Его звали Алексей Пешков, но в историю он вошёл под именем Максима Горького. Пролетарский писатель полжизни пробыл за границей, жил в особняках и стоял у истоков «социалистического реализма». Его судьба была полна парадоксов.
Босяк-богач
Горький долгое время подавался советской пропагандой как пролетарский писатель, вышедший «из народа», претерпевавший лишения и нужду. Писатель Бунин, однако, в своих воспоминаниях цитирует словарь Брокгауза и Эфрона: «Горький-Пешков Алексей Максимович. Родился в 1868 году, в среде вполне буржуазной: отец - управляющий большой пароходной конторы; мать - дочь богатого купца-красильщика». Казалось бы, это несущественно, родители писателя умерли рано, а воспитывал его дед, но однозначно то, что Горький довольно быстро стал одним из богатейших людей своего времени, а его финансовое благополучие подпитывалось не одними гонорарами.
Интересно написал о Горьком Корней Чуковский: «Сейчас вспомнил, как Леонид Андреев ругал мне Горького: «Обратите внимание: Горький – пролетарий, а все льнет к богатым – к Морозовым, к Сытину, к (он назвал ряд имен). Я попробовал с ним в Италии ехать в одном поезде – куда тебе! Разорился. Нет никаких сил: путешествует как принц». Поэтесса Зинаида Гиппиус также оставила интересные воспоминания. 18 мая 1918 года, находясь еще в Петрограде, она писала: «Горький скупает за бесценок старинные вещи у «буржуев», умирающих с голоду». Как можно понять, Горький был далеко не чужд материального благополучия, а его биография, созданная уже в советское время, хорошо сфабрикованный миф, который ещё требует подробного и беспристрастного исследования.
Патриот-русофоб
Максим Горький не раз давал повод усомниться в своем патриотизме. В годы разгула «красного террора» он писал: «Жестокость форм революции я объясняю исключительной жестокостью русского народа. Трагедия русской революции разыгрывается в средe «полудиких людей». «Когда в «звeрствe» обвиняют вождей революции - группу наиболeе активной интеллигенции - я рассматриваю это обвинение, как ложь и клевету, неизбeжные в борьбe политических партий или - у людей честных - как добросовeстное заблуждение». «Недавний раб» - замeтил в другом мeстe Горький - стал «самым разнузданным деспотом».
Художник-политик
Главным противоречием жизни Горького было тесное сопряжение его литературной и политической карьеры. У него были непростые отношение как с Лениным, так и со Сталиным. Горький был нужен Сталину не меньше, чем Сталин - Горькому. Сталин обеспечил Горького всем необходимым для жизни, снабжение писателя шло по каналам НКВД, Горький обеспечивал режиму «вождя» легитимность и культурную платформу. 15 ноября 1930 года в газете «Правда» была опубликована статья Максима Горького: «Если враг не сдается – его уничтожают». Горький позволял себе «заигрывать» с советской властью, но не всегда представлял последствия своих поступков. Заголовок этой статьи стал одним из девизов сталинских репрессий. В конце жизни Горький хотел в очередной раз хотел поехать за границу, но отпустить его Сталин не мог: боялся, что пролетарский писатель не вернется. «Вождь народов» разумно полагал, что Горький за границей мог представлять опасность для советского режима. Он был непредсказуемым и слишком много знал.
Большевик, не принявший революцию
Горький долгое время позиционировался как яростный революционер, большевик, вставший у руля культурного революционного процесса, однако сразу после октябрьского переворота со страниц социал-демократической газеты «Новая жизнь» Горький яростно набрасывался на большевиков: «Ленин, Троцкий и сопутствующие им уже отравились гнилым ядом власти, о чем свидетельствует их позорное отношение к свободе слова, личности и ко всей сумме тех прав, за торжество которых боролась демократия». Борис Зайцев вспоминал, что однажды Горький сказал ему: «Дело, знаете ли, простое. Коммунистов горсточка. А крестьян миллионы… миллионы!.. Кого больше, те и вырежут. Предрешено. Коммунистов вырежут». Не вырезали, револьверы нашлись и у них, а Максим Горький, так негативно отзывавшийся о большевиках и коммунистах, стал трибуном нового режима.
Крестный отец-безбожник
Отношения Горького с религией нельзя назвать простыми. Горькому было свойственно духовное искательство, в молодости он даже ходил по монастырям, общался с священниками, встречался с Иоанном Кронштадским, стал крестным отцом брата Якова Свердлова Зиновия. Горький и Толстой обеспечили финансово эмиграцию на Запад христиан-молокан, но религиозным человеком Горький так и не стал. В 1929 году, на открытии Второго Всесоюзного съезда воинствующих безбожников, писатель сказал, что «в той любви, которую проповедуют церковники, христиане, - огромнейшее количество ненависти к человеку». Максим Горький был одним из тех, кто подписал письмо с просьбой уничтожить храм Христа Спасителя. Что-что, а христианское смирение было Горькому чуждо. Ещё в 1917 году в «Несвоевременных мыслях» он писал: «Я никогда ни в чём и не перед кем не каялся, ибо к этому питаю органическое отвращение. Да и не в чем мне каяться».
Друг Ягоды, гомофоб
Горький был очень нетолерантен по отношению к гомосексуалистам. Он открыто выступал против них со страниц газеты «Правда» и «Известия». 23 мая 1934 года он называет гомосексуализм «социально преступным и наказуемым» и говорит, что «уже сложилась саркастическая поговорка: «Уничтожьте гомосексуализм - фашизм исчезнет!». Тем не менее, в ближайшее окружение Горького входили в том числе и гомосексуалисты. Если не касаться творческой среды, в которой гомосексуализм был явлением если не обычным, то распространенным (Эйзенштейн, Мейерхольд), можно сказать о зампреде ОГПУ Генрихе Ягоде, с которым Горький тесно общался. Ягода писал Сталину докладные записки о том, что «педерасты развернули вербовку среди красноармейцев, краснофлотцев и отдельных вузовцев», при этом сам был не чужд осуждаемому явлению, устраивал на своей даче оргии, а после его ареста среди вещей бывшего зампреда ОГПУ был обнаружен фаллоимитатор.
Защитник писателей-сталинский трибун
Вклад Горького в организацию литературного процесса в стране невозможно отрицать. Он издавал журналы, основывал издательства, проектом Горького был Литературный институт. Именно на квартире Горького, в особняке Рябушинского был придуман термин «социалистический реализм», в русле которого долгие развивалась советская литература. Горький также возглавлял издательство «Всемирная литература» и выполнял роль своеобразного культурного «окна в Европу» для советских читателей. При всех этих несомненных заслугах Горького, нельзя также не отметить его негативной роли в деле оправдания репрессий сталинского режима. Он был редактором объемной книги «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина», изданной в 1934 году. В ней Горький открыто не скупится на похвалы «...это отлично удавшийся опыт массового превращения бывших врагов пролетариата... в квалифицированных сотрудников рабочего класса и даже в энтузиастов государственно-необходимого труда... Принятая Государственным политуправлением исправительно-трудовая политика... еще раз блестяще оправдала себя». Кроме того, Горький одним своим присутствием на советском литературном Олимпе оправдывал проводимую Сталиным репрессивную политику. Он был всемирно известным писателем, к которому прислушивались и которому верили.
Уважаемая редакция!
Предоставляю Вашему вниманию час литературного портрета М. Горький - «писатель великий, чудовищный, трогательный, странный и совершенно необходимый сегодня», посвященный парадоксам горьковского творчества, его незаурядной личности.
Данное мероприятие может быть проведено для учащихся старших классов, а также для широкого круга читателей.
Действующие лица
Библиотекарь
Читатель-эрудит
Неискушенный читатель
Оформление
Портрет М. Горького
Годы жизни (1868-1936)
Растяжка «М. Горький - «писатель великий, чудовищный, трогательный, странный и совершенно необходимый сегодня».
Одноименная электронная презентация, которая демонстрируется во время мероприятия в автоматическом режиме.
Киновернисаж, включающий отрывки из художественных фильмов «Табор уходит в небо», «Детство», «Жизнь Клима Самгина», «Егор Булычов и другие», «На дне», «Дело Артамоновых».
Выставочный комплекс.
Книжная выставка «Писатель первой десятки…»,экспозиция редких книг и статей из периодических изданий «М. Горький - писатель совершенно необходимый сегодня», которая включает следующие рубрики: «Творческое наследие Горького», «Горький глазами друзей и критиков», «Иллюстрации к произведениям Горького», «М. Горький и театр», «М. Горький в переводах на иностранные языки», «М. Горький в воспоминаниях зарубежных писателей», «Музыка в жизни Максима Горького».
М. Горький - «писатель великий, чудовищный, трогательный, странный и совершенно необходимый сегодня»
Библиотекарь:
У каждой эпохи свои герои. Одной из знаковых фигур советского времени являлся, конечно, писатель Максим Горький. Бесчисленные библиотеки, школы, театры, улицы огромной страны были названы именем «гениального пролетарского писателя», «основоположника социалистического реализма». Дабы вызвать у советских граждан интерес к творчеству классика, ставились многочисленные спектакли, осуществлялись экранизации, некоторые очень удачные. И все это, надо сказать, вызывало положительный отклик у людей.
Читатель-эрудит:
Важно отметить то, что именно в советские годы поэтика горьковских образов навсегда вошла в плоть и кровь нашей культуры. Так, последние шесть-семь десятилетий русский человек, совершенно не задумываясь, порой всерьез, порой с иронией утверждает, что «рожденный ползать - летать не может», жалуется на «свинцовые мерзости жизни», нарекает какую-нибудь свою с богатым прошлым знакомую «старухой Изергиль» и надеется на то, что «Человек! Это звучит гордо».
Неискушенный читатель:
Однако я думаю, вы не будете спорить с тем, что идеалы былых времен не бессмертны. В постсоветский период мир горьковских образов превратился в рудимент канувшей в Лету эпохи. Если сегодня спросить у среднестатистического россиянина, какие ассоциации у него возникают при имени М. Горький, можно быть уверенным, что он ответит: нечто скучное, безнадежно устаревшее.
Библиотекарь:
Интересно, что сегодня писатель Горький за рубежом, пожалуй, более популярен, чем у себя на родине. В Праге в честь него названа улица, в Финляндии - небольшой городок, а в Италии в 2008 году даже была учреждена литературная премия его имени.
В свое время М. Горького высоко оценивали его современники.
М. Цветаева, например, говорила: «Горький - это эпоха». А другие авторитетные исследователи свидетельствовали: «конец 19-начало 20 в.в. прошли в России под знаком личности этого писателя». Фотографии Алексея Максимовича продавались тогда с лотков с таким же успехом, как сегодня изображения поп-звезд. «Слава его шла уже по всей России… русская интеллигенция сходила от него с ума», - утверждал И. Бунин. Подобная популярность объясняется, прежде всего, тем, что в российском обществе того времени царили либерально-революционные настроения.
Читатель-эрудит:
Даже такие консерваторы, как З. Н. Гиппиус, И. А. Бунин признавали несомненный писательский талант Горького. Высоко ценили его дар Л. Н. Толстой, В. Г. Короленко, Л. Н. Андреев, А. П. Чехов. О степени признания писательского таланта Горького, безусловно, свидетельствует тот факт, что в 1902 году его избирают почетным академиком Академии российской словесности (правда, стоит заметить, что против такого решения общественности выступил сам царь).
Библиотекарь:
К сожалению, сегодня с именем М. Горького, его наследием произошла печальная метаморфоза: «будучи знамением своего времени, он дожил до XXI века писателем широко неизвестным». А между тем, если освободить сознание от идеологических штампов, то выясниться, что Горький заслуживает внимания, поскольку созвучен нашему времени. Только это надо суметь увидеть.
Как же возродить читательский интерес к мастеру слова, входящему в «первую десятку русских прозаиков 20 века»? Наверное, читателя необходимо заинтриговать . В этом нам поможет популярный писатель-публицист Дмитрий Быков. В своей книге «Был ли Горький?» он утверждает: «Горький - писатель великий, чудовищный, трогательный, странный и совершенно необходимый сегодня».
Неискушенный читатель:
Какое любопытное высказывание! Предлагаю поразмыслить над ним. Например, давайте разберемся, почему Д. Быков назвал М. Горького «великим».
Библиотекарь:
Как известно, так нарекают того мастера слова, который сумел силой своего таланта сотворить собственную неповторимую художественную реальность, богатую образами, подтекстом, духовно-нравственным содержанием.
Именно к таким писателям относится М. Горький.
Например, его пьеса «На дне» давно уже не воспринимается как только лишь социально-психологическая притча. Многие режиссеры видят в этом произведении символическую, аллегорическую версию человеческой жизни, где все одиноки, разобщены и враждебны друг другу.
Исключительной силой воздействия на читателя обладают также потрясающе колоритные, искрометные, завораживающие своей экспрессивностью ранние горьковские произведений. М. Горькому как достойному продолжателю таких мэтров романтической школы, как Пушкин, Одоевский, Гоголь, Бестужев-Марлинский; Гофман, Байрон, Гюго, удалось создать запоминающиеся, яркие образы.
Забар, Рада, старуха Изергиль, Мальва, Челкаш, Данко - все это сильные личности, люди особого морального чекана, страстные, мятежные натуры, безумно влюблены в стихийную мощь и силу жизни. Они совершают незаурядные поступки, их существование нередко - на грани жизни и смерти. Для большинства из них священным культом является свобода.
Читатель-эрудит:
Можно с уверенностью сказать, что мятежное, романтическое мироощущение было свойственно Горькому и в зрелые годы.
«Я пришел в мир, чтобы не соглашаться» - эти слова являются жизненным кредо тех горьковских героев-бунтарей, которые являют собой авторское alter ego. Действительно, при вдумчивом прочтении произведений Горького нельзя не заметить: художественное мировоззрение писателя пронизывает пафос протеста. Причем, что немаловажно, протеста не только против социальной несправедливости, но и против несовершенства человеческой природы (примечательны в этом отношении такие произведения, как «Человек», «Скуки ради», «Погром»).
Романтическим идеалом овеяны и мечты Горького-мыслителя о совершенной личности. Так, в центре знаменитого романа «Мать» - проблема «строительства нового человека». Вообще, вопреки устоявшемуся мнению, это произведение нужно воспринимать не как пролетарскую прокламацию, а, скорее, как авторское Евангелие. Только вместо Отца-создателя - в центре повествования предстает Мать - творец нового мира. Сцены же собраний рабочего кружка невольно вызывают ассоциацию с тайной вечерей.
Библиотекарь:
Утверждая факт величия Горького, нельзя обойти вниманием его человеческую незаурядность.
Бесспорно, нужно обладать уникальной силой характера, чтобы, пройдя через круги ада нищеты, унижений, беспросветного каторжного труда, не просто сохранить себя как личность на самом дне социального существования, но и стать писателем с мировым именем. Само по себе это выглядит подвигом. Наверное, все пережитые мыслимые и немыслимые испытания (например, достоверно известны два случая, когда молодому Горькому в пору его странствий по Руси грозила неминуемая гибель от рук озверевших обывателей), все наблюдаемые им «мерзости русской жизни» позволили ему говорить о «содранной обваренной коже собственного сердца».
Увидев и испытав в своей жизни многое, он навсегда стал особенно чутким к разного рода страданиям. Именно поэтому, будучи «богатым и знаменитым», никогда не отказывал в просьбах нуждающимся. Так, после революции он занял охранительную позицию по отношению к собратьям по перу: помогал деньгами, благодаря своему авторитету и дружественным отношениям с лидерами большевиков, многих представителей интеллигенции спас от арестов.
Выступая на защиту цвета российской интеллигенции, Горький являлся горячим сторонником просветительства. Он считал, что единственной защитой от несовершенства бытия отдельного человека и целой нации является просвещение, приобщение людей к культурным ценностям… «Я не знаю ничего иного, что может спасти нашу страну от гибели». Невозможно переоценить значение деятельности Максима Горького в этом направлении. После революции по его инициативе в Петрограде открылся Дом искусств, где собирались Гумилев, Ходасевич, Грин, Мандельштам и тд. Позже, в 1934 г., по его инициативе был создан Союз писателей. Горький является автором уникальных литературных серий «Всемирная литература», ЖЗЛ, «Б-ка поэта», которые востребованы до сих пор.
Неискушенный читатель:
Это очень интересно, но давайте вернемся к высказыванию писателя Д. Быкова. Скажите, разве допустимо о таком незаурядном человеке, талантливом писателе говорить «чудовищный»?
Библиотекарь:
Думается, Д. Быков взял на себя смелость так отозваться о Горьком, тщательно проанализировав его творчество.
Не будет преувеличением сказать, что именно Максим Горький первым среди русских прозаиков занялся детальным художественным исследованием «низовой» подвальной жизни простого народа. (Предшествующие ему мастера слова, в том числе Ф. М. Решетников, Ф. М. Достоевский, также обращались к этой теме, но не делали ее своим основным объектом). «Свинцовых мерзости» русской жизни предстают на страницах горьковских произведений столь колоритно, ярко и зримо, что поневоле возникает эффект присутствия. Это происходит, конечно, благодаря незаурядному писательскому дару Горького, а еще оттого, что практически все сюжеты основаны на личных авторских наблюдениях.
Читатель-эрудит:
Горького по праву называли пролетарским писателем. Только вкладывали в это ограниченный, идеологизированный смысл. А ему был свойственен абсолютно объективный, непредвзятый взгляд на жизнь трудового народа. Описывая «страшно густую, насыщенную, зверскую, адскую жизнь», Горький руководствовался принципом беспощадной правды, которая слишком часто выглядела неприглядной до отвратительности.
Стоит вспомнить лишь некоторые очерки и рассказы. Подлинным ужасом веет от картины беспросветной нищеты, в которой вынуждены жить молодая мать-проститутка и сын-калека (рассказ «Страсти-мордасти»). Потрясают беспричинная жестокость, самоупоенный садизм, с какими представители русского «богоданного» народа истязают себе подобных (рассказ «Скуки ради», очерки «Вывод», «Погром»). Даже далекого от целомудрия читателя XXI века шокируют некоторые откровенные описания нравственной распущенности городских «низов» (рассказ «Сторож»).
Неискушенный читатель:
И после всего этого Д. Быков называет М. Горького «трогательным»?
Библиотекарь:
Дело в том, что горьковские произведения обладают существенной особенностью: неприглядные картины русской жизни, данные порою в подробностях и деталях, не оставляют у читателя чувства безысходного омерзения (что, к сожалению, нередко в творениях современных авторов). Спасает авторский пафос человеколюбия, сострадания и соучастия. К тому же Горькому нельзя отказать в художественном мастерстве - созданный им мир неизменно завораживает читателя. Так, случилось с его повестью «Детство», которая изобилует всевозможными страшными подробностями русской провинциальной жизни, но тем не менее оставляет впечатление чего-то светлого, обнадеживающего. К слову сказать, именно это горьковское произведение получило самую высокую оценку компетентных персон. Например, А. Труайя утверждает, что это самая талантливая вещь Горького, а, Д. Мережковский называл «Детство» «одной из лучших.., вечных русских книг…». И, действительно, Горький необыкновенно трогателен именно в этой повести: стоит вспомнить, с какой любовью выписан образ Бабушки, какими неоднозначными красками дана фигура деда Каширина.
Читатель-эрудит:
Вообще, если внимательно вчитаться, можно заметить, что все творчество Горького пронизано искренней, наивной, почти детской верой в безграничные возможности совершенствования человеческой природы. Это ярко проявляется в ранних романтических произведениях. В отношении горьковского сердцеведения весьма показателен рассказ (поэма) «26 и одна», где автор очень образно и выразительно описывает такое хрупкое, уязвимое душевное состояние, каким является вера в выдуманный идеал. И, конечно же, особенно трогательно выглядит горьковская мечта о новом, совершенном человеке. «Человек - это звучит гордо!» - не просто красивая афористичная фраза. Это тезис гуманистического мироощущения писателя.
Неискушенный читатель:
Да уж, действительно, «странный» писатель…
Библиотекарь:
Литературная одаренность Горького - это аксиома. Харизматичность его натуры отмечалась всеми людьми, знавшими его лично. И вместе с тем затруднительно дать однозначную оценку его личности и наследия именно из-за того, что А. М. Горький - один из самых неоднозначных, противоречивых, «странных» писателей.
Вспомним некоторые факты.
Прежде всего, заслуживает искреннего удивления тот небывалый, воистину, волшебный взлет, который совершил никому неизвестный, пусть и талантливый, юноша. Осуществив литературный дебют в 1892 г. на окраине российской империи в провинциальной газете «Кавказ», он за очень короткий срок - уже к концу 90-х г.г. стал не только знаменитым на всю Россию, но и материально состоятельным писателем.
Неразрешимым противоречием мировоззрения Горького является его отношение к революции. Все однозначно признают, что Алексей Максимович являлся духовным знаменем 1905 года и вместе с тем он совершенно не принял февральские и октябрьские события 1917 г. В то же время писателю была духовно близка идеология державного созидания сталинской России (этим, например, объясняется неподдельный интерес Горького к экспериментальной педагогике Макаренко).
Читатель-эрудит:
Но самой большой загадкой для исследователей горьковского творчества остается то, как в писателе уживались неподдельная симпатия к просвещенному сдержанному Западу и необузданное азиатское жизнелюбие. (Об этом очень убедительно рассуждает в статье «Две души Горького» К. Чуковский). Данное противоречие особенно заметно при знакомстве с горьковскими произведениями. Представители «дикой, некультурной России» (произведения «Коновалов», «Челкаш», «Мальва» и др.), которых писатель осуждает за отсталость и невежество, выглядят куда ярче и выразительнее, чем симпатичные писателю просвещенные интеллигенты (произведения «Жизнь Клима Самгина», «Дачники» и др.).
Неискушенный читатель:
И все-таки, почему, по мнению Д. Быкова, Горький - «писатель совершенно необходимый сегодня»?
Библиотекарь:
Когда-то талантливый русский прозаик, мыслитель Василий Розанов сказал: «М. Горький - весь современность. И притом только современность». Эти слова по-прежнему актуальны. Ведь многие темы, мотивы и образы горьковского творчества абсолютно злободневны. Это, прежде всего, темы, раскрывающие проблему сильной личности, а также низовой жизни простого народа.
В творчестве Горького прослеживается также и другие проблемы, способные заинтересовать современного читателя. Например, в горьковских произведениях своеобразное преломление получает мотив этнической толерантности («Погром», «Мой спутник»), тема прав и свобод женщины («Вывод», «Детство», «Мальва»), образ истерзанного, обездоленного детства («Детство», «В людях», «Дед Архип и Ленька»), материнства («Мать», «Рождение человека», «Сказки об Италии»).
Стоит вспомнить и целую плеяду горьковских персонажей, которые раскрывают тему русского предпринимательства. Нельзя не отметить того, что истории Артамоновых, Вассы Железновой весьма органично проецируются на сегодняшние реалии: та же ситуация быстрого обогащения и нравственного банкротства.
Особенно современно звучит горьковское осмысление проблем русской интеллигенции. Всем нам более или менее известна история духовного краха Клима Самгина, но стоит вспомнить и героев таких почти забытых драматических произведений, как «Дачники», «Варвары», которые демонстрируют «бескрылый прагматизм», «профессионализм, не одухотворенный гуманистической идеей», «сытость, моральную безответственность и равнодушие» - все то, что сегодня, к сожалению, является сущностью многих успешных обитателей офисов.
В свете сегодняшних споров о национальной идее небезынтересно и еще одно произведение Горького - статья «Две души», где писатель, размышляя об извечной русской антитезе «Восток-Запад», приходит к выводу о том, что все пороки национальной характера (лень, нерешительность, пассивность, нетолерантность и тд) - восточного происхождения и от них нужно избавляться, ориентируясь на европейскую модель жизни.
Читатель-эрудит:
По мере того как читаешь и перечитываешь горьковские произведения, неизменно приходишь к выводу: Максим Горький - это целая вселенная.
И выводы по нему делать непросто.
Возможно, причина забвения этого писателя, даже неприязни к нему, заключается не только в нашем азартном желании отрицать идеалы ушедшей эпохи. Проблема значительно сложнее. Горький неудобен для нашего времени, он противоречит, противостоит эпохе торжествующего потребления, гедонизма и утилитаризма. Он, мечтавший о новом совершенном человеке будущего, сочетающем «силу и культуру, гуманность и решимость, волю и сострадание», действительно, выглядит неуместно в мире победившего мещанства.
Библиотекарь:
И в то же время, перечитывая горьковские произведения, убеждаешься: на фоне рутинности, консерватизма, конформизма радиальный пафос Горького всегда звучит удивительно свежо и ново. И призывает к переосмыслению окостеневших стереотипов.
Надеемся, что в результате нашего диалога у вас появилась возможность посмотреть по-новому на такой феномен российской культуры, каковым является М. Горький.
Приложение
Темы и формы библиотечных мероприятий, посвященных жизни и творчеству М. Горького
1 блок
Ранние, «романтические» произведения М. Горького
- «Я не знаю ничего лучше, сложнее, интересней человека» - дискуссионный час.
- «Трагический человек» и «смешные люди» в произведениях М. Горького и в наши дни» - час открытого разговора.
- «Сильная личность: беспредельная свобода или абсолютное одиночество?» - вечер-размышление.
-«Самоубийство: утверждение или поражение?» - диспут.
2 блок
Личность писателя
- «Горький без хрестоматийного глянца» - вечер-портрет.
- «Сея разумное, доброе, вечное…» (о просветительской деятельности М. Горького) - выставка-открытие.
- «Его именем названы…» (достопримечательности г. Ростова-на-Дону, связанные с именем писателя) - выставка-путешествие.
- «Горький - это эпоха» - читательская конференция.
- «Писатель первой десятки…» - литературный час.
- «Я пришел в мир, чтобы не соглашаться…» - диспут.
- «Не правда нужна человеку, а вера» (об особенностях духовных воззрений писателя) - вечер вопросов и ответов.
- «Горький: человек на грани двух миров» - книжная (электронная) выставка-открытие.
- «Несвоевременные мысли» великого русского писателя» - выставка-откровение.
- «Оттолкнулся от Азии, европейцем не стал» - вечер-размышление.
3 блок
М. Горький - «чудовищный писатель»
- «Главная болезнь России - жестокость…» Так ли это?» - дискуссия.
- «Ржавчина недоумения пред жизнью и яд дум о ней» - выставка-обсуждение, час размышления.
- «Люди бывают порочны от скуки…» - диспут-цитата.
-«Свинцовые мерзости русской жизни» в произведениях Горького и в творчестве писателей 20 в.» (Л. Петрушевская, Ю. Мамлеев, В. Сорокин, В. Ерофеев и т. д.) - час исследования.
4 блок
М. Горький - «трогательный писатель»
- «В жизни всегда есть место… милосердию», «И милость к падшим призывать…» - уроки милосердия.
- «Святая ложь… Всегда ли ты свята?» - урок-размышление.
-«Человек - это звучит гордо?» - дискуссионный час.
5 блок
Актуальные темы горьковского творчества
- «Прославим женщину - Мать» - литературно-музыкальный вечер.
- «Российский интеллигент: вчера, сегодня, завтра» - час истории.
- «Нет плохих народов, есть плохие люди» (тема этнической толерантности в произведениях М. Горького, А. Приставкина, Л. Фейхтвангера, Шолом-Алейхема, Г. Лонгфелло и т.д.) - урок толерантности.
- «Судьбы российского предпринимательства: прогресс, успех, драма?» - диспут.
-«Боль моя родом … из детства» (тема трудного детства в произведениях М. Горького, В. Короленко, Л. Чарской, Ч. Диккенса, В. Гюго и т. д.) - литературный калейдоскоп.
-«Одним дыханием живут в тебе Восток и Запад…» (М. Горький, Н. Бердяев, В. Соловьев, А. Солженицын - о России) - читательская конференция.
- «Образы Горького, переложенные на язык кино», «Кинопутешествие по страницам горьковских произведений» - киноэкскурсы.
- «Экранизации и театральные постановки как второе рождение горьковского слова» - круглый стол с привлечением искусствоведов, киноведов, театроведов, актеров, литературных обозревателей.
Библиография
1. Горький М. Собрание сочинений: в 30 т., Гослитиздат, М., 1949-1950.
2. Горький М. Собрание сочинений: в 8 т. - М.: Сов. Россия, 1988.
3.Быков Д. Л. Был ли Горький? - М.: АСТ, 2009. - 348 с.
4. Труайя А. Максим Горький. Изд-во «Эксмо», 2005. - 320 с.
5. Чуковский К. Две души М. Горького // Чуковский К. Сочинения в 2-х томах, том 2. - М.: 1990. - с. 335-390.
6. Баранов В. И. Как быть с М. Горьким в школе? // Литература в школе. -2006. - № 7. - с.18-22.
7. Березин В. Быкостернак и Горькасинский // Книжное обозрение. - 2005. - № 41. - с. 19.
8. Грачева А. М. Русский народный характер и судьба России в прозе М. Горького 1910 годов // Литература в школе. - 2008. - № 7. - с. 15-17.
9. Егоров О. Г. Духовный кризис русской интеллигенции в пьесах М. горького «Дачники» и «Варвары» // Литература в школе. -2006. - № 7. - с. 2-5.
10. Иващенко В. Горький оставил свой след и в душах донских цыган // Вечерний Ростов. - 2010. - 2 июля. - с. 4.
11. Петелин В. «Я - каторжник, который всю жизнь работал на других…» // Литература в школе. - 2008. - № 7. - с. 18-24.
12. Примочкина Н. Н. Личность и творчество М. Горького в восприятии А. Блока // Литература в школе. - 2010. - № 8. - с. 8-10.
13. Примочкина Н. Н. Горький сегодня// Литература в школе. - 2008. - № 7. - с. 2-6.
14. Сарычев В. А. «Люди и человеки» // Литература в школе. - 2008. - № 7. - с. 7-14.
15. Спиридонова Л. Максим Горький без мифов и домыслов // Литературная газета. - 2007. - № 12. - с. 6.
16. Шустов М. П. «Мудрая» старуха М. Горького // Литература в школе. -2006. - № 7. - с.6-11.
От невыносимой жизни со своим зверем мужем запила моя старшая сестра; вино явилось ей какой-то необходимостью и наконец превратилось в страшную потребность, и когда она разошлась с мужем, то во время запоя была убита. Я видел ее истерзанное тело, видел палку… но не плакал. Лучше – не мучиться теперь… Вторая еще жила кое-как, а третья, девушка, нашла приют в веселых домах. Брат старался перещеголять отца, и только я чувствовал к вину какое-то дикое отвращение. Двадцати четырех лет я бросил гильзовое ремесло и взялся за шапочное. Тогда-то чтение толкнуло меня попробовать стать писателем или поэтом. Первые опыты показались мне удачными, и я решил, что это мое назначение.
И вот муза моя начала мне мешать и спать и работать. Один раз я не мог заснуть девять ночей, воспевая бессонницу, и даже примирился с мыслью сойти с ума, но, на счастье, меня пригласили в один увеселительный притон музыкантом. С радостью ухватился я за это: вечером и ночью играл, утром до обеда спал и в свободное время писал в бане. В то же время отец помер, не получив прощения от изнасилованной им ранее младшей моей сестры.
Около двух лет упражнялся я в стихотворном искусстве и только после того понял, что у меня не достает очень важного – знания грамматики, о существовании которой я, признаться, и не подозревал до сего времени, изучить же ее мне представлялось китайской грамотой, и я махнул рукой, надеясь понять премудрости языка, следя за каждым знаком при чтении, – и тем избежать ужасающей меня зубрежки учебника.
Наконец, нашелся один странствующий адвокат, который взял меня к себе, объявив, что гению не место в публичном. Мы жили как братья. Он был настоящая забубенная головушка и в то же время замечательный виртуоз на кварт-гитаре; слушая его вдохновенные фантастические композиции, я рыдал на его плече и тогда впервые почувствовал в своем сердце вдохновенный творческий огонь. Но скоро этот друг запил непробудную, и я убежал от него в мастерскую. Половину работал, половину писал.
В 1905 г. участвовал в освободительном движении, от погрома спасся в деревне. Во время краткой декабрьско-январской свободы на устроенном социал-демократической группой литературном вечере читал свое стихотворение «Егорка», получился успех. После того участвовал в забастовке шапочников. Отсидел полмесяца в тюрьме. Пресса не приняла моих длинных стихов, нужно было коротеньких. Я этого тоже не знал. Пришлось писать на новый лад. Мне удалось и это. Почти все мои стишки были напечатаны, и – так сбылась моя мечта: я попал в печать. Ошиблись все утверждавшие, что это нелепо в моем положении.
Встретил младшую, но уже тридцатилетнюю, сестру, она жила по публичным заведениям, из которых ее часто выгоняли за невозможное пьянство и держали только из жалости… Сестренка моя горемычная. Красавица, гордость и радость моя бывшая. Что осталось от тебя… Что осталось от нашей семьи… В моем кармане хранилось письмо из Барнаула с извещением, что брат чуть не сгорел от вина, а пьянствующую сестру муж избил до полусмерти, выдергал волосы, выбил зубы и проломил скулу молотком… Ух ты! Что это?..»
М. Горький
М. Горький. Собрание сочинений в тридцати томах М., ГИХЛ, 1953 Том 27. Статьи, доклады, речи, приветствия (1933--1936) Вопрос о темах детских книг -- это, разумеется, вопрос о линии социального воспитания детей. В нашей стране воспитывать -- значит революционизировать, то есть освобождать мышление ребенка от предуказанных прошлым его дедов и отцов технических навыков мысли, от ее заблуждений, в основе коих заложен многовековый опыт консервативного быта, построенного на классовой борьбе и на стремлении единиц к самозащите, к утверждению индивидуализма и национализма как "вечных" форм и законов социального бытия. Надобно ставить дело воспитания детей так, чтобы они с малых лет даже на играх решительно отрывались от сознательного и бессознательного тяготения к прошлому, -- отсюда явствует, что необходимо раскрыть пред ребятами процессы прошлого. Это недостижимо посредством ознакомления только с фактами, идеями, теориями, это может быть достигнуто лишь рассказами о трудовых процессах, о том, как эти процессы создавали факты и как из фактов вытекали понятия, идеи, теории. Нужно показать, что свобода мысли возможна только при полной свободе трудовой жизнедеятельности, совершенно не находившей и не находящей места в условиях капиталистического строя общества и обязательной для каждого при социалистическом строе. Не следует забывать о различии воздействия на мысль фактов и процессов. Это случается не только в быте, но и в науке, где так называемые "прочно установленные факты" нередко играют консервативную роль, держат мысль в плену "очевидностей" и этим задерживают темп и свободу познавательного процесса. Весьма часто "истина" -- орудие познания, временно исходная его точка -- выражает личное сознательное или инстинктивное стремление "производителя" истины к покою, к власти над умами и, отвергая критику, преподается как незыблемый, "вечный" закон, как "вера". Вполне допустимо, что гипотеза "энтропии" -- тяготения энергии к покою -- является только выражением стремления утомленной мысли к отдыху, успокоению. Так же и учение о "сверхкомплектности" -- о том, что физиологические дефекты организма будто бы восполняются повышением интеллектуальных способностей, -- является учением, основная идея коего, будучи перенесена в область социологии, оправдала бы позорные уродства общественных отношений, как пытались оправдать их Мальтус и многие другие мыслители буржуазии. Все они опирались на факты, но только Маркс гениально вскрыл процессы творчества фактов, только он ясно и неоспоримо показал, что основной причиной трагической жизни и всех страданий человечества послужил разрыв между умной рабочей рукой и умной головой. Оливер Лодж, биолог, в молодости -- материалист, под старость -- мистик, в одной из первых книг своих доказывал, что мышление возникло из ощущения боли, как химическая реакция нервной клетки на толчки и удары внешнего мира. Длительные и непрерывные столкновения какого-то примитивного организма с окружающей его средою создали нервно-мозговое чувствилище, оно, в дальнейшем, развилось как осязание, зрение, слух, вкус, обоняние и, наконец, в древнем предке человека выросло в инстинкт самосохранения, подсказало ему необходимость вооружаться для борьбы против явлений, угрожающих его здоровью и жизни. На какой-то древней ступени развития люди были "социальны" не более, чем волки в наши дни. Но родственник обезьяны, человек, развил передние конечности свои более искусно, и вот эти умные его руки, именно они -- та сила, которая, выделив человека из среды животных, способствовала быстрому росту его мысли и в конце концов организовала его таким, каков он в наши дни: искуснейший мастер обработки металлов в точнейшие инструменты, аппараты, машины, талантливейший пианист, хирург, творящий почта чудеса и т. д. Сказанное отнюдь не умаляет силу влияния общественных отношений на рост и развитие мысли, но -- это позднейший момент. Нам необходимо показать детям исторического человека, исходящим из "тьмы веков" и в самом начале его полусознательных трудовых процессов; необходимо, чтоб дети имели некоторое представление о путях, которые пройдены от изобретателя каменного топора до Стефенсона и Дизеля, от создателя сказки, которая являлась фантастической гипотезой, до великого учения Маркса, которое указало нам широкую и прямую дорогу в светлое будущее трудового человечества. Вступая в новый мир, в мир свободного, технически облегченного труда и в бесклассовое общество, дети должны знать, как огромно значение физического труда, как он изменяет не только формы, но и качества материи, как, овладевая ее стихийными силами, создает "вторую природу". Неоспоримо, что мышление есть не что иное, как отражение в мозгу человека объективного, реально существующего мира материи, самым удивительным и сложным продуктом которой является нервно-мозговая ткань человека. Но нужно, чтоб дети знали: если б свобода трудовой деятельности не стеснялась, не ограничивалась на всем протяжении истории своекорыстием и жадностью командующих классов, трудовое человечество находилось бы на высоте, неизмеримо превышающей современную ступень "общечеловеческой культуры", построенной на костях трудового народа, цементированной его кровью. Разумеется, "все обусловлено", но для нас история уже не фетиш, мы строим ее по плану. Нам нужно особенно резко подчеркнуть решающее значение свободы труда, На примере буржуазного мира мы видим, что капитализм все более решительно отказывается от своей "культуры", ибо она становится враждебной ему. На примере свободной жизнедеятельности рабочей энергии Союза Социалистических Советов мы имеем неоспоримое право показать, как быстро, разнообразно, прочно обогащает коллективный труд огромную нашу страну, как в 15 лет положены крепкие основы новой культуры. На множестве примеров кривых, искаженных отражений в буржуазной башке явлений объективного мира мы должны показать детям, как и чего ради искажалось правильное, закономерное восприятие мира. Еще раз: нам необходимо поднять на должную высоту представление об историческом трудовом человеке, вместителе энергии, организующей и преображающей мир, создающей свою "вторую природу" -- культуру социалистов. Человек -- носитель энергии, организующей мир, создающей "вторую природу", культуру, -- человек есть орган природы, созданный ею как бы для ее самопознания и преобразования, -- вот что необходимо внушать детям. Нужно, чтобы они уже с шести-семи лет начинали понимать чудесную силу работы мысли, вникали в смысл социальных явлений, приучались к познанию своих способностей. Поэтому ознакомление детей с жизнью надобно начинать с рассказов о далеком прошлом, о начале трудовых процессов и организующей работы мысли. Следует твердо помнить, что историю создания культуры начали люди беспомощные, безграмотные, всецело поглощенные борьбой за свою жизнь против враждебных им явлений природы и хищных зверей. Буржуазные историки культуры обычно изображают первобытного человека, члена родового коллектива, мыслителем, которого тревожили вопросы: что такое сон, смерть, какою силой создана земля, зачем создан человек и т. д. Но человек той поры жил в непрерывном физическом труде и в непрерывном же состоянии самообороны, он был прежде всего творцом реальных фактов и не имел времени мыслить отвлеченно. "Реальное превратилось в идеальное" именно так, как об этом догадался универсальный разум Маркса: под влиянием трудовых процессов. Приемы самовоспитания у первобытного человека были весьма просты: человек понимал, что ему необходимо стать сильнее зверя, и, раньше чем научиться побеждать зверей, допускал эту возможность, создавая сказки о победителях львов Самсоне, Геркулесе. У него не являлось никакой иной необходимости создавать богов, кроме допущения возможности фантастического развития своих сил и способностей. Допуская, это, он не ошибался: лучшие мастера первобытных ремесел изображались им как победители чудовищных сопротивлений его воле со стороны природы, материи. Древнейшие мифы не знают богов, которые не были бы мастерами: это искусные кузнецы, охотники, пастухи, мореплаватели, музыканты, плотники; богини тоже мастерицы: пряхи, стряпухи, лекарки. То, что называется "религиозным творчеством первобытных людей", было, в существе своем, художественным творчеством, лишенным признаков мистики. Мистика вторглась тогда, когда индивидуальность, по тем или иным причинам отрываясь от коллектива, начинала понимать бессмысленность своего бытия и бессилие свое пред лицом природы, а особенно пред властью коллектива, который требовал -- не мог не требовать -- от единицы равенства в труде. Крайне трудно допустить, чтоб первобытная семья и род терпели в среде своей бездельников, лентяев и вообще субъектов, которые уклонялись бы от участия в коллективном труде по добыванию пищи и охране жизни, -- такие люди, вероятно, истреблялись. Отвлеченно и мистически мыслить человек начинал и тогда, когда дряхлел, когда возбудителем его мышления служил страх пред неизбежностью смерти. Страх может вызвать в коллективе панику, но паника не может быть длительной и не подавляет биологической энергии коллектива. Стихийные катастрофы, например, деятельность вулканов, землетрясения, периодические наводнения никогда не служили причинами переселения народов. Наиболее пессимистической религией является индуизм -- ведоизм, буддизм -- но, как известно, это не мешает индусам жить и размножаться. Индо-немецкая философия Шопенгауэра, Гартмана не увеличила заметно количества самоубийств, даже в буржуазном, раздробленном обществе, Страх пред жизнью -- пред "непознаваемым" и т. д. -- свойство индивидуалиста, -- как сказано, вытекает из ощущения человеком личного своего ничтожества. Индивидуалисты научились утилизировать свой страх, внушая его людям труда как высшую мудрость, как сверхразумное проникновение в тайны, не доступные разуму. Весьма вероятно, что первыми основоположниками мистических религий, организаторами культов, жрецами были именно устрашенные бездельники и дряхлые люди. Случаи преждевременной усталости мысли, ее испуга пред ее же выводами можно проследить на протяжении всей истории буржуазии. Чем ближе к нашей эпохе, тем более часты такие случаи. XIX, XX столетия особенно богаты прыжками научно-революционной и материалистической мысли в реакционность и мистику. Оливер Лодж, Вирхов, Менделеев, Крукс, Рише и еще многие "люди науки" фактами усталости их мышления подтверждают старческую дряхлость буржуазного общества. Для того чтобы добиться успехов в деле создания художественной и просветительной литературы для детей, нам нужны кадры талантливых писателей, обладающих способностью писать просто, интересно и содержательно, кадры культурных редакторов, имеющих достаточную политическую и литературную подготовку, нужны технические условия, обеспечивающие своевременный выход и качество детской книги. Такие задачи не разрешаются в один день. Значит: следует приступить к их разрешению немедленно. Возможно, что мы в какой-то степени поможем делу создания новой детской книги, наметив несколько тем, подлежащих разработке:
Геохимическое и геофизическое представление о земле; история ее образования; металлы, минералы, происхождение плодоносных почв. Роль высоких температур, овладевая коими, наука из основной руды -- из железа -- создает сталь и посредством сплава с тем или другим металлом делает все более стойкие, твердые металлы. Практические выводы.
Его химия, газы, особенно кислород и водород; физическое действие воздушных течений. Образование кислот, солей, щелочей. Горение, гниение. Движение как основа всех явлений физики и химии. Наши попытки утилизации воздушных течений. Ее физическая и химическая работа. Движение -- падение -- вод как источник электроэнергии. Эти три темы должно разработать так, чтоб юный читатель получил достаточно ясное представление по возможности о всех разнообразных процессах изменения материи и о постепенности завоевания наукой стихийных сил природы. Далее необходимо разработать еще темы:
Растение
История его развития и освоения человеком.
Животное
История роста органической жизни от растительной клетки до человека.
Как появились люди на земле
Мифологические объяснения: люди выходили из воды, из леса, от зверей, вообще созданы силами природы. Церковные, жреческие объяснения: творцами людей являются боги. Теория органической эволюции.
Как люди научились думать
Теория образования нервной клетки. Кожное осязание и развитие пяти чувств. Роль сходств и различий в явлениях природы, в изменении реальностей. Приятные и неприятные ощущения. Инстинкт самосохранения. Образование понятий из наблюдения сходств и различий. Роль света и тьмы в деле добычи пищи. Звукоподражание как один из возможных возбудителей речи. Скрип, рев, гром, визг, шорох, шелест и т. д.
Как люди овладели огнем
Искры при обработке камня. Вспышки сухого дерева при трении. (Объяснение бушмена: "Если дерево долго тереть, оно потеет, дымится и сердится -- вспыхивает". Совпадение: славянские слова -- огонь -- гнев, гневаться, огневаться.) Молния. Миф о Прометее.
Как люди научились облегчать свою работу и жизнь
Изобретение и применение первобытных орудий труда. Птичьи гнезда как образец плетения; клюв птицы, шьющей гнезда, мог дать идею иглы, скорлупа яйца птицы или ореха -- прототип лодки, паутина -- тканья. Наблюдение над кротами, полевыми мышами, семеядными птицами могло повести к освоению хлебных злаков.
Какое значение для людей имело освоение железа и других металлов
О сладком, кислом, соленом, пресном
Глюкозы, кислоты, соли, щелочи. Их роль в человеческом организме, значение в промышленности и т. д.
О чудесном в работе науки
Главным образом -- в химии. Изготовление стекла: непрозрачная материя становится прозрачной, как воздух. Тугоплавкое, гибкое стекло и т. д. Можно рассказать о превращении картофеля в каучук и о целом ряде других процессов, особенно сильно действующих на воображение как на силу, которая способствует расширению мыслимых пределов возможного.
Мысли и дела
Их взаимная связь, их противоречия, разрешение противоречий в процессах трудового опыта.
О технике будущего
Гелиотехника, радиотехника, утилизация силы ветра, различия температур и т. д.
Для чего и как люди сочиняли сказки
Нет фантазии, в основе которой не лежала бы реальность. Сущее и желаемое: зверь сильнее человека -- человеку нужно быть сильнее зверя. Крупные звери не могут поймать птицу в воздухе, отсюда -- желание летать, быстро передвигаться по земле -- "сапоги-скороходы", "ковер-самолет" и т. д. Фантазия первобытного человека как выражение желаемого им, представление о возможном для него. Скелеты птерозавров и летающий ящер -- "дракон волане" -- как прототип дракона Змея Горыныча. Сказка как прототип гипотезы.
Что такое религия и для чего она выдумана
Кто создавал религии? Мистические боги жрецов создавались по типу богов-мастеров: Вулкана, Тора, Вальдура, Вейнемейнена, Аполлона, Ярилы и т. д, Ангелы-птицы. Жития святых строились на основе народных сказок. Жрецы-боготворцы, народ-богоборец. Древнейшие доказательства богоборчества: Прометей, Кадеви -- герой эстонской "Калевипоэг", Локи -- враг богов и др., -- церковь включила богоборцев в образ сатаны. Материализм и скепсис язычества. Мистика христианской церкви, ее жестокость. Инквизиция, непрерывная ее борьба с еретиками и, несмотря на это, -- химеры и дьявол на башнях Парижского собора, человеческие ягодицы в качестве водостока на соборе во Фрейбурге Шварцвадьдском и т. п. в этом роде. Антицерковные сказки, легенды. Что дала религия людям?
О том, как наука сделала людей великанами
Телескоп, телевидение удлинили зрение, микроскоп углубил его. Телефон, радио -- усиление слуха. Современные способы передвижения по земле, воде, воздуху -- выросли ноги. Управление на расстоянии -- длинные руки.
История двигателя от паровой машины до дизеля, "для чего -- ничего?"
Значение пустоты в технике. Мера, вес. Значение точности измерений пространства, времени, тяжести. Последствия нарушения точности: столкновение поездов, необходимость точности в замене изработанных частей машин, отравления при неправильном весе лекарств и т. д.
Две природы
Первая часть. Власть природы над человеком. Враги человека: ветер, гроза, болота, холод, зной, речные пороги, пустыни, хищный зверь, ядовитые растения и др. Вторая часть. Война человека с враждебной природой и создание новой природы. Покорение ветра, воды, электричества. Болота дают человеку торф как топливо и удобрение. Животные и растения на службе у человека и т. д. Третья часть. Власть человека над природой. Плановый, организованный труд социалистического общества. Победа над стихиями, над болезнью и смертью. Особенно важная и серьезная задача -- дать детям книги о том, откуда взялась частная собственность, и о том, как в наше время собственность становится главным препятствием на пути развития человека. Эта задача может быть разрешена и рядом исторических книг, и острыми политическими памфлетами, и бытовой сатирой, направленной против пережитков собственничества в условиях Советской Страны, в среде взрослых и детей. До революции в России было довольно много книг, посвященных западным странам, например -- книги Водовозовой. Большая часть этих книг была написана довольно поверхностно. Быт различных стран давался внешне, народы отличались неизменными чертами характера, -- скажем, французы -- юмором, англичане -- спокойствием, а голландские женщины -- головными уборами. Ни о какой классовой борьбе в этих книгах не было и речи. Но все же книги развивали в ребенке интерес к быту и культуре западных стран, побуждали его изучать чужие языки. Мы должны добиться того, чтобы лучшие писатели и художники дали нам книги и альбомы, посвященные народам мира. О народах СССР лучше всего могут рассказать краеведы и участники многочисленных экспедиций, разбросанных по территории всего Союза. Они покажут нам национальный быт в процессе его изменения и развития, воспитают в детях интернационализм. В высшей степени важно привлечь к делу создания этих книжек и представителей нацменов -- в частности, студентов, обучающихся в общих вузах и втузах, а также в институтах народов Севера и Востока. В общем, нам необходимо строить всю литературу для детей на принципе совершенно новом и открывающем широчайшие перспективы для образного научно-художественного мышления; этот принцип можно формулировать так: в человеческом обществе разгорается борьба за освобождение трудовой энергии рабочих масс из-под гнета собственности, из-под власти капиталистов, борьба за перевоплощение физической энергии людей в энергию разума -- интеллектуальную, -- борьба за власть над силами природы, за здоровье и долголетие трудового человечества, за его всемирное единство и за свободное, разнообразное, безграничное развитие его способностей, талантов. Вот этот принцип и должен быть основой всей литературы для детей и каждой книжки, начиная с книжек для младшего возраста. Мы должны помнить, что уже нет фантастических сказок, не оправданных трудом и наукой, и что детям должны быть даны сказки, основанные на запросах и гипотезах современной научной мысли. Дети должны учиться не только считать, измерять, но и воображать и предвидеть. Не надобно забывать забывать, что безоружная фантазия древних людей предвидела возможность для человека летать в воздухе, жить под водой, безгранично усиливать движение на земле, превращать материю и т. п. В наши дни фантазия и воображение могут опираться на реальные данные научного опыта и этим безгранично усилить творческую мощность разума. Мы видим среди изобретателей наших -- людей, которые, слабо зная механику, создают правильные идеи новых станков, машин, аппаратов. Мы должны призвать науку в помощь фантазии детей, должны научить детей думать о будущем. Сила Владимира Ильича и его учеников скрыта именно в их изумительном умении предвидеть будущее. В нашей литературе не должно быть резкого различия между художественной и научно-популярной книгой. Как этого добиться? Как сделать просветительную книгу действенной и эмоциональной? Прежде всего -- и еще раз! -- наша книга о достижениях науки и техники должна давать не только конечные результаты человеческой мысли и опыта, но вводить читателя в самый процесс исследовательской работы, показывая постепенно преодоление трудностей и поиски верного метода. Науку и технику надо изображать не как склад готовых открытий и изобретений, а как арену борьбы, где конкретный живой человек преодолевает сопротивление материала и традиции. Авторами такой книги могут и должны быть лучшие научные работники, а не безличные посредники-компиляторы, готовые состряпать очерк, статью или целый трактат по заказу любого издательства и на любую тему. Советская действительность, изгоняющая посредников из промышленности, должна изгнать их и из области литературы. Только при непосредственном участии подлинных работников науки и литераторов высокой словесной техники мы можем предпринять издание книг, посвященных художественной популяризации научных знаний. Смелый и удачный опыт нескольких авторов, создавших для детей и юношества книги о перспективах нашего строительства: Ильин -- "Рассказ о великом плане", Паустовский -- "Кара-Бугаз" и др. -- убеждает нас в том, что с детьми можно говорить просто и увлекательно, безо всякой дидактики, на самые серьезные темы. Простота и ясность стиля достигаются не путем снижения литературного качества, а в результате подлинного мастерства. Автор, идущий в детскую литературу, должен учесть все особенности читательского возраста. В противном случае у него получится книга, лишенная адреса, не нужная ни ребенку, ни взрослому. Наряду с писателями, мастерами слова, детская литература должна уметь использовать богатый жизненный опыт "бывалых людей" -- охотников, моряков, инженеров, летчиков, агрономов, работников МТС и т. д. Книги людей различных профессий отлично знакомят ребенка с конкретной обстановкой нашей стройки и борьбы, со всей многообразной советской действительностью. Само собой разумеется, что здесь намечена лишь грубая схема работы и что ее нужно тщательно и детально рассмотреть, для чего следует немедля организовать группу молодых ученых и литераторов.ПРИМЕЧАНИЯ
В двадцать седьмой том вошли статьи, доклады, речи, приветствия, написанные и произнесенные М. Горьким в 1933--1936 годах. Некоторые из них входили в авторизованные сборники публицистических и литературно-критических произведений ("Публицистические статьи", издание 2-е -- 1933; "О литературе", издание 1-е -- 1933, издание 2-е -- 1935, а также в издание 3-е -- 1937, подготавливавшееся к печати при жизни автора) и неоднократно редактировались М. Горьким. Большинство же включенных в том статей, докладов, речей, приветствий были опубликованы в периодический печати и в авторизованные сборники не входили. В собрание сочинений статьи, доклады, речи, приветствия М. Горького включаются впервые.
Впервые напечатано одновременно в газетах "Правда", 1933, No 287, 17 октября, "Известия ЦИК СССР и ВЦИК", 1933, No 255, 17 октября, и "Литературная газета", 1933, No 48, 17 октября. Включалось во второе и третье издания сборника статей М. Горького "О литературе". Печатается по тексту второго издания указанного сборника, сверенному с рукописью и авторизованной машинописью (Архив А. М. Горького). ...книги Водовозовой. -- Речь идет о трехтомной работе Е. Н. Водовозовой "Жизнь европейских народов", представляющей собою географические и этнографические очерки для юношества. -- 106.
Тяжела подчас бывает доля руководителей «солидного» органа, рассчитанного на читателей из «порядочного» общества. Жизнь вращается по своим собственным законам, не всегда согласным с формулой «солидных» органов, и поворачивается к читателям их нередко такой стороной, что «солидные» органы только руками разводят от недоумения. А наивный читатель с навязчивостью enfant terrible’a пристает с вопросами: «Папа, а это что?» Волей-неволей приходится допускать на страницах органа обсуждение таких вопросов, о которых и думать бы не хотелось... В такое тяжелое положение был недавно поставлен самый «солидный» из наших журналов - «Вестник Европы».
Вот уже около 10 лет, как в русской художественной литературе появилась новая личность и заняла в ней прочное положение. Сначала в провинциальных изданиях, потом и в столичных, сперва изредка, потом все чаще, начали появляться рассказы, подписанные скромным псевдонимом «М. Горький». Обаяние этих рассказов, дышавших свежестью весны, усиленное еще исключительными обстоятельствами жизни автора, завоевало для него прочные симпатии читающей публики и поставило его наряду с первоклассными литературными силами современности. Постоянное сотрудничество автора в периодической печати, а также четыре издания его рассказов, последовавшие в короткий промежуток последнего трехлетия, - все это давно определило отношение к автору разных групп русского общества и их органов. Только один орган, пользующийся известным авторитетом, упорно молчал до сих пор о новом явлении: это был «Вестник Европы».
Но где же кроется причина такого пренебрежительного отношения? Читатели, знающие литературную и общественную физиономию «Вестника Европы», легко поймут секрет нерасположения его к г. Горькому, если представят себе, что такое наш автор и его герои, - по крайней мере, что такое они с точки зрения «Вестника Европы». В приличный, корректный салон «Вестника Европы» г. Горький впустил «особый мир героев силы и смелости, вернее наглости, натур решительных и цельных, не знающих противоречий теории и практики жизни. И сам по себе М. Горький представляет эффектную фигуру, не стыдясь, а скорее гордясь своим прошлым уличного бродяги, торговца яблоками и квасом баварским. Еще вчера сам отверженный от общества, он ввел с собой целую армию таких же отверженных, но притом отверженных бесповоротно, - воров, убийц, профессиональных разбойников и грабителей, развратников, неисправимых пьяниц, отъявленных наглецов, и не только не выразил при этом чувства брезгливости или отвращения, но с увлекательною художественностью, даже с упоением, начал рассказывать о той грязи, в которой они живут, и о том, что творится у них в уме и сердце от этой преступной и смрадной во всех смыслах жизни» 1 .
Не правда ли, ясно? Нельзя же требовать от охранителей устоев порядка, чтобы они вводили в общество своих подписчиков весь этот сброд или хотя бы автора его, который представляется корректному журналу лишь primus inter pares среди этого сброда. Действительно, представьте себе нашего автора рассказывающим в избранном обществе читателей «Вестника Европы» «скверные анекдоты» из той эпохи своей жизни, когда он был «уличным бродягой» и торговал «яблоками и квасом баварским»!!
Однако трудно бороться с течением. «Легкомысленность» публики давно отметила автора всех этих «убийц, воров и пр.» и «вознесла» его даже на высоту, «еще, быть может, далеко им не заслуженную», по словам г. Ляцкого (с. 274). Пока он стоит на этой высоте, он слишком заметен, даже для читателей «Вестника Европы», - заметен, несмотря на упорную попытку закрыть его молчанием тридцатишестилетнего «солидного» органа. Волей-неволей приходится faire la bonne mine au mauvais jeu и заговорить о неприятном человеке. И вот неблагодарная и трудная задача - представить г. Горького и его «сброд» читателям «Вестника Европы» - выпадает на долю г. Ляцкого. Г. Ляцкий, ничтоже сумняшеся, берется за этот искус и выполняет его, надо признаться, блистательно.
Сколько неприятностей пришлось перенести почтенному критику, читатель легко себе представит. «Все эти Челкаши, Объедки, Кувалды, Кубари, Тяпы, Пиляи, - жалуется г. Ляцкий, - пришли с М. Горьким и без всякого смущения расселились в гостиных и кабинетах «мыслящих» и «читающих» интеллигентов (т.е. у г. Ляцкого), нимало не заботясь о принесенном с собой запахе трущоб и винного перегара» (с. 287). Г-н Ляцкий, собственно говоря, ничего не имеет против этих бедных людей. Он даже любит народ. Правда, он любит тот народ, который «создал замечательную народную поэзию, эпос с его идеалами свободной, но гуманной силы, сказки и пословицы, проникнутые идеей торжества правды и добра на земле, и т.д.» (с. 292); но он гуманен, потому что человеку, «причастному к литературе Пушкина, Тургенева, Льва
Толстого», нельзя быть негуманным (с. 285), он готов снизойти к этим пролетариям, он даже в состоянии «невольно залюбоваться ими, раскинувшись в комфортабельном кресле своего кабинета» (с. 293), но - увы - «не мольбой об участии и подаянии зазвучали их речи, но гордостью независимости, едкой насмешкой людей, прошедших огонь, воду и медные трубы». После такого афронта оставалось только отбросить всякую сентиментальность и взяться за дело. И г. Ляцкий взялся очень просто. Он вырезал своего рода морально-общественный шаблон, руководствуясь формулой, что для развития нашего «самопросветления» «нужным и важным деятелем» является только «писатель-гуманист» (с. 285); объяснение же слова «гуманист» смотри в моральных прописях. Под эту морально-общественную марку г. Ляцкий подводит по очереди всех своих посетителей из «сброда» г. Горького и тут же сортирует их: подошел - хорошо, становись направо; не подошел - с богом. Благодаря этой сортировке число допущенных в порядочное общество героев г. Горького сошло почти на нет. По имеющимся у нас двум спискам (с. 289 и 300), кроме автора, допущены: Кирилка, супруги Орловы, Мальва со своими поклонниками, пекаря из «Двадцать шесть и одна» и Наташа из «Однажды осенью». Они составляют, так сказать, издание М. Горького для благородных девиц.
Но и отверженных не оставил г. Ляцкий на произвол судьбы. Он подзывает Коновалова и Тихона (из рассказа «Тоска»), «Инстинктом Коновалов чувствует, - говорит он, - в чем заключается эта «штука», которой у него, бедного, нет, и он тянется к ней, как утопающий к берегу, еле видному за туманом. В знании, в грамоте «штука» эта для всех Коноваловых...» - восклицает г. Ляцкий, перефразируя известную пословицу об учении-свете из того же сборника прописей. После этого он отпускает всех забракованных, снабдив их на дорогу изданиями «Посредника». В добрый час, г. Ляцкий, им это хоть на папироски пригодится!
Отпустив неприятных посетителей, г. Ляцкий отворяет дверь в залу, где уже собрались читатели «Вестника Европы», и начинает публичный суд над главным виновником - г. Горьким. У г. Ляцкого сильны прокурорские наклонности, и он прибегает к самым разнообразным средствам, чтобы вызвать раскаяние у подсудимого. В первую минуту он хочет огорошить его и, что называется, сразу берет быка за рога:
- - А помните ли, г. Горький, как вы однажды осенью воровали с голодной проституткой хлеб из ларя? - начинает г. Ляцкий «с поразительной откровенностью» (с. 287-288). Скомпрометировав сразу нашего автора в глазах своей аудитории обвинением в подкапывании главного устоя - собственности, г. Ляцкий переходит к другим пунктам:
- свободы, смешивая его с понятием бродяжеской, беспаспортной жизни. Вы ставили задачей людей жить для свободы вместо свободно жить (с. 294-295). Да и вообще не понимаю, зачем вы говорили вашим босякам о свободе? «Где свобода есть на самом деле, там о ней не говорят, не замечают ее, как не замечают чистого воздуха люди со здоровыми легкими» (с. 295). Так о чем же тут толковать?
- - Вы подрывали великий принцип труда, заставляя Орлова уйти в конце концов в босяки, вместо того чтобы честно работать сапоги на порядочных людей. Для нас это и психологически нелепо. Кто прозрел, тот не пойдет в босяки, да еще с ремеслом в руках и привычкой к труду.
Вы унизили деревню и народ - эти основы всякого благоустроенного общества. Конечно, обстоятельства вашей жизни «не дали вам возможности узнать деревню и, если не полюбить, то хоть понять ее, - оттого вам в деревне «невыносимо тошно и грустно»... Но ваши герои - «это народ особый, отверженный или, точнее, сам себя отвергнувший (sic!) 1 от своих собратьев, хищный, озлобленный бессмысленной злобой голодного волка, по-волчьи рассуждающий и думающий (?), и потому миросозерцание его стало волчьим по существу и, как таковое, не может быть сравниваемо без ущерба для здравого смысла с истинно-народным, в котором темною мыслью руководит глубоко-человеческое чувство» . Поскольку вы, г. Горький, признаете себя «солидарным с миросозерцанием своих героев, постольку вы, если можно так выразиться, антинароден».
После этого рода тяжких обвинений г. Ляцкий несколько смягчает голос и начинает говорить с укором:
Вы совершенно непозволительно отнеслись к нам, к интеллигенции... В детстве и юности, «в то время, как ваши товарищи только (!) воровали, пили, безобразничали» и т.д., вы (между прочим?) «читали разные книжки и т.п.»; а кто писал эти книжки? Мы, интеллигенция! Впоследствии мы с восторгом раскрыли вам свои объятия, а вы отнеслись к нам высокомерно. Мы приняли вас в свой круг, - вы назвали нас, интеллигенцию, дряблой, эгоистичной, фальшивой. Ведь мы же помогли вам «путем бесед с интеллигентными людьми и книжек, созданных ими же, выделиться из среды босяков и сознать своеобразные черты их внешнего и внутреннего быта - черты, которых вы, наверное бы, не заметили, если бы жили одной с ними жизнью (!). Словом, интеллигенции, после вашего таланта, вы обязаны своим образованием - интел- лигента-художника» (с. 297). А вы... нехорошо, нехорошо, г. Горький!
Разжалобив и себя и публику, а, вероятно, и подсудимого этим пунктом обвинительной речи, г. Ляцкий продолжает уже совсем мягко, с оттенком интимной фамильярности:
Ведь мы знаем, г. Горький, что вы по натуре - не босяк, а художник-гуманист. Ваше босяцкое состояние было временным и наносным. Если собрать те отрывки ваших сочинений, где вы так искренно говорите от своего лица, то не останется никакого сомнения, что вы - натура мягкая и любящая, отзывчивая на людское страдание и горе, но болезненно раздражительная и нервная. Помните отзыв о вас Коновалова: «Как все это жалостливо у тебя. Слабый ты, видно, на сердце-то!» Кто же прав: Коновалов, утверждающий, что вы «слабы на сердце» и «жалостливы», или вы сами с вашим якобы преклонением перед силой и дерзостью хищных зверей? И может ли человек жалостливый и любящий, человек книжный и рассудительный (sic) не фальшиво спеть песню о том, что «безумство храбрых - вот мудрость жизни» (с. 300). И что за охота вам «принимать эффектные позы, драпироваться необыкновенными чувствами и громкими фразами»? Кого вы морочите? Ведь знаем мы, что ваша истинная мораль - чисто- «народная мораль, христианская по существу и нужная и важная для жизни». А то вдруг эта гадость, эта так называемая «Песня о соколе» . Что за «галиматья»! «Безумству храбрых поем мы песню!» Стыдитесь таких бездарных вещей, г. Горький! Что вы шепчете? Вы, кажется, сказали: Рожденный ползать «летать не может»? Нет? Я, может, ослышался... Объявляю перерыв.
После перерыва г. Ляцкий, убедившись, наконец, что публика восприняла г. Горького в исправленном и единственно «нужном и важном виде», предлагает подсудимому подписать следующий акт отречения:
«Я, нижеподписавшийся, М. Горький, признаю, что мой жанр - одна, много две человеческие фигуры, мирный пейзаж, море, солнце и воздух. Здесь я у себя дома, здесь я - тонкий эстетик и не менее тонкий психолог, стоящий в раздумье над вечными сумерками духа, вечными проблемами человеческого бытия, которые становятся тем глубже, чем напряженнее добиваешься их разгадки».
Среди целого ряда конфликтов и противоречий, выдвигаемых процессом развития общественной жизни, есть одно весьма существенное, хотя и не бросающееся резко в глаза, - именно противоречие между содержанием жизни и вырабатываемой ею формой. Содержание жизни несравненно богаче и разнообразнее, чем те формы, в которые старается она втиснуть это содержание в ходе исторического развития. С самым жестоким ригоризмом укладывает она бесконечное богатство жизненных явлений на прокрустово ложе сложившихся общественных форм и безжалостно уродует все, что не хочет поместиться в этих тесных рамках. И все-таки, как ни старается рутина общественной жизни свести всю совокупность общественных явлений к немногим, выработайным ею рубрикам, есть в самом процессе жизни фактор, вечно протестующий против этого ригоризма: фактор этот дифференциация. Она настойчиво стремится разлагать установившиеся отношения, разрушать сложившиеся общественные организмы, выделяя из них элементы, всплывающие наподобие пены или шлаков на поверхность общественной жизни. Представляют ли эти шлаки ненужный отброс в процессе развития, или же в них кроются ценные частицы - ив этом и в другом случае свидетельствуют они, что в этом процессе не все обстоит благополучно, что сам этот процесс вмещает не все силы и способности, а, стало быть, удовлетворяет не все потребности и нужды. И чем больше таких шлаков скопляется на поверхности жизни, и чем большую ценность заключают в себе они, - ценность, конечно, не общественную, не положительную, а отрицательную, указывающую, чем они не была, но могли быть, - тем меньше, значит, существующий строй отношений удовлетворяет запросам всей жизни во всем ее богатстве и разнообразии. Но такова судьба всякого стихийного, бессознательного, в том числе и исторического процесса, что раз начавшееся развитие должно идти до того предела, пока не превратится в нелепость, а следовательно в сознанный факт, или пока постороннее влияние не изменит его хода. Таким образом, и тот общественный процесс, который заставил вдавливать жизнь в тиски определенных общественных форм, идет и развивается, не считаясь с тем, что жизнь движется совсем иным путем, что она все более и более усложняется и разнообразится. Благодаря этому основному противоречию формы и содержания все больше и больше сил выбрасывается за борт, благодаря этому становится «тесно и душно» людям на свете, несмотря на то, что чуть не с каждым днем завоевываются все большие и большие области в физическом и духовном мире.
Я указал на то, что жизнь становится все богаче, все разнообразнее. Но чем более осложняется она, чем более элементов входит в нее в виде слагаемых, тем больше возможности для новых сочетаний, тем больше новых типов создает она. И каждый новый тип - индивидуальный или коллективный - предъявляет свои требования, ищет занять свое место на жизненном пиру, получить свою долю в общем богатстве. Но жизнь не одинаково относится к своим детям: для одних она - мать, для других - злая мачеха. Современная жизнь - жизнь общественная - не знает человека вообще; чтобы получить в ней права гражданства, нужно предъявить своего рода паспорт, установить свою общественную физиономию.
В вечной борьбе за существование, которую пришлось вести человеку, в борьбе с природой, с одной стороны, в борьбе с человеком же за первенство и господство - с другой, выработались те формы общежития, вызванные потребностью разделения труда и организации производительных сил общества, которые являются столь характерными для цивилизованных народов. Формы эти - классовая группировка общества. Общественное производство, общественная эксплуатация природных богатств и производительных сил превратили общество в своего рода механизм, где отдельные классы и группы поставлены друг к другу в отношения, наивыгоднейшие при данных исторических условиях для достижения основной цели - общественного производства. Главным же руководителем и регулятором этого механизма является та общественная группа, которую ход исторического развития поставил во главе общества. Имея в своих руках власть организовать и регулировать строй общественных отношений, она организует его применительно к наиполнейшему удовлетворению своих потребностей. В интересах этой группы, конечно, обеспечить, по возможности, санкционированный ею порядок вещей, как наиболее соответствующий ее потребности. Благодаря этому она всеми силами старается сохранить те групповые деления, на которые разбилось общество в процессе общественного производства. Дробясь в интересах этого производства на целый ряд больших или меньших групп, общество представляет очень пеструю картину. Каждая такая группа образуется на почве общности материальных интересов, на тождестве способов добывания средств к жизни. Эти одинаковые экономические условия порождают одинаковую психологию у членов данной группы, одинаковые правовые и нравственные понятия. Экономически необходимое становится психологически необходимым, нравственным, законным. Создается, таким образом, свой мирок понятий и взглядов, мирок, хотя и подчиняющийся некоторым воззрениям доминирующей группы, так называемым понятиям всего общества, - но в то же время свято охраняющий и свое специфическое миропонимание.
Таким образом, современное общество представляет ряд отдельных мирков со своими более или менее мелкими интересами, и нужно непременно принадлежать к одному из этих мирков, чтобы получить права гражданства в обществе. «Жить» при современных условиях - значит поддерживать свое существование определенным родом труда или дохода. Физиологическое понятие замещается экономическим. Но чтобы «жить» в этом смысле слова, необходимо приспособиться и по общественному положению и по своему мировоззрению к определенной общественной форме. Общественно-экономическое положение современного человека и его классовая психология - это две стороны одной и той же медали. Там же, где замечается разлад между этими явлениями, - мы имеем дело с разлагающимся типом. К нему теперь я и постараюсь перейти.
Я уже имел случай указать, что жизнь в ее стихийном проявлении бесконечно богаче, чем историческая, общественная форма организации ее. И как ни стараются люди втиснуть в эти тесные рамки весь комплекс общественных явлений, - это им не удается. Процесс дифференциации постоянно разнообразит сложившиеся типы, и у одной и той же пары родителей появляется ряд потомков, далеко не сходственных между собой. Одни из них по своему психологическому типу вполне подходят к какой-нибудь существующей общественной группе, другие не вполне, - им приходится принуждать себя, делать уступки, идти на компромиссы. Им случается нередко разыграть роль «титанов», прежде чем превратиться в «простых филистеров» . Но найдутся и такие крайние типы в этом ряду потомков, которые не подходят по своему духовному складу ни к какой общественной группе, или по меньшей мере к своей. Нужна коренная ломка характера, а не простой компромисс, чтобы приспособить их к какой-либо из установленных форм жизни. Среди этих крайних представителей можно отметить два типа, родственные по происхождению, но играющие совершенно различные роли в общественной жизни. Первый тип - тип глубоко общественный - апеллирует от мертвящей обстановки своей родной группы к обществу, но к обществу не существующему, не слепому механизму, не стремящемуся со стихийной силой к неведомой ему цели, а к обществу высшего порядка, опирающемуся на сознательной творческой деятельности. Этот тип воплощает по преимуществу интеллектуальный, идеалистический, альтруистический протест против житейской пошлости. Второй тип - резко индивидуалистический, больно чувствующий свою отверженность от общества и за это презирающий и ненавидящий его, как своего рода тюрьму, ставящий своим идеалом не общее благо, а лишь свободу и простор для личности, - прежде всего, конечно, для своей личности. Этот тип, - антиобщественный, анархический по своему психическому укладу, - вырождается в жизненной практике в еще большую крайность.
В рамки настоящего письма не входит рассмотрение первого из названных типов. Я позволю себе поэтому остановиться только на втором, именно на том, из среды которого появляются герои «босяцких» рассказов г. Горького.
Чтобы понять такие «волчьи» натуры, как Челкаша, Промтова и др., необходимо присмотреться, как дошли они до такого положения; для этого следует изучить ту среду, из которой они вышли, и те промежуточные ступени, по которым им пришлось проходить. Рассказы г. Горького дают целую галерею типов, рисующих нам самые разнообразные оттенки босяцкой психологии и довольно ясно выраженную эволюцию вида «босяк». От Уповающего в рассказе «Дружки», не отрешившегося еще от крестьянской психологии, до Челкаша, представляющего уже вполне сложившийся тип хищника, - целая лестница промежуточных ступеней. Чтобы разобраться в этой галерее, необходимо по возможности обобщить личности героев в определенные психологические типы, то есть отбросить все индивидуальные, случайные черты и выделить все общее, характерное для типа.
Выше я заметил, что основным толчком, который вышибает людей из строя, гонит их в подонки общества, является неприспособленность их психологии к формам общежития, выработанным жизнью. В современной жизни трудно найти место цельному человеку, живущему
всеми способностями и чувствами. Жизнь не дает поля приложения для этих способностей, - и они чахнут. Общественные потребности, постоянная борьба за жизнь развивают в человеке и выдвигают на первый план только известные черты психики, придавая им житейский, будничный характер; остальные черты играют для него роль как бы роскоши, праздничного наряда. У натур же неприспособленных сильнее выражены черты не необходимые, «праздничные», - к «будничным» же чувствуют они полное презрение. Эта неприспособленность их психики к условиям жизни вытесняет их мало-помалу из общества, деклассирует, развивая этим еще более характерные «антиобщественные» черты.
«Я человек, которому в жизни тесно, - говорит Промтов («Проходимец»). - Жизнь узка, а я - широк... Может, это неверно. Но на свете есть особый сорт людей, родившихся, должно быть, от Вечного Жида. Особенность их в том, что они никак не могут найти себе на земле места и прикрепиться к нему. Внутри них живет тревожный зуд желания чего-то нового... Таких людей в жизни не любят - они дерзновенны и неуживчивы. Ведь большинство людей - пятачки, ходовая монета... и вся разница между ними - в годах чеканки. Этот - стерт, этот - поновее, но цена им одна, материал их одинаков, и во всем они тошнотворно схожи друг с другом. А я вот не пятачок... хотя, может быть, я семишник» 1 . Слова эти преисполнены гордого самомнения и даже культа этой исключительности, этого «не как все». Но такова основная черта вполне сформировавшегося босяка, а Промтов как раз является одним из резких представителей цельного, завершившегося типа. Как и всякий завершенный тип, он приобрел некоторую твердость, окостенелость, попал тоже в своего рода общественную форму . Гораздо интереснее и поучительнее те из героев рассказов г. Горького, которые не дошли еще до этой крайней ступени развития. Таким, например, представляется Коновалов. Его роли переходного типа соответствует и неясная, колеблющаяся психология. Коновалов еще тесно связан с обществом; он живет, поскольку может, ремеслом, он не оторвался еще от среды, породившей его, и потому исходная точка его мышления лежит в психологии этой среды. Он уже чувствует, подобно Орлову («Супруги Орловы»), что «жизнь - яма», но, решая по-своему общественный вопрос, он исходит не из отрицания общества, а, напротив, из чисто социальной точки зрения. «Нужно такую жизнь, чтобы в ней всем было просторно и никто никому не мешал», - заявляет он.
Или: «Кто должен строить жизнь?» - спрашивает он и, не запинаясь, решает: «Мы! сами мы!» 1 Подойдя к этому решению, он начинает философствовать на тему: «Что такое мы?» И оказывается, что он - лишний человек. «Живу и тоскую, - бичует он себя. - Вроде того со мной, как бы меня мать на свет родила без чего-то такого, что у всех других людей есть и что человеку прежде всего нужно» (с. 20), то есть именно без «будничных», «практичных» черт. «И не один я, - продолжает он, - много нас этаких. Особливые мы будем люди... и ни в какой порядок не включаемся. Особый нам счет нужен... и законы особые... очень строгие законы - чтобы нас искоренять из жизни» (с. 22). Это странное заключение относится всецело к личной психологии Коновалова. Коновалов - большой субъективист; мы видели, что к общественному вопросу он подходит со стороны своего «я», и в оценке своей личности руководится он тем же началом. Он находит, что у него внутри нет такой «точки», на которую он мог опереться; отсюда он заключает о своей непригодности. В этом его коренная ошибка. Отсутствие «точки» - это только субъективное отражение неприспособленности его к установившейся форме общежития. Им, Коноваловым, действительно нужны «особые законы», чтобы они могли быть полезными членами общества. Нужна такая общественная организация, при которой их потребности, их психические черты были бы не придатком, к другой психологии, а господствующим «будничным» настроением. При таких благоприятных условиях приспособленности эти люди с их неясной жаждой чего-то, с их упорством и силой характера могли бы сыграть крупную роль, могли бы подняться до героизма. Мы знаем, что в критические моменты в жизни европейских обществ так называемые подонки общества выставляли нередко кадры самоотверженных деятелей, что давало повод противникам смешивать само движение с шайкой воров и бродяг. Психологическая возможность для Коноваловых подняться до подвига прекрасно представлена г. Горьким на личности Орлова («Супруги Орловы»). На этом рассказе, как самом замечательном с публицистической точки зрения, я позволю себе остановиться дольше, чтобы иллюстрировать развиваемую мысль.
Григорий Орлов по профессии сапожник; человек он сметливый, знает мастерство; он женат и любит свою жену, - казалось бы, имеются все элементы, чтобы создать скромное мещанское счастье. «Другие живут - не жалуются, а копят денежки да свои мастерские на них заводят и живут потом уже сами-то, как господа» . А Орлов не может примириться со своей жизнью. «Научился я мастерству... - рассуждает он, - это вот зачем? Али, кроме меня, мало сапожников? Ну, ладно, сапожник, а дальше что? Какое в этом для меня удовольствие?.. Сижу в яме и шью... потом помру... И зачем это нужно, чтобы я жил, шил и помер?» (с. 90). И вот с горя и тоски от такой жизни Орлов стал запивать; периодически, от времени до времени, на него нападали приступы беспричинной злобы, во время которых он безжалостно избивал жену и напивался в кабаке в веселой компании. Приступы эти начали повторяться все чаще, и Орлов бесповоротно шел по наклонной плоскости, внизу которой ожидала его печальная участь босяка. Но пока он еще держался в положении ремесленника и, подобно Коновалову, старался объяснить свое несчастье с точки зрения личной неприспособленности. Впоследствии, дойдя-таки до положения босяка, он иначе посмотрит на вещи и, как подобает истинному босяку, будет винить общество в своих неудачах. Пока же, не порвав еще связи с этим обществом, он считает его нормальным, правильным, себя же - непригодной единицей. «Я родился, видно, с беспокойством в сердце, - рассуждает он. - Характер у меня такой. У хохла он - как палка, а у меня - как пружина; нажмешь на него - дрожит... Выйду я, к примеру, на улицу, вижу то, другое, третье, а у меня ничего нет. Это мне обидно. Хохлу - тому ничего не надо, а мне и то обидно, что он, усатый черт, ничего не хочет, а я... и не знаю даже, чего хочу.., всего. Н-да... я сижу вот в яме и все работаю, и ничего нет у меня» (с. 92). Сознавая свою неприспособленность к установившимся формам жизни, Орлов нисколько не сомневался в том, что его место в среде «босой команды», «В босяки бы лучше уйти, - говорит он. - Там хоть голодно, да свободно» (с. 93). И эта участь постигла бы его гораздо раньше, если бы не вмешательство совсем постороннего случая.
В городе появляется холера и начинается самоотверженная борьба с ней. Среди опасностей заразы, среди недоверия, почти враждебного отношения со стороны темной массы населения борьба с эпидемией возвышается до подвига, до самопожертвования. Я упомянул выше, что неприспособленные к данной среде личности могут, при более благоприятных условиях, подняться до героизма. Таким условием является для Орлова холерная кампания с ее лихорадочной деятельностью, ежеминутной опасностью и ореолом подвижничества. Он поступает санитаром. Самоотверженность медицинского персонала, сознание, что «из-за денег так работать нельзя», увлекают Орлова, и он идеализирует свою роль, перенося героические элементы с личности на самое дело. Такое чуждое всякой поэзии явление, как зараза, принимает в его воображении художественный облик былинного характера. «Горит у меня душа, - признается с восторгом Орлов жене. - Хочется ей простора, чтоб мог я развернуться во всю мою силу... Эх-ма! силу я в себе чувствую - необоримую! То есть, если б эта, например, холера да преобразилась в человека... в богатыря... хоть в самого Илью Муромца, - сцепился бы с ней. Иди на смертный бой! Ты сила - и я, Гришка Орлов, сила, - ну, кто кого? И придушил бы я ее и сам бы лег... Крест надо мной в поле и надпись: «Григорий Андреев Орлов... Освободил Россию от холеры». Больше ничего не надо» (с. 127). Эта фантазия Орлова очень характерна для психологии неприспособленного типа. Он может подняться до героизма, но не может устоять на уровне планомерной, постоянной работы; как бы высоко он ее ни ставил. Отрицатель одной общественной формы, он, как крайний индивидуалист, не может примириться с другой формой, а всякая планомерная работа предполагает определенную общественную форму, определенный порядок. Если бы по щучьему велению! изменились в одну ночь существующие общественные формы, и изменились в пользу неприспособленных, - они устранили бы возможность появления в будущем Орловых, Коноваловых и пр., но живых, сложившихся Орловых они не исправили б, самое большее - они увлекли бы их в первую минуту.
И действительно, после некоторого времени Орлов начинает задумываться. «Петр Иванович говорит: все люди равны друг другу, а я разве не человек, как все? Но, однако, доктор Ващенко получше меня, и Петр Иванович получше, и многие другие... Значит, они мне не равны... и я им неровня, я это чувствую» (с. 131) ... Освоившись со своим новым кругом и новой работой, Орлов замечает, что это тоже своего рода «будни», среди которых стынет его «праздничный» энтузиазм. Он столько времени с такой жадностью карабкался по крутой скале на это плоскогорие - и вот теперь видит, что здесь так же живут, так же пасутся стада, так же светит солнце и дует ветер, как и на равнине. Здесь, в среде санитаров и врачей, он нашел тоже вполне определенные общественные формы и скоро почувствовал, что к этим формам, к психологии их представителей он так же не приспособлен, как и к оставленной внизу форме. Он оказался им неровня - и задумался... А тут случилось маленькое обстоятельство. В барак принесли Сеньку Чижика - мальчика с одного двора с Орловым. К вечеру Сенька умер. Смерть эта сильно повлияла на подготовленную уже к сомнению мысль Орлова. Умолкнувшие на время в его душе «проклятые вопросы» подняли голову, с деятельности его начала спадать завеса героизма, обнажая ее «будничную» сторону. «Его охватило расслабляющее сознание своего бессилия перед смертью и непонимание ее. Сколько он ни хлопотал около Чижика, как ревностно ни трудились над ним доктора... умер мальчик. Это обидно... Вот и его, Орлова, схватит однажды и скрючит... И кончено» (с. 135) ... Семя сомнения запало. Напрасно Орлов думает, что его мысль может облегчить разговор с умным человеком - такими же мечтами утешает себя и Коновалов, - это одна иллюзия, желание хоть несколько заглушить внутреннюю неудовлетворенность и тоску. Интересную противоположность Орлову представляет его жена, Матрена. Вместе, в одинаковых условиях застаем мы ее с ним в подвале, где она помогает мужу шить сапоги, вместе поступают они в барак. Но везде Матрена является спокойной, уравновешенной, любящей женщиной, резко отличаясь от своего неугомонного мужа. В бараке, попав впервые в условия приличной мещанской обстановки, она сознает, как плохо жила прежде, и у ней является желание обеспечить за собой это тихое, чистое существование на будущее время. И когда муж ее начинает опять прежние пороки, она решительно отказывается от него и устраивается мастерицей при школе. Натура, вполне приспособленная к своей среде, она находит, наконец, удовлетворение и счастье в тихой, серенькой деятельности в этой среде. Не то ее муж. Уже скоро после смерти Чижика в нем пробуждается прежняя тоска. «Так мне тошно! - жалуется он. - Так мне тесно на земле! Ведь разве это жизнь? Ну, скажем, холерные - что они? Разве они мне поддержка? Одни помрут, другие выздоровеют... а я опять должен буду жить. Как жить? Не жизнь - одни судороги... Разве не обидно это? Ведь я все понимаю, только мне трудно сказать, что я не могу так жить... а как мне надо - не знаю. Их, вон, лечат, и всякое им внимание... а я здоровый, но ежели у меня душа болит, разве я их дешевле? Ты подумай - ведь я хуже холерного... у меня в сердце судороги - вот в чем гвоздь» (с. 144).
Итак, Орлов опять возвращается к своему прежнему душевному настроению; но все, что в нем притихло и укрылось в глубине души за время его увлечения санитарной деятельностью, разражается теперь с большей силою: он делает решительный шаг - идет в босяки. В конце рассказа мы встречаем его уже в подозрительном кабачке, развивающим чисто босяцкую философию. «И по сю пору, - признается он, - хочется мне отличиться на чем-нибудь... Раздробить бы всю землю в пыль или собрать шайку товарищей и жидов перебить... 1 всех до одного. Или вообще что-нибудь этакое, чтоб стать выше всех людей и плюнуть в них с высоты... И сказать им: ах вы, гады! Зачем живете? Как живете? Жулье вы лицемерное, больше ничего! И потом - вниз тормашками с высоты... и вдребезги» (с. 151).
В рассказах г. Горького можно найти еще очень много более или менее выпуклых характеристик, над которыми стоило бы остановиться. Но я ограничусь рассмотренными типами, не имея в виду вдаваться в подробную критику произведений нашего автора. Цель настоящего письма - выяснить определенную точку зрения, установить критерии для публицистической оценки произведений г. Горького в противоположность той прописной морали, из которой рекомендует исходить критик «Вестника Европы».
Теперь я позволю себе несколькими штрихами отметить отношение автора к его героям, ввиду всего, что свалил на его голову г. Ляцкий.
Изучив своих героев в жизни, по непосредственному личному знакомству, г. Горький подметил печальный для нашего общества факт, что за грубой оболочкой «волчьей» морали, или, вернее, практики жизни, в них кроются нередко такие жемчужины нравственных качеств, к которым тщетно апеллируют современные писатели и мыслители.
Та сила личности, хотя бы на практике и дурно направленная, та вечная неудовлетворенность серой посредственностью, ненасытная жажда чего-то лучшего, сосущая тоска по необыденному, по «безумству храбрых», - все эти симптомы протеста против установившегося склада общественных отношений - разве это не есть живое воплощение тех идеальных порывов, к которым тянутся лучшие силы современного общества, которых они не находят в своей среде? Разве не эта потребность создала славу и популярность Ибсена, Ницше, да и самого г. Горького? А между тем не поразительный ли это признак, что те самые качества, па которым тоскуют лучшие силы общества, систематически вытесняются из него самым строем жизни, неутомимо выбрасываются за борт, как ненужные, чтобы не сказать - вредные. Видно, что-то неладное творится в самом обществе, если жемчужину его нравственного уклада надо искать на задворках, в навозных кучах. И наш автор выкопал такую жемчужину и показал ее обществу. С этих пор он стал певцом этой жемчужины, певцом тех нравственных качеств, которых нет в нашем обществе, но которые неизбежны, чтобы подняться до высшего уровня. Для автора герои его представляют не реальную общественную ценность, а так сказать абстрактную ценность, как носители известных общественных качеств. Отношение автора к босякам, как живым личностям, не оставляет ни малейшего сомнения, и нужно удивляться только беззастенчивости некоторых господ, приписывающих ему не только взгляды и мораль, но и поступки бродяг и воров .
С нравственными качествами, которые г. Горький встретил в среде отверженных, он, как с мерилом, подходит к разным слоям общества. Но в одних - например, в торгово-промышленном классе - если и проявляются некоторые из этих качеств, то лишь как выгодное орудие в борьбе за барыш и власть («Фома Гордеев»), в других - низшем городском или сельском - он увидел лишь мелочную борьбу за неприглядную действительность; и если там и встречались личности, одаренные этими качествами, то и те бежали «на волю», то есть в босяки. Наконец, с большими надеждами подошел автор к более всего обещавшему слою - интеллигенции. Что он нашел в ней, - неоднократно и вполне определенно выражено во многих рассказах. Отношение г. Горького к интеллигенции - это тема для целой статьи. Я не могу на ней останавливаться, - и без того это письмо разрослось до размеров целого очерка. Позволю себе только, чтобы обратить внимание на отрицательное отношение г. Горького к интеллигенции, указать на такие рассказы, как «Озорник», «Варенька Олесова», «Мужик», «Фома Гордеев».
Итак, г. Горький не нашел или, по крайней мере, не изобразил в своих рассказах такой общественной силы, которая могла бы воплотить излюбленные им нравственные качества. Причина этого, на мой взгляд, та, что сила эта только нарождается. Из пор общества медленно, но неуклонно выделяются элементы со своеобразной психологией, с недовольством сущим, с тоской по будущему и с культом силы, необходимой для этого будущего. Такие безыменные личности проскальзывают иногда в рассказах г. Горького, но в неопределенных контурах. Самый факт популярности идей г. Горького наряду с распространенностью аналогичных учений, хотя бы и исходящих из другого мировоззрения, например, Ницше подтверждает высказанную мысль: очевидно в недрах общества нарождаются элементы будущего, на долю которых выпадает реорганизовать жизнь так, чтобы она больше не была «ямой».
- Что касается художественной оценки творчества г. Горького, я могу толькоподписаться обеими руками под благосклонным приговором г. Ляцкого. (Примечание В. В. Воровского.)
- Против этого протестует и сам автор в письме в редакцию «С. - Петербургскихведомостей» от 22 ноября. Говоря по поводу вышедшей недавно книги «М. Горький,Афоризмы и парадоксы», он указывает на нелепость того, что «составитель книги приписал ему взгляды и мнения его героев». (Примечание В. В. Воровского.)