сказка» звучит в контексте той священной войны , которую вел русский народ с фашистскими захватчиками. Живаго умирает задолго до начала Великой Отечественной войны, но его друзья - Гордон и Дудоров - принимают в ней непосредственное участие; и в любом случае очевидно, что тема борьбы с фашизмом - еще один содержательно-символический «пласт» стихотворения. В. Баевский, говоря о том, насколько «важны истоки “Сказки” в поэзии самого Пастернака» , указал, в частности, на стихотворение «Ожившая фреска» (1944), явившееся откликом на победу в Сталинградской битве. Его герой (у которого, кстати, есть реальный прообраз - Герой Советского Союза Л. Н. Гуртьев), вспоминает о фреске с изображением Георгия Победоносца, виденной им когда-то в детстве:
И мальчик облекался в латы,
За мать в воображеньи ратуя,
И налетал на супостата
С такой же свастикой хвостатою.
Особенно дороги для него эти воспоминания
Теперь, когда своей погонею
Он топчет вражеские танки
С их грозной чешуей драконьею!
(2, 68).
Анализируя и сопоставляя стихотворения Юрия Живаго, вдумываясь в их содержание и постигая их символический смысл, мы видим, как трагический фатализм лирического героя «Гамлета» постепенно преодолевается: «рок» теряет над ним свою власть, и духовный опыт приводит его к осознанию истинности христианского учения, что проявляется в свободном (без какого бы то ни было «гамлетовского» ощущения фатальной обреченности) принятии жизни и мира, - принятии, освященном лучом христианской веры, любви и поэзии, истинного творчества, которое всегда сродни «чудотворству» (« »). Это светлое чувство уже не омрачается ни тяжким бременем непонимания и отчуждения (зачастую со стороны самых близких людей), ни предчувствием своей скорой кончины. Движение от «гамлетизма» к христианству - основной вектор сюжетной динамики цикла.
Мы ограничились анализом четырех стихотворений, но даже это может послужить ярким примером и доказательством того, насколько тесно взаимодействуют в романе Пастернака поэзия и проза.
«Доктор Живаго» - произведение уникальное во всех отношениях: философском, религиозном, поэтико-жанровом, в плане преемственности и в плане новаторства. Поэтическое слово героя в романе - не предмет изображения , а полноправное, живое изображающее слово , дополняющее и углубляющее слово прозаическое, авторское. Органическое единство прозаической и поэтической частей романа в конечном итоге воспринимается уже не просто как оригинальный композиционный прием, но прежде всего как символ истинного искусства не Архетип - здесь: первоисточник, прообраз.
Все иллюстрации воспроизведены по журнальной публикации
(Литература в школе. 2001. № 8. С. 2-8).