Рожде́ственский или святочный расска́з - литературный жанр , относящийся к категории календарной литературы и характеризующийся определенной спецификой в сравнении с традиционным жанром рассказа.
Истоки и основные черты
Традиция рождественского рассказа, как и всей календарной литературы в целом, берет своё начало в средневековых мистериях, тематика и стилистика которых была строго обусловлена сферой их бытования - карнавальным религиозным представлением. Из мистерии в рождественский рассказ перешла подразумеваемая трехуровневой организация пространства (ад - земля - рай) и общая атмосфера чудесного изменения мира или героя, проходящего в фабуле рассказа все три ступени мироздания. Традиционный рождественский рассказ имеет светлый и радостный финал, в котором добро неизменно торжествует. Герои произведения оказываются в состоянии духовного или материального кризиса, для разрешения которого требуется чудо. Чудо реализуется здесь не только как вмешательство высших сил, но и счастливая случайность, удачное совпадение, которые тоже в парадигме значений календарной прозы видятся как знак свыше. Часто в структуру календарного рассказа входит элемент фантастики, но в более поздней традиции, ориентированной на реалистическую литературу, важное место занимает социальная тематика.
В западной литературе
Ярким образцом жанра в европейской литературе принято считать трогательную «Девочку со спичками » Ганса Христиана Андерсена .
В русской литературе
Традиция Диккенса в России была быстро воспринята и частично переосмыслена, благо почва уже была подготовлена такими гоголевскими произведениями, как «Ночь перед Рождеством ». Если у английского писателя непременным финалом была победа света над мраком, добра над злом, нравственное перерождение героев, то в отечественной литературе нередки трагические финалы. Специфика диккенсовской традиции требовала счастливого, пусть даже и не закономерного и неправдоподобного финала, утверждающего торжество добра и справедливости, напоминающего о евангельском чуде и создающего рождественскую чудесную атмосферу.
Практически в любом рождественском рассказе происходит чудо и перерождение героя, однако в русской литературе жанр приобрёл более реалистичные черты. Русские писатели обычно отказываются от волшебства, сохраняя темы детства, любви, прощения, социальную тематику . Евангельские мотивы и основная жанровая специфика рождественского рассказа здесь сочетаются с усиленной социальной составляющей. Среди наиболее значительных произведений русских писателей, написанных в жанре рождественского рассказа, - «Мальчик у Христа на ёлке » Ф. М. Достоевского , цикл святочных рассказов Н. С. Лескова , рождественские рассказы А. П. Чехова (как, например, «Детвора », «Мальчики »).
Продолжателем традиций святочного рассказа в современной русской литературе является Д. Е. Галковский , написавший серию святочных рассказов. Некоторые из них получили награды.
Страшные рассказы
Особую группу святочных рассказов в дореволюционной литературе составляли «страшные» или «крещенские рассказы», представляющие разновидность готической литературы ужасов . Истоки этого вида рассказа можно видеть в таких балладах В. А. Жуковского , как «Светлана ». В своих ранних рассказах Чехов юмористически обыгрывал условности этого жанра («Страшная ночь », «Ночь на кладбище »). К более серьёзным образцам жанра относятся «Чёртик » и «Жертва » А. М. Ремизова .
Напишите отзыв о статье "Рождественский рассказ"
Примечания
Литература
- Минералова И. Г. Детская литература: Учебное пособие для студентов высш. учеб. заведений. - М .: Владос, 2002. - 176 с. - ISBN 5-691-00697-5.
- Николаева С. Ю. Пасхальный текст в русской литературе XIX века. - М.; Пасхальный текст в русской литературе XIX века: Литера, 2004. - 360 с. - ISBN 5-98091-013-1.
Отрывок, характеризующий Рождественский рассказ
А живущие на ментальном уровне земли высокие сущности, в отличие от всех остальных, даже в состоянии сами себе, по собственному желанию, создавать «лицо» и «одежду», так как, прожив очень долгое время (чем выше развитие сущности, тем реже она повторно воплощается в физическое тело) и достаточно освоившись в том «другом», поначалу незнакомом им мире, они уже сами бывают в состоянии многое творить и создавать.Почему малышка Стелла выбрала своим другом именно этого взрослого и чем-то глубоко раненого человека, для меня по сей день так и осталось неразгаданной загадкой. Но так как девчушка выглядела абсолютно довольной и счастливой таким «приобретением», то мне оставалось только полностью довериться безошибочной интуиции этой маленькой, лукавой волшебницы...
Как оказалось, его звали Гарольд. Последний раз он жил в своём физическом земном теле более тысячи лет назад и видимо обладал очень высокой сущностью, но я сердцем чувствовала, что воспоминания о промежутке его жизни в этом, последнем, воплощении были чем-то очень для него болезненными, так как именно оттуда Гарольд вынес эту глубокую и скорбную, столько лет его сопровождающую печаль...
– Вот! Он очень хороший и ты с ним тоже подружишься! – счастливо произнесла Стелла, не обращая внимания, что её новый друг тоже находится здесь и прекрасно нас слышит.
Ей, наверняка, не казалось, что говорить о нём в его же присутствии может быть не очень-то правильно... Она просто-напросто была очень счастлива, что наконец-то у неё появился друг, и этим счастьем со мной открыто и с удовольствием делилась.
Она вообще была неправдоподобно счастливым ребёнком! Как у нас говорилось – «счастливой по натуре». Ни до Стеллы, ни после неё, мне никогда не приходилось встречать никого, хотя бы чуточку похожего на эту «солнечную», милую девчушку. Казалось, никакая беда, никакое несчастье не могло выбить её из этой её необычайной «счастливой колеи»... И не потому, что она не понимала или не чувствовала человеческую боль или несчастье – напротив, я даже была уверена, что она чувствует это намного глубже всех остальных. Просто она была как бы создана из клеток радости и света, и защищена какой-то странной, очень «положительной» защитой, которая не позволяла ни горю, ни печали проникнуть в глубину её маленького и очень доброго сердечка, чтобы разрушить его так привычной всем нам каждодневной лавиной негативных эмоций и раненных болью чувств.... Стелла сама БЫЛА СЧАСТЬЕМ и щедро, как солнышко, дарила его всем вокруг.
– Я нашла его таким грустным!.. А теперь он уже намного лучше, правда, Гарольд? – обращаясь к нам обоим одновременно, счастливо продолжала Стелла.
– Мне очень приятно познакомиться с вами, – всё ещё чувствуя себя чуточку скованно, сказала я. – Это наверное очень сложно находиться так долго между мирами?..
– Это такой же мир как все, – пожав плечами, спокойно ответил рыцарь. – Только почти пустой...
– Как – пустой? – удивилась я.
Тут же вмешалась Стелла... Было видно, что ей не терпится поскорее мне «всё-всё» рассказать, и она уже просто подпрыгивала на месте от сжигавшего её нетерпения.
– Он просто никак не мог найти здесь своих близких, но я ему помогла! – радостно выпалила малышка.
Гарольд ласково улыбнулся этому дивному, «искрящемуся» счастьем человечку и кивнул головой, как бы подтверждая её слова:
– Это правда. Я искал их целую вечность, а оказалось, надо было всего-навсего открыть правильную «дверь». Вот она мне и помогла.
Я уставилась на Стеллу, ожидая объяснений. Эта девочка, сама того не понимая, всё больше и больше продолжала меня удивлять.
– Ну, да, – чуть сконфужено произнесла Стелла. – Он рассказал мне свою историю, и я увидела, что их здесь просто нет. Вот я их и поискала...
Естественно, из такого объяснения я ничего толком не поняла, но переспрашивать было стыдно, и я решила подождать, что же она скажет дальше. Но, к сожалению или к счастью, от этой смышлёной малышки не так-то просто было что-то утаить... Хитро глянув на меня своими огромными глазами, она тут же предложила:
– А хочешь – покажу?
Я только утвердительно кивнула, боясь спугнуть, так как опять ожидала от неё чего-то очередного «потрясающе-невероятного»... Её «цветастая реальность» куда-то в очередной раз исчезла, и появился необычный пейзаж...
Судя по всему, это была какая-то очень жаркая, возможно восточная, страна, так как всё кругом буквально слепило ярким, бело-оранжевым светом, который обычно появлялся только лишь при очень сильно раскалённом, сухом воздухе. Земля, сколько захватывал глаз, была выжженной и бесцветной, и, кроме в голубой дымке видневшихся далёких гор, ничто не разнообразило этот скупо-однообразный, плоский и «голый» пейзаж... Чуть дальше виднелся небольшой, древний белокаменный город, который по всей окружности был обнесён полуразрушенной каменной стеной. Наверняка, уже давным-давно никто на этот город не нападал, и местные жители не очень-то беспокоились о «подновлении» обороны, или хотя бы «постаревшей» окружающей городской стены.
Внутри по городу бежали узенькие змееподобные улочки, соединяясь в одну-единственную пошире, с выделявшимися на ней необычными маленькими «замками», которые скорее походили на миниатюрные белые крепости, окружённые такими же миниатюрными садами, каждый из которых стыдливо скрывался от чужих глаз за высокой каменной стеной. Зелени в городе практически не было, от чего залитые солнцем белые камни буквально «плавились» от испепеляющей жары. Злое, полуденное солнце яростно обрушивало всю мощь своих обжигающих лучей на незащищённые, пыльные улицы, которые, уже задыхаясь, жалобно прислушивались к малейшему дуновению, так и не появлявшегося, свежего ветерка. Раскалённый зноем воздух «колыхался» горячими волнами, превращая этот необычный городок в настоящую душную печь. Казалось, это был самый жаркий день самого жаркого на земле лета.....
Вся эта картинка была очень реальной, такой же реальной, какими когда-то были мои любимые сказки, в которые я, так же, как здесь, «проваливалась с головой», не слыша и не видя ничего вокруг...
Вдруг из «общей картинки» выделилась маленькая, но очень «домашняя» крепость, которая, если бы не две смешные квадратные башенки, походила бы более на большой и довольно уютный дом.
Материал из Википедии - свободной энциклопедии
Рожде́ственский или святочный расска́з - литературный жанр , относящийся к категории календарной литературы и характеризующийся определенной спецификой в сравнении с традиционным жанром рассказа.
Истоки и основные черты
Традиция рождественского рассказа, как и всей календарной литературы в целом, берет своё начало в средневековых мистериях, тематика и стилистика которых была строго обусловлена сферой их бытования - карнавальным религиозным представлением. Из мистерии в рождественский рассказ перешла подразумеваемая трехуровневой организация пространства (ад - земля - рай) и общая атмосфера чудесного изменения мира или героя, проходящего в фабуле рассказа все три ступени мироздания. Традиционный рождественский рассказ имеет светлый и радостный финал, в котором добро неизменно торжествует. Герои произведения оказываются в состоянии духовного или материального кризиса, для разрешения которого требуется чудо. Чудо реализуется здесь не только как вмешательство высших сил, но и счастливая случайность, удачное совпадение, которые тоже в парадигме значений календарной прозы видятся как знак свыше. Часто в структуру календарного рассказа входит элемент фантастики, но в более поздней традиции, ориентированной на реалистическую литературу, важное место занимает социальная тематика.
В западной литературе
Во второй половине XIX века жанр пользовался огромной популярностью. Издавались новогодние альманахи, подобранные из произведений соответствующей тематики, что вскоре способствовало отнесению жанра рождественского рассказа в область беллетристики . Угасание интереса к жанру происходило постепенно, началом спада можно считать 1910-е гг.
Основателем жанра рождественского рассказа принято считать Чарльза Диккенса , который в 1843 году опубликовал «Рождественскую песнь в прозе » о старом мрачном скряге Эбинейзере Скрудже (тот любит только свои деньги и не понимает радости людей, празднующих Рождество , но меняет свои взгляды после встреч с духами) . В последовавших произведениях 1840-х годов («The Chimes» (), «The Cricket on the Hearth (), «The Battle of Life» (), «The Haunted Man» ()) Диккенс задал основные постулаты «рождественской философии»: ценность человеческой души, тема памяти и забвения, любви к «человеку во грехе», детства. Традиция Чарльза Диккенса была воспринята как европейской, так и русской литературой и получила дальнейшее развитие.
Сложившая со временем и ставшая традиционной схема рождественского рассказа предполагает нравственное преображение героя, которое должно происходить в три этапа (отражая три ступени мироздания); соответственно, и хронотоп такого рассказа обычно также имеет трёхуровневую организацию .
Ярким образцом жанра в европейской литературе принято считать трогательную «Девочку со спичками » Ганса Христиана Андерсена .
В русской литературе
Традиция Диккенса в России была быстро воспринята и частично переосмыслена, благо почва уже была подготовлена такими гоголевскими произведениями, как «Ночь перед Рождеством ». Если у английского писателя непременным финалом была победа света над мраком, добра над злом, нравственное перерождение героев, то в отечественной литературе нередки трагические финалы. Специфика диккенсовской традиции требовала счастливого, пусть даже и не закономерного и неправдоподобного финала, утверждающего торжество добра и справедливости, напоминающего о евангельском чуде и создающего рождественскую чудесную атмосферу.
Практически в любом рождественском рассказе происходит чудо и перерождение героя, однако в русской литературе жанр приобрёл более реалистичные черты. Русские писатели обычно отказываются от волшебства, сохраняя темы детства, любви, прощения, социальную тематику . Евангельские мотивы и основная жанровая специфика рождественского рассказа здесь сочетаются с усиленной социальной составляющей. Среди наиболее значительных произведений русских писателей, написанных в жанре рождественского рассказа, - «Мальчик у Христа на ёлке » Ф. М. Достоевского , цикл святочных рассказов Н. С. Лескова , рождественские рассказы А. П. Чехова (как, например, «Детвора », «Мальчики »).
Продолжателем традиций святочного рассказа в современной русской литературе является Д. Е. Галковский , написавший серию святочных рассказов. Некоторые из них получили награды.
Страшные рассказы
Особую группу святочных рассказов в дореволюционной литературе составляли «страшные» или «крещенские рассказы», представляющие разновидность готической литературы ужасов . Истоки этого вида рассказа можно видеть в таких балладах В. А. Жуковского , как «Светлана ». В своих ранних рассказах Чехов юмористически обыгрывал условности этого жанра (« », « »). К более серьёзным образцам жанра относятся «Чёртик » и «Жертва » А. М. Ремизова .
Напишите отзыв о статье "Рождественский рассказ"
Примечания
Литература
- Минералова И. Г. Детская литература: Учебное пособие для студентов высш. учеб. заведений. - М .: Владос, 2002. - 176 с. - ISBN 5-691-00697-5 .
- Николаева С. Ю. Пасхальный текст в русской литературе XIX века. - М.; Пасхальный текст в русской литературе XIX века: Литера, 2004. - 360 с. - ISBN 5-98091-013-1 .
Отрывок, характеризующий Рождественский рассказ
– Нисколько, – сказал князь Андрей.– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.
В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l"or de l"Angleterre a transportee, des extremites de l"univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l"armee d"Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Если бы на дворе был XIX век, страницы периодики сейчас были бы заполнены трогательными, иногда мистическими, иногда наивными рассказами о чудесных историях, приключившихся на Святках - между Рождеством и Крещением. Что это за жанр и так ли безвозвратно он ушел в прошлое?
История рождественских и святочных рассказов 25 декабря, в астрономический день зимнего солнцеворота, первый день победы солнца над тьмой, испокон века открывался на Руси самый большой и любимейший праздник года Святки. Начинался он в ночь с 24 на 25 декабря и продолжался две недели, до самого Крещения (6 января). И потому ли, что отвечал он каким-то особенным свойствам и потребностям русской души, или потому, что сохранял в себе отголоски самых древних обрядов славянских пращуров, но только оказался он не менее стойким, чем разгульная русская Масленица, и продержался в народе до шестидесятых годов ХХ века.
В центре внимания в эти дни - Вифлеемский вертеп, путешествие волхвов, поклонение пастухов, звезда над пещерой... Вся вселенная замерла, увидев рождение чудесного младенца. И это событие, произошедшее больше двух тысяч лет назад, не просто вспоминается, как факт прошлого. Оно проживается нами сегодня - и сегодняшний свет Рождества в нашей жизни отражается в святочных рассказах.
Традиция рождественского рассказа берет свое начало в средневековых мистериях. Это были драмы на библейские темы. Из мистерии в рождественский рассказ перешла подразумеваемая трехуровневой организация пространства (ад - земля - рай) и общая атмосфера чудесного изменения мира или героя, проходящего в сюжете рассказа через все три ступени мироздания.
Живший обычной земной жизнью герой волею обстоятельств оказывался в сложной жизненной ситуации, сравнимой с адом. А потом случалось чудо, носившее или чисто мистический характер, или вполне земной, когда герой, перестраивая свою духовную жизнь, сам вырывался из ада. И пришедшее на смену отчаянию состояние счастья было сравнимо с Раем. Рождественский рассказ имел, как правило, счастливый конец.
Основателем жанра рождественского рассказа принято считать Чарльза Диккенса, который задал основные постулаты «рождественской философии»: ценность человеческой души, тема памяти и забвения, любви к «человеку во грехе», детства. В середине XIX века он сочинил несколько рождественских повестей и стал публиковать их в декабрьских номерах своих журналов «Домашнее чтение» и «Круглый год». Диккенс объединил повести заглавием «Рождественские книги».
Традиция Чарльза Диккенса была воспринята как европейской, так и русской литературой. Ярким образцом жанра в европейской литературе принято также считать «Девочку со спичками» Г.-Х. Андерсена. Чудесное спасение, перерождение злого в доброе, примирение врагов, забвение обид - популярные мотивы рождественских и святочных рассказов.
"Дары волхвов" - самый трогательный рассказ не слишком склонного к сантиментам О.Генри. Супруги Диллингхем бедны. Главные их сокровища - роскошные волосы жены и прекрасные фамильные часы мужа - требуют соответствующих аксессуаров: набора черепаховых гребней и золотой цепочки. Вот это были бы настоящие рождественские подарки. Супруги горячо любят друг друга, но денег катастрофически не хватает, и все-таки они найдут выход, способ одарить друг друга. И это будут настоящие дары волхвов...
Русские писатели тоже не обошли вниманием рождественскую тему. Есть замечательные рассказы у Куприна. Его "Чудесный доктор" - просто классика жанра. Стоящую буквально на грани смерти семью спасает чудо. "Ангел" снисходит в жалкую лачугу в лице знаменитого русского доктора Пирогова.
У Чехова много святочных шутливых рассказов, есть рассказы, связанные непосредственно с рождественскими праздниками, те же "Мальчики" с незабываемым Володей и господином Чечевицыным. И все-таки Чехов бы не был Чеховым, если бы не написал "Ваньку". "Ванька" - вершина жанра, как бы пафосно это не звучало. Здесь все просто, прозаично и гениально.
Рождественские рассказы часто начинаются с описания беды и трудностей человеческого бытия. Бабушке, едва сводящей концы с концами, нечем порадовать внучат к празднику (Ч.Диккенс, «Рождественская елка»), мать не в состоянии купить ребенку подарок (П. Хлебников, «Рождественский подарок»), нет денег на елку и у обитателей петербургской трущобы (К. Станюкович, «Елка»), даровитый молодой человек незаслуженно притесняем своим скупым дядюшкой (П. Полевой, «Славельщики»), подневольный крестьянин по прихоти барина должен убить своего любимца медведя (Н. С. Лесков, «Зверь»), потеряв билет на поезд, старуха не может попасть к умирающему сыну (А. Круглов, «В канун сочельника»). Однако всегда находится выход, преодолеваются все преграды, рассеиваются наваждения.
Чудо Рождества Чудо совсем не обязательно связано с событиями сверхъестественного порядка - посещением ангелов или Христа (хотя встречается и такое), гораздо чаще это чудо бытовое, которое может восприниматься просто как удачное стечение обстоятельств, как счастливая случайность. Однако для рассказов, опирающихся на евангельскую систему ценностей, и случайности не случайны: в любом успешном стечении обстоятельств и автору и героям видится милостивое небесное водительство.
«Ух, какое большое стекло, а за стеклом комната, а в комнате дерево до потолка; это ёлка, а на ёлке сколько огней, сколько золотых бумажек и яблоков, а кругом тут же куколки, маленькие лошадки; а по комнате бегают дети, нарядные, чистенькие, смеются и играют, и едят, и пьют что-то»
Достоевский Интересно, что гармония порой обретается даже ценой смерти, причем автор обычно не покидает героя на ее пороге, вступая в небесные обители вместе с ним,- описание его «посмертного» блаженства как бы уравновешивает тяготы земного существования. Для маленького героя Ф. Достоевского сама смерть становится дверью в страну его заветных желаний, где он обретает все, чего так не хватало ему в действительности, - свет, тепло, роскошную елку, любящий взгляд матери. Именно «Мальчик у Христа на ёлке» стал, пожалуй, самым известным русским святочным рассказом.
Мой жилет ровно ничего не стоит, потому что он не светит и не греет, и потому я отдаю вам даром, но вы мне заплатите по рублю за каждую нашитую на нем стекловидную пуговицу, потому что эти пуговицы хотя тоже не светят и не греют, но они могут немножко блестеть на минутку, и это всем очень нравится.
«Неразменный рубль -- по- моему, это талант, который Провидение дает человеку при его рождении. Талант развивается и крепнет, когда человек сумеет сохранить в себе бодрость и силу на распутии четырех дорог, из которых с одной всегда должно быть видно кладбище. Неразменный рубль -- это есть сила, которая может служить истине и добродетели, на пользу людям, в чем для человека с добрым сердцем и ясным умом заключается самое высшее удовольствие. Все, что он сделает для истинного счастья своих ближних, никогда не убавит его духовного богатства, а напротив -- чем он более черпает из своей души, тем она становится богаче.»
Сегодня пора вспоминать теплые и трогательные истории. Особенно важно, что никогда эти рассказы не прятались в отдельные «детские» и «взрослые» рубрики журналов и альманахов. Это рассказы для семейного, домашнего чтения. Перед чудом нет детей и взрослых, молодых и старых. У Христа на празднике не будет конфликта отцов и детей.
В дореволюционной России в рождественскую ночь можно было встретить не только колядующих девушек и молодых людей, но и детей. Дети шли отдельной процессией и несли игрушечный вертеп - пещеру, в которой родился Иисус Христос. Вертеп обычно делался из бумаги и прикреплялся к длинной палке. Венчала его рождественская звезда. Вертеп был двух-, а иногда трехэтажным. И тогда он символизировал Вселенную, мироздание. Верхняя часть - непосредственно пещера - ассоциировалась с небом, средняя - земля - чаще всего изображала дворец царя Ирода, и нижняя, подземная часть - ад, там обитали черти и прочая нечисть. Все персонажи библейских историй были представлены куклами, с которыми дети разыгрывали целые спектакли, переходя из дома в дом. Эти представления являлись отголосками средневековых рождественских мистерий, давших начало всей календарной литературе в целом и рождественскому рассказу в частности. Классический рождественский рассказ имел определенные жанровые особенности: был трехчастен и, как ни странно, своей "архитектурой", напоминал детский рождественский вертеп. Ад - Земля - Рай. Живший обычной земной жизнью герой волею обстоятельств оказывался в сложной жизненной ситуации, сравнимой с адом. А потом случалось чудо, носившее или чисто мистический характер, или вполне земной, когда герой, перестраивая свою духовную жизнь, сам вырывался из ада. И пришедшее на смену отчаянию состояние счастья было сравнимо с Раем. Рождественский рассказ имел, как правило, счастливый конец.
Основоположником жанра рождественского современного рассказа по праву считается Чарльз Диккенс. У него есть целый цикл рождественской прозы. Первый свой рассказ он пишет в 1843 году, это "Рождественская песнь в прозе", и затем решает писать по рассказу к каждому Рождеству. В 1844 выходят "Колокола", в 1845 рождественская повесть "Сверчок за очагом", в 1847 - "Одержимый или Сделка с призраком". Рождественские повести задумывались Диккенсом как своеобразные проповеди человечности, любви, добра, призыва изменить жестокий мир через собственное преображение. Но проповеднические "инструменты", попав в руки гения превращаются в произведения искусства. Мистер Скрудж из, пожалуй, самой известной рождественской повести Диккенса, в компании Духов Рождества проходит "классическую" рождественскую трансформацию, постепенно обретая все более и более явственные "человеческие" черты.
Отдала дань рождественской теме знаменитая шведская писательница Сельма Лагерлёф. Это и цикл библейских рождественских историй и чудесные рассказы. В "Рождественском госте" никаких рождественских духов, чудо совершается в людских душах. Здесь звучат все "вечные" мотивы рождественских рассказов: тема принятия человека "во грехе", прощения, ценности человеческой души. Очень интересно интерпритируется практически обязательная для этого жанра "детская" тема. Именно дети выступают спасителями Рустера - рождественского гостя - а с ним и всей своей семьи.
"Жена Лильекруны взволнованно подошла к Рустеру.
Послушай, Рустер! - заговорила она. - Я понимаю, что тебе кажется, будто все для тебя кончено. Музыка перестала быть тебе подспорьем, и ты губишь себя водкой. Так вот, на самом деле для тебя еще не все пропало, Рустер!
Какое там! - вздохнул Рустер.
Ты же сам видишь, что возиться с детишками, как сейчас - занятие как раз по тебе. Если ты начнешь учить детей чтению и письму, ты снова станешь для всех желанным гостем. Вот тебе инструменты, на которых играть ничуть не легче, чем на флейте или на скрипке. Взгляни-ка на них, Рустер!
И с этими словами она поставила перед ним двух своих детей. Он поднял взгляд и, сощурясь, как от яркого солнца, посмотрел на них мутными глазами. Казалось, будто он с трудом может выдержать ясный и открытый взгляд невинных детских глаз.
Посмотри на них, Рустер! - строго повторила жена Лильекруны.
Я не смею, - ответил Рустер, пораженный ослепительным сиянием непорочной души, которое светилось в прекрасных детских глазах.
И тут жена Лильекруны рассмеялась звонко и радостно.
Придется тебе к ним привыкать, Рустер! Ты можешь на весь этот год остаться у меня в доме учителем."
"Дары волхвов" - самый трогательный рассказ не слишком склонного к сантиментам О.Генри. Супруги Диллингхем бедны. Главые их сокровища - роскошные волосы жены и прекрасные фамильные часы мужа - требуют соотвествующих аксессуаров: набора черепаховых гребней и золотой цепочки. Вот это были бы настоящие рождественские подарки. Супруги горячо любят друг друга, но денег катастрафически не хватает, и все-таки они найдут выход, способ одарить друг друга. И это будут настоящие дары волхвов...
Русские писатели тоже не обошли вниманием рождественскую тему. Есть замечательные рассказы у Лескова. И, конечно, Куприн.
Его "Чудесный доктор" - просто классика жанра. Стоящую буквально на грани смерти семью спасает чудо. "Ангел" снисходит в жалкую лачугу в лице знаменитого русского доктора Пирогова.
В рассказе "Тапер" на карте стоит не жизнь, а будущая карьера, но это та карьера, которая "пан или пропал", без которой и жизнь не нужна. Юный музыкант попадает в богатый дом в качестве тапера. В доме предрождественская суета. Куприн замечательно передает беззаботную атмосферу приближающегося праздника..
"... у дверей передней громко затрещал звонок. Тина уже бежала туда стремглав, навстречу целой толпе детишек, улыбающихся, румяных с мороза, запушенных снегом и внесших за собою запах зимнего воздуха, крепкий и здоровый, как запах свежих яблоков. Оказалось, что две большие семьи - Лыковых и Масловских - столкнулись случайно, одновременно подъехав к воротам. Передняя сразу наполнилась говором, смехом, топотом ног и звонкими поцелуями.
Звонки раздавались один за другим почти непрерывно. Приезжали все новые и новые гости. Барышни Рудневы едва успевали справляться с ними. Взрослых приглашали в гостиную, а маленьких завлекали в детскую и в столовую, чтобы запереть их там предательским образом. В зале еще не зажигали огня. Огромная елка стояла посредине, слабо рисуясь в полутьме своими фантастическими очертаниями и наполняя комнату смолистым ароматом. Там и здесь на ней тускло поблескивала, отражая свет уличного фонаря, позолота цепей, орехов и картонажей."
Никто и не чувствует, что в этот момент, по сути дела, решается человеческая судьба - откажут мальчику, и нищета засосет, погубит, юный талант, не сможет расцвести без поддержки, помогут - и блеск гения осветит жизнь людей, в том числе и хозяев дома, разглядывающих сейчас в прихожей странного гостя. Здесь тоже есть свои рождественские духи: прекрасно-холодная Лидия, веселая маленькая Тина, роскошно щедрый отец и, конечно, Великий Музыкант...
Для рождественского рассказа характерен счастливый, радостный конец. Но часто жизнь вносит свои печальные коррективы. К ее посланиям, призывам талантливый писатель не может не прислушиваться. Поэтому все чаще в литературе появляются рассказы с грустным, а подчас просто трагическим концом.
Это, конечно, и пронзительная "Девочка со спичками" мудрого утешителя Ганса Христиана Андерсена и "Мальчик у Христа на елке" Ф.М.Достоевского.
Особая нота в рождественской теме у Л. Андреева. Его "Ангелочек" завораживает мистической безысходностью.
У Чехова много святочных шутливых рассказов, есть рассказы, связанные непосредственно с рождественскими праздниками, те же "Мальчики" с незабываемым Володей и господином Чечевицыным. И Все-таки Чехов бы не был Чеховым, если бы не написал "Ваньку". "Ванька" - вершина жанра, как бы пафосно это не звучало. Здесь все просто, прозаично и гениально.
Используя предельно простую форму небольшого рассказа, писатель, как всегда поднимается или поднимает нас до философских обобщений. Как прекрасна земля. "А погода великолепная. Воздух тих, прозрачен и свеж. Ночь темна, но видно всю деревню с ее белыми крышами и струйками дыма, идущими из труб, деревья, посребренные инеем, сугробы. Всё небо усыпано весело мигающими звездами, и Млечный путь вырисовывается так ясно, как будто его перед праздником помыли и потерли снегом..." Рай, который люди ухитряются превратить в ад. Для маленького и беззащитного человека.
Эти непраздничные рассказы как рождественские колокольчики будят наши сонные души, заставляя оглянуться вокруг. И так или иначе они тоже в традициях, заложенных Диккенсом,отцом-основателем прекрасного жанра. Поэтому выключим телевизор, обложимся книгами, и в путь... по страницам рождественских рассказов.
Использованы материалы сайтов Инета.
Разделы: Русский язык
Цели урока:
- творчески анализировать текст,
- задавать вопросы,
- работать со словом,
- прогнозировать,
- находить основные жанрообразующие признаки рождественских текстов
Ход урока
1. Вступление
Это событие стало одним из центральных сюжетов всей христианской культуры, с него весь христианский мир начинает свое летоисчисление. Вот как описывает рождение Иисуса Христа поэт Иосиф Бродский
Рождество
Волхвы пришли. Младенец крепко спал.
Звезда светила ярко с небосвода.
Холодный ветер снег в сугроб сгребал.
Шуршал песок. Костер трещал у входа.
Дым шел свечой. Огонь вился крючком.
И тени становились то короче,
То вдруг длинней. Никто не знал кругом,
Что жизни счет начнется с этой ночи.
Волхвы пришли. Младенец крепко спал.
Крутые своды ясли окружали.
Кружился снег. Клубился белый пар.
Лежал младенец, и дары лежали.
2. Вопросы к учащимся
3. Святки были очень веселым временем года: все пели песни во славу Христа, ходили по домам, колядовали, поздравляли односельчан (сцена празднования Рождества в фильме А.Роу “Ночь перед рождеством”)
4. Какой рассказ вы читали дома.
Определите тематику рассказа. Слайд №4 приложения 1 .
Мы прочитали рассказ Н.Лескова “Неразменный рубль”. Что вы можете рассказать об авторе данного произведения? Знал ли он рождественские традиции? Слайд №5 приложения 1 .