Он скрывался от НКВД и приходил пьяным к Сталину, получал Нобелевскую премию и мечтал о славе Льва Толстого. Такова судьба Михаила Шолохова.
УЖЕ при жизни он был признан великим и стал единственным из пяти русских писателей, получивших Нобелевскую премию, будучи гражданином страны. (Иван Бунин, Иосиф Бродский и Александр Солженицын получили награду, находясь в эмиграции, а Борис Пастернак от премии был вынужден отказаться.)
Лауреатом премии он стал "за бескомпромиссное изображение человека XX века". Однако для всех Шолохов прежде всего автор "Тихого Дона".
Первые две книги были изданы в 1928-1929 годах. На 24-летнего писателя обратили внимание. Мировая же слава к Шолохову пришла несколько лет спустя, после того как были напечатаны 3-я и 4-я книги.
На встречу с вождем он опоздал
КСТАТИ, третью книгу "Тихого Дона", в которой речь идет о Гражданской войне, сперва не хотели публиковать. Судьбу и романа, и самого писателя решил Сталин, встречу с которым Шолохову организовал хорошо к нему относившийся Горький.
Встреча вождя и молодого писателя состоялась на даче Горького. Шолохов приехал первым и, увидев, что главного гостя еще нет, отправился на рыбалку. На реке, как водится, время пролетело незаметно. Сталин встретил опоздавшего Шолохова недружелюбно. Разговор получился довольно жестким.
"Почему вы пишете с сочувствием к белому движению? Корниловы у вас там, Лисницкие..." - начал с вопроса Сталин. Оказалось, что перед встречей он прочел весь роман. Шолохов не растерялся: "А белые на самом деле были значительными людьми. Тот же генерал Корнилов сумел пробиться на самый верх, родившись в бедняцкой семье. Ел за одним столом с рядовыми. А когда бежал из австрийского плена, то несколько километров нес на себе раненого солдата". Сталину ответ не понравился: "У советского писателя должен быть отбор - что писать, а что нет". "Так ведь я это в роман и не вставил", - парировал Шолохов. "Ну хорошо, будем печатать", - в конце концов согласился вождь.
Он, кстати, настаивал, чтобы Григорий Мелехов (первоначально героя звали Абрам Ермаков) в финале романа стал советским человеком, чуть ли не коммунистом. Шолохов пытался, но в конце концов так и не смог наступить на горло собственной песне. Над окончанием романа он работал в Москве, гостя у своего друга Василия Кудашева. Тот вспоминал, что Михаил как-то поздно ночью разбудил его: "Нет, Вася, не могу. Вот какой будет финал". И прочитал то, что вскоре стало известно всему миру.
С именем Василия Кудашева связана история пропавшей рукописи "Тихого Дона". Шолохов познакомился с Василием, когда приехал в Москву поступать в МГУ. Но, как сын состоятельных родителей и к тому же беспартийный, не прошел отбора.
Не поступив в университет, Михаил Александрович вернулся к себе в Вешенскую. Но, когда приезжал в столицу, всегда навещал Кудашева. И в один из приездов оставил в его квартире в Камергерском переулке рукопись двух первых книг "Тихого Дона".
Уже после смерти писателя стало известно, что владеет ими дочь Кудашева. Когда женщины не стало и ее дочь тоже умерла, права на реликвию перешли к дальней родственнице Кудашевых. Ее завалили предложениями продать рукопись, в том числе и через аукцион "Сотбис". Предлагали большие деньги. Но она не поддалась на уговоры и решила рукопись за границу не отдавать. В. Путин, бывший тогда премьер-министром, распорядился найти необходимую сумму для приобретения рукописи государством. После того как 885 страниц (605 из них написаны рукой самого писателя, остальные переписаны его женой) рукописного текста попали в распоряжение специалистов, стало окончательно ясно, что автор романа - Михаил Шолохов.
РАЗГОВОРЫ о том, что первая книга "Тихого Дона" написана не Шолоховым, появились еще в 1929 году. Была создана специальная комиссия, вынесшая решение об авторстве Шолохова. Вторая волна обвинений (говорили, будто Михаил Александрович позаимствовал роман у казацкого писателя Крюкова) появилась в 70-е годы.
"Почему? - рассуждает профессор, завотделом новейшей русской литературы Института мировой литературы им. Горького Александр Ушаков. - Да завистников у Шолохова было слишком много. Предисловие к изданной за границей книге "Стремя "Тихого Дона" написал Солженицын. Вернувшись в 50-е годы из ссылки, Александр Исаевич первым делом отправил Шолохову письмо, в котором назвал его великим писателем. Но когда Шолохов выступил против присуждения повести Солженицына "Один день Ивана Денисовича" Ленинской премии, тот, видимо, затаил на него обиду. Уехав жить на Запад, Солженицын - мне это точно известно - стал искать человека, который написал бы антишолоховскую книгу. И, разумеется, нашел. Кстати, когда в нашем распоряжении оказалась рукопись "Тихого Дона", безоговорочно подтверждающая авторство Шолохова, мы предложили Александру Исаевичу взглянуть на нее. Он отказался, сославшись на множество дел".
Взаимоотношения Шолохова с коллегами по цеху - отдельная тема. Алексей Толстой относился к нему довольно сдержанно. Когда в 40-м году зашла речь о присуждении "Тихому Дону" Сталинской премии, Толстой выступил против. Вместе с Фадеевым они настаивали на том, что роман нуждается в доработке, ему не хватает более советского финала. Правда, когда дело дошло до голосования, все деятели культуры - члены комитета по присуждению премии единогласно высказались за "Тихий Дон".
Впрочем, "виновником" положительного решения был сам Сталин, накануне голосования обронивший в разговоре: "Решать, конечно, писателям. Но мне как читателю роман нравится". Тот факт, что читателю Сталину нравится писатель Шолохов, и решил исход дела. Как несколькими годами ранее решил и саму судьбу писателя.
Писателя пытались сделать главой заговора
ДЕЛО в том, что в середине 30-х годов на Шолохова готовилось покушение. НКВД Ростовской области, где тот жил, сфабриковало дело, в котором Шолохов фигурировал как глава местного контрреволюционного заговора. Но один из чекистов успел предупредить писателя. И тот кружными путями, нарочно запутывая следы, уехал в Москву. Добравшись, тут же позвонил секретарю Сталина Поскребышеву. "Не бойтесь, вас позовут", - сказал тот.
Звонка из Кремля Шолохов стал дожидаться в компании Александра Фадеева. Приятели крепко выпили. И вдруг звонок - в Кремль! Поскребышев, видя, в каком состоянии находится Шолохов, попытался отпоить его чаем. Но Сталин почувствовал запах: "Товарищ Шолохов, говорят, вы слишком много пьете!" На что писатель ответил: "С такой жизни запьешь, товарищ Сталин!" И подробно рассказал вождю, что привело его в Москву. После этого разговора Сталин собрал заседание Политбюро, вызвал все руководство НКВД. А через какое-то время там начались серьезные кадровые перестановки.
Шолохов прекрасно понимал, что происходит в стране. Он не был наивным человеком. Наоборот, был довольно практичным и всегда дистанцировался от власти. "Помню, в 54-м году вместе с тогдашним руководителем нашего института Анисимовым мы шли на открытие Второго съезда Союза писателей, - вспоминает профессор Александр Ушаков, - и на улице встретили пошатывающегося Шолохова. "Миша, ты что, пьяный?" - спросил наш директор. "У меня друг из лагерей вернулся, - сказал Шолохов. - 17 лет отсидел. Ни одного целого пальца нет".
С новым руководством страны - Хрущевым и Брежневым - Шолохов общего языка найти не сумел. Закончив "Они сражались за Родину", отослал рукопись Брежневу. Тому роман настолько не понравился, что он даже ничего не ответил. И тогда Шолохов, по словам родственников, сжег рукопись. Хотя, по мнению специалистов, по своей мощи этот роман мог бы сравниться с "Тихим Доном". То, что в конце концов было издано, - далеко не первоначальный вариант, созданный писателем.
Но в историю он все равно вошел как автор великого романа "Тихий Дон". Кампанию по присуждению Шолохову Нобелевской премии стал вести английский писатель лорд Сноу, большой почитатель шолоховского таланта. Так получилось, что за год до этого, в 64-м году, Нобелевскую премию присудили Жану Полю Сартру, который отказался ее принять со словами: "Я не буду получать Нобелевскую премию, пока ее лауреатом не станет Михаил Шолохов".
Для самого Шолохова присуждение Нобелевской премии стало полнейшей неожиданностью. Хотя цену себе, как большому писателю, он знал всегда. Недаром на полях рукописи "Тихого Дона" рядом с автографом "М. Шолохов" он старательно выводил: "Л. Толстой".
"На мой взгляд, Шолохов - самый большой писатель ХХ века, - считает Александр Ушаков. - Тем, которые он затрагивал, не касался никто. Он же писал о главных проблемах столетия, о том, что человека, как и его Григория Мелехова, всегда будут кромсать войны. По уровню понимания века и места человека в нем Шолохову нет равных. Талант Шолохова - это талант пророка".
Почему Шолохов решил написать свой знаменитый роман? Как он его писал? На каком материале, на основе каких знаний? Об этом и многом другом беседуем со специалистом - доктором филологических наук, профессором Московского городского педагогического университета Сергеем Васильевым.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Сегодня у нас в гостях, ну, хочется верить, не просто хорошо знакомый, а наш друг доктор филологических наук, профессор кафедры русской литературы Московского городского педагогического университета Сергей Анатольевич Васильев. Сергей Анатольевич, здравствуйте.
С.ВАСИЛЬЕВ: Добрый день.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Спасибо за то, что вы большую часть выходного дня отдаете радиослушателям радиостанции «Маяк». Спасибо вам.
С.ВАСИЛЬЕВ: Спасибо, что вы даете такие интересные темы, надеюсь, что разговор будет любопытный.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Очень хочется поговорить о великом русском писателе, о Михаиле Шолохове, поговорить об энциклопедии русского казачества. Причем, знаете, не проводить параллели, что вот, «Война и мир» энциклопедия русской жизни, энциклопедия донского казачества. Для меня, честно говоря, это тоже такая энциклопедия русской жизни «Тихий Дон», но и заинтересовать наших радиослушателей не только великим произведением, если вдруг кто-то еще от экранизации не дошел до прочтения, но и самой жизнью великого писателя. Это единственное, что нам удастся. Говорить о «Тихом Доне» без разговора о жизни Шолохова, ну, просто невозможно.
С.ВАСИЛЬЕВ: Да, конечно.
И.РУЖЕЙНИКОВ: «Тихий Дон» и все, откуда это? Откуда и куда? Давайте мы начнем с самых-самых истоков. Ведь происхождение Михаила Шолохова никак не говорило, что он станет писателем.
С.ВАСИЛЬЕВ: А как писателями становятся?
И.РУЖЕЙНИКОВ: А я не знаю, я не писатель.
С.ВАСИЛЬЕВ: Можно быть, наверное, из литературной семьи, но писателем не стать. Это уже, как говорится, писатель милостью божией, если это есть, оно прорастает через самые разные обстоятельства. Есть писатели и не думавшие, что станут писателями, наверное, есть, которые учились этому всю жизнь. У некоторых дар открывается в 50 лет и позже, так что все очень по-разному бывает.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Ну, все-таки, как мне кажется, неплохо бы, когда ребенок рождается в высокообразованной семье. Русский язык это не новый норвежский. Там, где люди хорошо говорят по-русски, там, где человек получает хорошее, может получить хорошее образование. Шолохов родился в трудное время, ну, и, в общем, семья звезд с неба не хватала.
С.ВАСИЛЬЕВ: Вы знаете, на уровне станицы, на уровне местного, что ли, мы сейчас говорим об этом, откуда прорастало все, его отец Александр Михайлович Шолохов был очень культурным, образованным человеком.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Довольно образованным.
С.ВАСИЛЬЕВ: Да, конечно, у него была библиотека. И он очень заботился, надо сказать, вот это подчеркивают биографы Шолохова, он очень заботился об образовании и воспитании своего сына, это очень важно. И о здоровье, и об образовании, и о воспитании. Время было страшное, но Михаил Александрович учился в гимназиях, в том числе, и даже, когда произошла революция, Гражданская война началась, так что вклад семьи…
И.РУЖЕЙНИКОВ: А он закончил, он же не успел, по-моему, закончить?
С.ВАСИЛЬЕВ: Он не успел закончить, полный курс не успел пройти, да. Но он окончил Каргинское одноклассное приходское мужское училище, у него до того был замечательный педагог, оставивший воспоминания о нем, Тимофей Тимофеевич Мрыхин, который готовил его к этому училищу. Потом он учился в гимназиях, конечно. Он учился в гимназии Шелапутина в Москве, замечательное здание, переулок Хользунова нынешний, там находится Главная военная прокуратура потрясающая. Даже мимо проходить очень приятно, поскольку это стиль «серебряного века».
И.РУЖЕЙНИКОВ: Лучше мимо проходить.
С.ВАСИЛЬЕВ: Ну, да, конечно, в этом смысле да. Но он заходил по другому поводу. Он учился порядка трех лет в Богучаре, Воронежская область, это относительно недалеко от его станицы, и какое-то время, несколько месяцев учился в гимназии станицы Вёшенская, а потом уже начались страшные бои на Дону и родители вынуждены были выехать из центральной станицы в хутор Плешаков, там спасались.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Поясните, пожалуйста, вопрос очень странный, что такое станица? Вот мы так часто это употребляем, люди, которые этого, мы же не знаем, что такое станица. Это имеет какое-то отношение к казачьему укладу или нет? Станица это что-то, что там, где нет церкви, то есть это название деревни?
С.ВАСИЛЬЕВ: Нет, как раз станица, ну, очевидно от слова «стан».
И.РУЖЕЙНИКОВ: Ну, разумеется.
С.ВАСИЛЬЕВ: Когда-то бывший очевидно стан. Станица Вёшенская от слова «вешки», «вехи», которые, как считается, были там, находились вдоль реки, были ориентирами и так далее. Вот одна из этимологий возможных. Станица, конечно, имела обязательно храм.
И.РУЖЕЙНИКОВ: А, станица имела храм. То есть, если есть стан казачьего войска, в общем, какого-то казачьего объединения, разумеется, там должен быть храм.
С.ВАСИЛЬЕВ: Конечно.
И.РУЖЕЙНИКОВ: То есть это не деревня, а село.
С.ВАСИЛЬЕВ: Да, это село достаточно крупное село. И село от деревни как раз и отличается, прежде всего, наличием храма. В станице Вёшенская их было два. Один до сих пор сохранился Михаила Архангела, небесного покровителя Михаила Александровича, и он приложил силы к тому, чтобы спасти этот храм в 1930-е годы. А главный собор, Троицкий, по-моему, он был разрушен.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Не пережил. Совершенно невообразимый кульбит, на самом деле, он же из чекиста практически, он же чуть ли ни чекистом был. Поясните.
С.ВАСИЛЬЕВ: Нет, нет.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Вот историю его несостоявшегося, слава богу, расстрела, заключения в тюрьму.
С.ВАСИЛЬЕВ: Да, он был советским служащим.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Вот кем?
С.ВАСИЛЬЕВ: Ну, поначалу статистиком, потом он окончил курсы и стал инспектором по продовольственному налогу. А это была должность, как вы понимаете…
И.РУЖЕЙНИКОВ: Расстрельная в это время.
С.ВАСИЛЬЕВ: Да, очень непростая. Уже был продналог, считается, что это помягче, чем продразверстка, когда все абсолютно отбирали, но, на самом деле, фактически условия были такие, что отдавать было нечего. И всегда он был очень смелым человеком и думал о людях, старался помочь им, вот это его, я считаю, главное качество, как личности. И он в те тяжелейшие времена писал доклады о том, что нечего просто брать, что люди последние корешки объели, что заваривают дубовую кору. И на этом фоне, особенно когда он сталкивался с тяжелыми ситуациями, многодетные семьи, например, и так далее, он не завышал, как может кто-то подумать, исходя из формулировки «превышение служебных полномочий», а он, наоборот, занижал эти нормы и брал меньше, что, собственно, влекло на него служебное расследование, и это по тем временам, конечно, было вплоть до расстрела.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Расстрел, конечно.
С.ВАСИЛЬЕВ: Мнения разделились. Один из судей предлагал расстрелять, второй, к счастью…
И.РУЖЕЙНИКОВ: За саботаж.
С.ВАСИЛЬЕВ: Да, это могло быть расценено, как государственное преступление в страшные такие тяжелые времена.
И.РУЖЕЙНИКОВ: И как же ему удалось избежать? Вообще фантастическая история. Я так понимаю, что трудно было из этих застенок выйти, а он вышел.
С.ВАСИЛЬЕВ: Это не были застенки, к счастью, его никуда не этапировали, повторяю, в какие-то столицы.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Это вроде как просто выдвинули обвинение.
С.ВАСИЛЬЕВ: Да, он был определенное время в заключении, но это, я повторяю, было на местном уровне и это не то, что где-то там…
И.РУЖЕЙНИКОВ: То есть это не тюрьма, не подвал.
С.ВАСИЛЬЕВ: Нет, к счастью, нет.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Ну, повезло русской литературе, на самом деле.
С.ВАСИЛЬЕВ: Конечно, и не один раз. Есть еще одна история, кто-то сомневается в ее достоверности, но об этом пишут, об этом есть статья и в «Шолоховской энциклопедии». Вот мне хочется одну небольшую сделать вставочку, отступление о том, где нам брать достоверную информацию о Шолохове. Это ведь очень важно, откуда мы получаем эту информацию, где черпаем факты, какова интерпретация, какова точка зрения.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Как отсеиваем мифы.
С.ВАСИЛЬЕВ: Это да, конечно. И в этой связи на данный момент главным изданием является «Шолоховская энциклопедия». Она вышла четыре года назад в издательстве «Синергия», в издательском доме, руководителем проекта был Бессмертных Эрнст Александрович, а председателем редколлегии Дворяшин Юрий Александрович. Вот там мы увидим системный, очень обоснованный подход к жизни и творчеству Шолохова. Государственный музей-заповедник в станице Вёшенская самым активным образом участвовал в создании этой энциклопедии.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Ну, разумеется.
С.ВАСИЛЬЕВ: Да, это есть. И вот там, в частности, мы увидим и в летописи жизни и творчества Шолохова, изданной там же, вот это важная книга для тех, кто хочет разобраться. Там много цитат любопытных, архивные публикации вводятся в оборот. Эпизод с Махно. Вот как раз Шолохов, будучи продинспектором, да и вообще советским служащим, который по временам Гражданской войны должен был быть еще и защитником Советской власти, вооруженную борьбу вести. И он в одной из автобиографий писал, что мы гонялись за бандами, банды гонялись за нами, все это, как и должно было бы быть. Вот он по одному из эпизодов, есть воспоминания начальника штаба Махно, фрагмент опубликован. Он как раз нарвался на эту армию Махно, естественно, беспощадную и так далее, но по одной из версий батька, увидев подростка фактически, решил пощадить его. «Расстреляем мы тебя в следующий раз, - сказал он, - если еще раз попадешься на этом». Так что, как минимум, дважды, да, вы правы, русской литературе очень повезло.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Дорогие друзья, если вам действительно не плакатно, а действительно интересна русская история, поинтересуйтесь историей Гражданской войны. Не долгое время, где-то примерно на протяжении полугода один из главных союзников Красной Рабоче-Крестьянской Армии вот как раз на Дону был Нестор Иванович Махно. И его страшная военная махина с пятью сотнями тачанок. Тачанка это не изобретение «красных», это изобретение Нестора Ивановича. Ну, это отдельная история, которой можно посвящать много программ. А мы сегодня о высоком, о литературе, я прошу прощения, здесь будет практически плакат и лозунг, о нашем великом соотечественнике, о Михаиле Шолохове. И уже скоро подойдем к «Тихому Дону». Чего его писать потянуло? Вот, как вы считаете, без академизмов, что его потянуло писать? Опять же, это магия, почему Бабель начал писать, непонятно, почему Шолохов начал писать? Почему Пушкин, понятно, ладно, наверное, понятно, они с детства этим увлекались. Почему?
С.ВАСИЛЬЕВ: Видимо, это было его призвание, его миссия, его долг, его счастье, как человека.
И.РУЖЕЙНИКОВ: А он сам ничего об этом не говорил, нет? Не осталось никаких воспоминаний его личных, вот почему он стал писать?
С.ВАСИЛЬЕВ: Он очень увлеченно рассказывал о своих замыслах в письмах к жене, например, с друзьями очень много общался. Для него, мне кажется, это было естественно и органично. Вряд ли можно тут какую-то цель фиксировать. Это мы можем увидеть некоторые или самые важные следствия того, что он начал писать. А для него это было естественно, как дышать, как жить. Дело в том, что он занимался в первый год Советской власти агитационной работой, так это тогда называлось, но, на самом деле, ликвидировал безграмотность, уже тогда начинал, учительствовал, можно сказать, образование, конечно, более чем ему позволяло. Кстати сказать, он хотел быть писателем сознательно. И когда оказался в Москве, он посещал занятия писательского объединения в общежитии писательском на Плющихе, где преподавали и Асеев, и Шкловский, и Брик, то есть такие видные фигуры, конечно, того времени. И он учился, ходил на занятия, семинары посещал так называемого «Брюсовского института». Он недолго существовал, вот такой предшественник, может быть, Литературного института имени Горького, но это совсем другое учреждение. То есть среда для него была очень важна. Он был членом РАПП, общался, Российская ассоциация пролетарских писателей, то есть погружался в эту атмосферу, и это быстро он осознал, как главное дело своей жизни. Ну, а когда еще занимался так называемой агитационной работой, когда он еще участвовал в таком любительском театре агитационном, он уже писал пьесы. Причем, как об этом пишет его учитель Мрыхин Тимофей Тимофеевич, он выдавал их сначала, как за чужие, говорил: «Мне из станицы присылают». А в какой-то момент раскрылся, оговорился, прибежал и сказал: «Нет вдохновения, третьей части не получается».
И.РУЖЕЙНИКОВ: Ах, вот оно, что.
С.ВАСИЛЬЕВ: И с этих любительских постановок, наверное, начинается его писательская деятельность. Может быть, что-то было раньше. Он очень любил читать. По его воспоминаниям он мог уединиться с книгами и искать его, кричать даже для детских мальчишеских игр было совершенно бесполезно, он настолько любил слово, и классику читал. Вот это тоже фактор очень важный, наверное. Его тянуло к слову с самого детства, причем не к бульварной литературе, а к литературе классического плана. Весь перечень имен, конечно, был в его арсенале.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Понимаете, я-то не знаю, что он читал, но вот мы, когда сейчас говорим «классика», причем мы не специалисты, мы сразу себе представляем Льва Николаевича Толстого.
С.ВАСИЛЬЕВ: И правильно представляете.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Очень хорошо, все правильно. Понимаете, но только в 1920-е года, что Толстой, что Бабарыкин, они были для широкого читательского круга они стояли примерно на одних ступенях. Это сейчас мы, то есть мы не знаем, кто такой Бабарыкин, и, слава богу, может быть, кстати, а Толстой это Толстой. Это, мало того, что «зеркало русской революции», это еще и великий русский писатель, или, наоборот. Сохранились воспоминания Шолохова о том, любимый писатель, кого он любил или нет? Понимаете, одно время Гоголь, другое дело, для меня вот эта полярность Гоголь и Толстой, вот для меня это полярно. Ну, для меня, я не Шолохов.
С.ВАСИЛЬЕВ: Понятно. Толстого вы очень точно назвали, Игорь Владимирович, и он говорил о том, что старику мы обязаны всем, именно о Толстом.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Да, я знаю это фразу, да.
С.ВАСИЛЬЕВ: Замечательно. Причем и Гоголя тоже, он Гоголя обильно цитировал и в речах даже в своих, в публицистике, о «Тарасе Бульбе» упоминал неоднократно, и на съездах писательских, партийных, вот это очень важная тоже его черта. Бунин, Чехов, например, тоже фраза у него была любопытная о том, что, казалось, «какая разница между мной и Чеховым, какая огромная разница, однако, и Чехов влияет». Вот такой.
И.РУЖЕЙНИКОВ: А Бунин, каким образом?
С.ВАСИЛЬЕВ: Да, конечно, Бунин. Он знал его стихи очень хорошо.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Потому что Иван Алексеевич-то очень нехорошо о нем отзывался. Ну, хотя Иван Алексеевич обо всех плохо отзывался.
С.ВАСИЛЬЕВ: Да, но, вместе с тем, читал и знал, что самое главное, наверное.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Нет, Иван Алексеевич плохо отзывался о том, кого читал. Просто так огульно он не говорил.
С.ВАСИЛЬЕВ: Конечно.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Он много читал.
С.ВАСИЛЬЕВ: Это так, его резкий характер всем известен. Некоторые мнения он меня насчет Блока, я знаю, корректировал, хотя были уничтожающие высказывания. То есть он корректировал, конечно. Толстой для него оставался все время фигурой номер один, «Освобождение Толстого», такую книгу он написал уже в эмиграции и так далее. Так что здесь тоже есть, о чем поговорить.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Ну, это отдельная история. Начинает он с газеты, Шолохов, или с чего, с публицистики, с чего он начинает?
С.ВАСИЛЬЕВ: Он начинает с произведений, которые злободневны, которые интересны его землякам, которые можно прочитать в узком кругу, и, вместе с тем, такие, которые показали бы эпоху вот в таком, может быть, комическом, забавном, юмористическом ключе.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Это то, что тогда называлось «фельетон». Сейчас мы под фельетоном понимаем несколько… Ну, хотя, нет, все равно, это традиция русского литературного фельетона.
С.ВАСИЛЬЕВ: Да, совершенно верно, если угодно, чеховская традиция, и дальше она вглубь уходит, в XVIII она уходит. Фельетон «Испытание», вот такой фельетон, 1923 год, фельетон это уже чуть позже, «Ревизор» гоголевский, как раз для него это было очень характерно, фельетон между ними, тоже 1923 год, «Три», это о пуговицах, юмористический. Вот с этого он начинает, это его первая публикация, газета «Юношеская правда», и у него сложились отношения с этим изданием, далее он там публиковался. И вообще тогда в 1920-е годы уже складывалась, очень активно работала система вовлечения молодежи в сферу культуры, в писательский труд, вот так можно сказать. Он посещал литературное объединение «Молодая гвардия», тоже оно много ему дало, он там подружился с некоторыми авторами. И, прочтя там один рассказ, он обрел единомышленников, тех, кто мог его дальше поддержать, порекомендовать.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Это кто были?
С.ВАСИЛЬЕВ: Ну, например, его друг, писатель Василий Кудашев, он очень ценил отношения с ним. Он во время Отечественной войны погиб.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Если я не ошибаюсь, да, он во время войны погиб.
С.ВАСИЛЬЕВ: Да. Ну, вот эти 1920-30 годы были временем тесного общения, есть фотографии, письма. Кудашев уже тогда чуть более высокий статус имел, публикации, я имею в виду, и он поддержал Михаила Александровича. А дальше, конечно, спустя очень короткое время, 1925 год, это уже пошел вал, можно сказать, публикаций, рассказы не только печатали в журналах, но и выходили отдельными изданиями, что было показателем интереса к нему, это очень важно.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Ну, наверное, это… Я не помню, когда у Катаева проза появилась отдельными изданиями, по-моему, позже гораздо. Ну, да, наверное, по возрасту их можно сравнивать.
С.ВАСИЛЬЕВ: Конечно, да, совершенно верно. В 1925 году уже у него вышла первая книга «Донские рассказы», а в 1926 «Лазоревая степь». То есть он с самого начала чрезвычайно интенсивно работал, это отличает его стиль, его творческую манеру 1920-30 годов, колоссальная энергия и произведения очень высокого уровня. Первый рассказ «Родинка» был, отходящий вот от этого учебного фельетона, так сказать.
И.РУЖЕЙНИКОВ: О, да.
С.ВАСИЛЬЕВ: Прямо скажем, да.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Я сделаю одну ремарку, а вы меня или согласитесь, или поправьте. 1920-е годы, времена НЭПа, мало, кто жил так хорошо из интеллигенции, а писатели это представители интеллигенции, даже, если они вышли из рабочей среды. Мало, кто жил так хорошо, как писатели и журналисты. Яркое тому подтверждение это история вовлечения в писательство своего младшего брата Катаева. Он это описывает в «Алмазном своем венце», что вот, смотри, ты за один, ну, перечитайте, там это очень красиво написано, за один день заработал больше, чем бы ты заработал за месяц, служа в Бутырской тюрьме. Он в Бутырской тюрьме служил, его братец младший великий тоже. Посмотрите, как брата зовут, ну, псевдоним хотя бы. Вот, к чему я хочу сказать, что жили они все прекрасно до поры, до времени.
С.ВАСИЛЬЕВ: Нет, совсем нет.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Поправьте меня.
С.ВАСИЛЬЕВ: К Шолохову это не имеет отношения. Я имею в виду 1920-е годы как раз, не имеет отношения совершенно, потому что это время было для него поиска и поиска даже не выбора жизни, наверное, он его сделал, очевидно, а какого-то материального, хоть какого-то равновесия. Он к тому моменту уже женился, Мария Петровна его супруга, в 1926 году у них родилась дочка Светлана Михайловна, в этом году у нее замечательный юбилей был, мы ее поздравляли, журнал «Мир Шолохова», в частности, откликнулся на это.
С.ВАСИЛЬЕВ: Да, спасибо. Но жизнь в материальном смысле для него была крайне тяжелой в 1920-е годы.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Именно крайне тяжелой?
С.ВАСИЛЬЕВ: Да, поскольку он в Москве не имел своего жилища, тогда пристанища, с друзьями ночевал. В какой-то момент просто не было денег хоть как-то остаться в Москве, продолжать свои литературные дела, и он уехал.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Именно по экономическим соображениям?
С.ВАСИЛЬЕВ: Конечно. Он работал здесь, искал работу через биржу труда. Он работал грузчиком, и где-то мне попадалось, даже укладывал московские мостовые. Может быть, там, где мы ходим и не задумываемся о том, где мы ходим, те или иные камни были рукой Шолохова уложены.
И.РУЖЕЙНИКОВ: То есть настолько востребованным, как вот та сама когорта великая, к сожалению, многие из них не пережили 1930-е годы из газеты «Гудок», у него такого не было?
С.ВАСИЛЬЕВ: В 1920-е годы много было у него сложностей. Его уже печатали и он, конечно, ждал этих гонораров, но гонорары были не такие.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Не баснословные.
С.ВАСИЛЬЕВ: Конечно. И он писал Марии Петровне о тяжелом положении, старался деньги домой высылать, конечно. А здесь у них иногда бывало на день на столе селедка и несколько картофелин, вот это тоже есть в воспоминаниях, в мемуарах.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Ну, да, то есть в 1920-е годы практически паек еще времен военного коммунизма, то есть не было денег, просто не было.
С.ВАСИЛЬЕВ: Ну, да, очень тяжелое для него лично. Он работал, я повторяю, физически. Он днем должен был трудиться, зарабатывать на жизнь, вечером он ходил на литературные курсы, образовывался, общался с писателями, а ночью он писал. Вот такая у него была круговерть, огромный темп жизни.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Пора нам все-таки к «Тихому Дону» подойти?
С.ВАСИЛЬЕВ: Ну, попробуем, хотя уже, видите, время. Конечно, надо.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Давайте я сразу определюсь, я уже лет 20, я даже внутри себя не поднимаю этот вопрос идиотский об авторстве. Знаете, почему? Мне это не интересно. То есть вообще этот вопрос для меня не интересен. И с вашего позволения муссировать вопрос - Шолохов написал «Тихий Дон» или не Шолохов, мы не будем поднимать. Нет, мы можем поговорить, кто убил Джона Кеннеди, или что вращается вокруг Земля или Солнце. Но давайте все-таки о произведении Шолохова, о великом произведении, которое называется «Тихий Дон», именно в таком поговорим.
С.ВАСИЛЬЕВ: Спасибо огромное, именно так и надо, конечно.
И.РУЖЕЙНИКОВ: А теперь вопрос еще более идиотский, чем, кто написал «Тихий Дон». Вот видите, я вроде как сбил накал страстей. Зачем ему это нужно было?
С.ВАСИЛЬЕВ: Он искал свою тему, свою книгу, это главная книга его жизни, несомненно.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Конечно.
С.ВАСИЛЬЕВ: Он писал о своих земляках, о малой родине, он, когда думал над «Тихим Доном», первые наброски были посвящены уже революционным событиям, и он планировал написать поход Корнилова, его войск на Петроград, вот с этого он хотел начать. Потом по его собственному признанию он понял, что казачество для людей многих это «terra incognita», как он выразился, латинский язык, земля незнаемая, неизвестная, и посчитал необходимым ввести главы, а точнее сказать, перестроить совершенно и замысел, и композицию так, чтобы сначала познакомить читателя вот с этим казачеством, по-разному можно его называть, субэтнос, как угодно, по крайней мере, с этим особым миром культуры - казачеством, вот так, точнее говоря.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Позвольте, я вас на секунду перебью, для меня это очень важный момент, с донским казачеством.
С.ВАСИЛЬЕВ: Конечно, да, совершенно верно.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Потому как существует общее такое мнение, что существовал такой субэтнос - казАки, казакИ, не важно, как мы сейчас их будем называть. Никогда уральские казаки не относились, допустим, к донскому казачеству, как к своим. Они относились так же, как к иногородним, и, наоборот. Ну, это история моей семьи. Знаете, есть такая забавная история, как забавная, это кровавая история нашей страны, к сожалению, добрым словом до сих пор вспоминают моего прадеда на Урале. Будучи первым и последним, я рассказывал эту историю в эфире, первым и последним председателем Совета казачьих депутатов Семен Иванович Ружейников спас много своих земляков на Урале. До сих пор на Дону его вспоминают, как дьявола, потому что с моим родным дедом его туда направили в 1918 году «окраснять» казачество. Древний казацкий уральский род, они никак не относились, как к казакам, к донским казакам. То есть Шолохов написал историю одного из самых славных войск русского казачества - о донском казачестве. Это очень важная ремарка.
С.ВАСИЛЬЕВ: Конечно, спасибо. Были и другие, естественно, и кубанское, и семиреченское, яицкие казаки и так далее.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Уральские я назвал, потому что они яицкие.
С.ВАСИЛЬЕВ: Сибирские, да и так далее. Несомненно, донское казачество, это абсолютно верно, это так более известное. Ну, даже это более известное казачество, казачье войско, они назвали себя Всевеликое Войско Донское уже в событиях революционных. И даже оно было почти неизвестно, почти незнакомо, хотя кое-что было, атаман Платов известен, события Отечественной войны 1812 года тоже были известны, и в фольклоре отражены, и у Лескова мы знаем в «Левше», и так далее. Но как культурный феномен, что ли, очень мало был известен.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Что там было внутри именно, и они не выносили, и никто особенно не интересовался. Вот это есть и есть.
С.ВАСИЛЬЕВ: Конечно, да, это сословие было определенное, очень замкнутое, отделявшее себя резко, скажем, от соседей украинцев или от других, иногородних, безусловно.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Конечно. А Шолохов был иногородним.
С.ВАСИЛЬЕВ: Но сам Шолохов был иногородним, конечно, да.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Вот это удивительная вещь, что лучшую книгу о казачестве, главную книгу о казачестве написал иногородний, и казачество это признало.
С.ВАСИЛЬЕВ: Конечно. У него была супруга Мария Петровна, дочь станичного атамана Громославского, это, конечно, серьезно. Но, с другой стороны, казачество все-таки это очевидно культура, в первую очередь, ведь и они сами когда-то приехали туда, казаки. Причем интересное очень есть антропологическое исследование о том, что казаки Донского края ближе по антропологическому типу к рязанским русским мужикам. Вот так. Не к украинцам, которые соседствовали с ними, а вот так, как к рязанским. Это потрясающе и очень интересно.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Забавно, первый раз слышу, интересно. Ну, потому что исследователи запорожского казачества, они настаивают на том, что это вот остатки запорожцев, все от начала до конца.
С.ВАСИЛЬЕВ: Нет, ничего подобного.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Там в языке почти ничего не осталось. То есть осталось бы что-то, атавизмы в языке бы остались, а их не осталось.
С.ВАСИЛЬЕВ: В языке много тоже, майдан, например, еще что-то, это и есть какие-то…
И.РУЖЕЙНИКОВ: Майдан это славянское слово, и даже не совсем славянское.
С.ВАСИЛЬЕВ: Ну, оно не славянское, оно заимствовано, но широкого распространения. Автономная группа, безусловно. Есть «Словарь языка М.А.Шолохова», изданный лингвистами, Диброва Елена Иннокентьевна главный редактор, там, может быть, наиболее характерные его словечки используются, ну, конечно, казачьего употребления, в первую очередь, то, что надо знать для понимания романа.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Скажите, пожалуйста, он его, я, кстати, этого не знаю и, наверное, я виноват в том, что я плохо подготовился к нашей программе, но восполните этот пробел. Он его сразу опубликовал полностью или частями?
С.ВАСИЛЬЕВ: Частями. И в этом была, с одной стороны, интрига огромная, с другой стороны, для него очередное сильнейшее испытание, поскольку работал он колоссальными темпами, и он опубликовал сначала две первых книги, половину романа. Он уже прославился и даже за рубежом, в конце 1920-х годов начались переводы на немецкий язык сначала, скандинавские - шведский и так далее, английский. А потом следующее, а самую сердцевину романа - Верхне-Донское восстание, события 1919 года, вот эта линия давалась в смысле опубликования чрезвычайно тяжело. Были у него противники многочисленные. Он ведь выставлял под своими именами многих деятелей еще живших Гражданской войны. Комиссар Малкин такой был кровавый, он еще был жив и читал это, естественно, он возмущался, как можно было его изобразить. И масса всего другого. От него требовали и читатели ждали, и сотрудники журнала «Октябрь», где он публиковался, ждали, что Григорий выберет путь коммуниста, что он станет колхозником в финале и так далее.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Вот для меня самая большая загадка, почему, скажем так, Григорий не стал Нагульновым, это, во-первых, и как Шолохову удалось выжить после этого? Вот для меня это загадка. А вы вот как? Для вас не загадка, нет?
С.ВАСИЛЬЕВ: Это уникальный случай, мы можем только в очередной раз порадоваться.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Почему мы роман до сих пор читаем и видим, что это яркая попытка показать, я прошу прощения, правду. Я не вижу, я в школе видел политические оценки. Я впервые прочитал этот роман, к сожалению, очень рано, ничего не понял, мне было лет 11, наверное. Он для меня был красный-красный этот роман. Ну, это в 11 лет, опять же. Теперь-то я понимаю, что там нет ни красного, ни белого, там тяжелейшая работа и, в том числе, над собой, показать правду. Вот как ему выжить удалось после этого?
С.ВАСИЛЬЕВ: Да, это вопрос, конечно, серьезный и стоящий. Ему намекали не кто иной, как Ягода, например, глава НКВД в свое время, намекал о том, что как белогвардеец вы, Михаил, пишете этот роман, и что это играет на руку контрреволюции зарубежной и так далее. Он это все, безусловно, слышал. И это были не просто намеки, это могло быть серьезным. Причем в 1938 году действительно против него был заговор Ростовского НКВД, уже выехала вооруженная группа из Ростова и только благодаря честному человеку, его другу в будущем Погорелову Ивану Семеновичу…
И.РУЖЕЙНИКОВ: Уже была выслана группа для ареста?
С.ВАСИЛЬЕВ: Да, совершенно верно, это событие более позднее, но «Тихий Дон» еще на этот момент он не завершил. 1938-го года. Народным комиссаром НКВД тогда был Ежов, и его власть, в общем-то, подходила к концу, но, тем не менее, он еще был в силе, и к нему был приставлен специальный человек, я уже называл его имя Погорелов Иван Семенович, в будущем друг и литературный секретарь Шолохова, который, понимая всю преступность замысла, очевидно, он открылся писателю и помог ему…
И.РУЖЕЙНИКОВ: Скрыться на время.
С.ВАСИЛЬЕВ: Помог ему узнать об этом и скрыться. Вдвоем, они взяли револьверы, время такое было, и выехали из станицы Вёшенская, выехали, но не к ближайшей железнодорожной станции, к Миллерово, где их тоже встречали бы, встречали и ждали, а поехал он в Сталинград. Вот так вооруженные они добрались до Сталинграда. А потом в Москве, он жил около Кремля в гостинице «Националь», ждал приема у Сталина, по-моему, порядка трех недель. Это, представьте, какое было напряжение.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Ну, да, он ждал или приема у Сталина, или когда за ним придут, на самом деле.
С.ВАСИЛЬЕВ: Совершенно верно. Ну, к счастью, у Погорелова, опытного чекиста, была записка от одного из организаторов из Ростовского НКВД, и это стало важным документом, который был предъявлен, о том, что заговор имел место быть. Сталин собрал не только ростовских чекистов, но и вызвал Ежова, Шолохова, Погорелова и приказал не трогать его.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Почему? Ему действительно понравился роман? То есть мы знаем высказывание Сталина о творчестве Булгакова, Сталин, в общем, спас литературный гений Булгакова. Где Сталин, а где Булгаков. Существует расхожее мнение, что чуть ли ни личное заступничество не то, что за Шолохова, но и за роман, роману дал жизнь Сталин. Да или нет?
С.ВАСИЛЬЕВ: Да, это так. И Шолохову помогали, надо сказать, не только Сталин. Я бы начала еще с его первого редактора Левицкой, Евгении Григорьевны Левицкой, тоже его друг, он к ней, как к матери относился, судя по его письмам. Она первая отметила этот роман еще, как редактор и поддержала его. Потом очень помог Серафимович, один из старейших уже на тот момент писателей, казак тоже, между прочим. Серафимович не дал роман…
И.РУЖЕЙНИКОВ: Я не могу не сказать, большой друг моего деда.
С.ВАСИЛЬЕВ: Замечательно. Не дал роман сократить и настоял на его публикации в октябре. А позже, когда события третьей книги уже были написаны, Шолохов обращался к Горькому, Горький его поддержал и устроил ему встречу со Сталиным, на которой, а Сталин знакомился и очень глубоко с культурой, литературой, все читал, он знал это, Сталин сказал: «Третью книгу «Тихого Дона» печатать будем». Но даже это потом не лишило его многих сложностей. И даже после этого…
И.РУЖЕЙНИКОВ: Нет, ну, подождите, что значит, он сказал, это Шолохов вспоминает. Наверняка документа не осталось никакого, правильно? Шолохов вспоминает: «Третью книгу печатать будем». К вопросу о том, что, понятное дело, что Сталин решал все. Он сказал Шолохову: «Печатать будем», но это не значит, что были какие-то письменные распоряжения. И поэтому у Шолохова были проблемы с третьей книгой. Наверное, вот я так это объясняю.
С.ВАСИЛЬЕВ: Да, да, это резонно, конечно. И в 1931 году, видите, даже слово вождя, сказанное достаточно публично, присутствовали там ведь не только они, и то не было абсолютной гарантией, вы совершенно правы. Это очень, кстати, характерная черта эпохи.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Того времени.
С.ВАСИЛЬЕВ: Да, это очень любопытно. Ну, а к Сталину он обращался с письмами, он спас от голода Верхний Дон, десятки тысяч людей. И Сталин писал ему телеграммы-молнии: «Напишите, сколько пудов хлеба нужно направить в вашу область», вот в таком роде.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Дорогие друзья, если вдруг вы еще «Тихий Дон» не прочли, во-первых, мне вас жаль, а, во-вторых, я вам безумно завидую. Потому что, когда первый раз читаешь эту книгу, я прошу прощения, за чуть ненормативную, сниженную лексику, башню срывает просто.
С.ВАСИЛЬЕВ: В некотором смысле, я прошу прощения, нам всем еще чтение «Тихого Дона» предстоит. Дело в том, что в Институте мировой литературы, насколько я знаю, готовится первое научное издание «Тихого Дона».
И.РУЖЕЙНИКОВ: Академическое.
С.ВАСИЛЬЕВ: Академическое, да, совершенно верно. С учетом всех доступных и изданий и черновиков, и рукописей, и так далее. Вот такой «Тихий Дон» будет новым и удивительным.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Ждем с нетерпением.
С.ВАСИЛЬЕВ: Да, совершенно верно. Спасибо.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Ну, а теперь как-то вроде с серьезного тона уходить не хочется, буквально два слова. Откуда «Поднятая целина» появилась и зачем? Я ничего плохого не хочу говорить, я не литературный критик.
С.ВАСИЛЬЕВ: Это злободневная тема. Он ведь жил, мы знаем, среди людей, среди тружеников села и знал их проблемы, с ним советовались и по хозяйственным вопросам. И, конечно, такое крупное явление, как коллективизация не могло пройти…
И.РУЖЕЙНИКОВ: Это ему нужно было или это был политический заказ? Ну, я не знаю, разумеется, скорее всего, никто к нему не приходил и не говорил: «Знаешь что, теперь вот пиши про коллективизацию». Скорее всего, он был уже в такой силе, что ему так никто сказать не мог кроме Сталина. Сталин бы до этого не опустился, это не его дело было. Зачем он это написал? Ну, это серьезный вопрос.
С.ВАСИЛЬЕВ: Да. Но это его эпоха. Ведь «Тихий Дон», события его происходили, как известно, с 1912 по 1922 год.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Это не его эпоха.
С.ВАСИЛЬЕВ: Это все-таки, он тоже ее застал.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Ну, краешком, да.
С.ВАСИЛЬЕВ: Да, совершенно верно.
И.РУЖЕЙНИКОВ: А это вот его совсем.
С.ВАСИЛЬЕВ: А здесь то, что разворачивается сейчас. И у него был дар, конечно, дар публициста, остались его статьи, речи весьма яркие, талантливые, конечно. Он не мог мимо этого пройти. Ну, тут был целый комплекс явлений, конечно. Это обсуждалось, и со Сталиным тоже обсуждалось, естественно, как показать. Но видеть в этом то, что, как вы совершенно правильно заметили, только политический заказ, нельзя. Только политический роман - тоже нельзя, конечно. Хотя это произведение идет, так сказать, по острию проблем, которые еще не пережиты обществом, которые очень волнуют всех и многих, может быть, не все акценты еще даже были расставлены.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Там вот, на мой взгляд, ему удалось не опуститься до восхваления колхозного строя. Мне не нравится «Поднятая целина», но, тем не менее, я читаю там, я читаю использование эзопова языка. Понятное дело, об ужасах «голодомора», колхоза он писать не мог, но он все это видел. И вот там надо читать эзоповский язык Шолохова. Потому что, если он абсолютно честен и с читателями, и со всеми обычным… ну, обычным Шолохов был в «Тихом Доне», то здесь был вынужден использовать эзопов. В этом плюсы и минусы этого романа, наверное.
С.ВАСИЛЬЕВ: Вы знаете, это не совсем так. Я думаю, что это не совсем так.
И.РУЖЕЙНИКОВ: А давайте мы с вами встретимся как-нибудь, про «Поднятую целину» поговорим. Это немножко скандальная такая тема, вроде, знаете, не модно об этом разговаривать, а мы с вами встретимся и поговорим.
С.ВАСИЛЬЕВ: Спасибо, что вы такие темы замечательные, очень важные поднимаете и их так серьезно рассматриваете.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Спасибо вам большое. Всего доброго.
С.ВАСИЛЬЕВ: Спасибо. Всего доброго.
Михаил Шолохов в 23 года написал один из величайших русских романов XX века, шедевр русской словесности - роман о судьбах казачества во время гражданской войны «Тихий Дон». Ещё при жизни он стал легендой. Но была и другая легенда, которая отравила ему жизнь и, отозвавшись раком лёгких, свела в могилу.
Это легенда о плагиате «Тихого дона» - тоже своего рода шедевр: одна из самых абсурдных (ибо совершенно не опирается на факты), одна из величайших - по масштабности распространения сравнима с эпидемией - и, наконец, одна из самых живучих мистификаций литературной жизни XX века.
Михаил Шолохов с детства привык хранить тайны, и прежде всего свои собственные. Он родился в глухой донской станице Вёшенской, на хуторе Кружилине, внебрачным сыном жены донского казака от рязанского крестьянина, то есть формально никем: «сыном мещанина». На Дону таких не жаловали. Поэтому семья скрывала происхождение Миши: фамилию ему дали по отцу - Кузнецов, что позволило на какое-то время получить все казачьи блага и привилегии (в частности, надел земли). В 1913 году этот миф прекратил существование, и усыновлённый своим настоящим отцом Михаил стал в обществе тем, кем он изначально и был - маленьким «бесславным ублюдком». О своём детстве впоследствии (в 1926 году) Шолохов напишет рассказ «Нахалёнок», с большим успехом экранизированный.
Ещё в подростковом возрасте Шолохов привык окружать себя облаком всяких интересных небылиц вроде знакомства и даже чуть ли дружбы с Махно. А правды не знал никто, кроме него самого. Время было неспокойное - как-никак гражданская война, - и положение семьи Шолоховых в казачьей станице было весьма шаткое. Для казаков они были иногородние, считавшиеся «хуже жидов», а для красных - зажиточные крестьяне, кулаки-эксплуататоры, которых, естественно, следовало прижать к ногтю. Так что будущий писатель с детства ради выживания выработал в себе скрытность. Даже его дата рождения установлена не точно: есть версия, что он на самом деле старше на два года.
Трагедия Кочетова была в глубоком внутреннем разладе. Он хотел быть одновременно и советским, и писателем. А этого не получалось. Это вообще едва ли возможно. Это с трудом выходило у Шолохова и раннего Фадеева. Чего уж говорить о Кочетове. Оттого «советские» части всех его романов столь резко отличаются от «просто романных» частей.
Вообще, у Шолохова нет научной биографии, несмотря на то, что это один из величайших писателей ХХ века, единственный советский писатель, получивший Нобелевскую премию! Скрытность эта и нежелание вести дневник, и брезгливое отношение к черновикам (после завершения работы автор любил отправлять их в печку, как он выражался, в «крематорий») впоследствии сыграли с Шолоховым недобрую шутку, помешав однозначно, раз и навсегда, подтвердить факт написания «Тихого Дона».
Выросший в достатке (и даже отправленный учиться в Москву!) маленький нахалёнок не пытался сохранять отцовское добро, наоборот, как только представилась возможность, он радостно примкнул к тем, кто грабил награбленное. В 13 (по другим данным, в 15) лет Шолохов вступил в ряды так называемых проработников. Сам писатель позднее так говорил об этом времени: «Я работал в жёсткие годы, в 1921-1922 годах, на продразвёрстке. Я вёл крутую линию, да и время было крутое; шибко я комиссарил, был судим ревтребуналом за превышение власти...» Собирая продуктовый налог всеми доступными средствами (то есть, попросту говоря, выколачивая хлеб из крестьян), совсем ещё юный Шолохов проявил излишнюю - даже по тем временам - жестокость. Его дело было рассмотрено трибуналом, и нахалёнка приговорили к расстрелу. «Два дня ждал смерти, - напишет впоследствии Шолохов о том случае, - а потом пришли, выпустили... Жить очень хотелось...» «Шибкого комиссара» на первый раз оправдали (не иначе, учли возраст) и просто сняли с продразвёрстки, дав год тюрьмы условно.
Получив таким образом путёвку в жизнь, будущий писатель оказывается осенью 1922 года в Москве, планируя поступить в институт. Однако, как вскоре выяснилось, не вступившему в доблестные ряды комсомола нахалёнку это не светит. Шолохов работает разнорабочим, грузчиком, каменщиком, делопроизводителем в жилправлении - в общем, берётся за любую халтуру, лишь бы выжить в нелёгкое время НЭПа. И параллельно - как только успевает!? - пробивает дорогу в писательскую братию, пробует себя в публицистике.
Написав несколько очерков, будущий писатель понимает: не его это дело. «Никакой я не газетчик, - напишет Шолохов. - Нет хлёсткой фразы... нет оперативности... Материал действительности мне представляется в ином виде... у меня потребность изобразить явление в более широких связях - написать, чтобы рассказанное вызвало в читателе думу». Шолохов переходит от фельетона к рассказу, пишет о том, что хорошо знает (названия говорят сами за себя: «Продкомиссар», «Пастух», «Жеребёнок» «Лазоревая степь»), то есть о жизни донских казаков - и встречает сдержанное одобрение критики. Шолохов пишет резко, натуралистично, безжалостно: это было, как он говорит, «жёсткое» время, и пишет молодой комиссар-нахалёнок тоже жёстко. Написав цикл «Лазоревая степь. Донские рассказы», Шолохов чувствует, что писательское дело - его призвание. Он принимает решение писать что-то большое, основательное.
Шолохов едет домой, в станицу. В конце 1923 года женится на дочке бывшего атамана М.П. Громославской. А осенью 1925 года приступает к работе над романом «Тихий дон».
Уже весной 1927 года готова первая книга, к осени - вторая. И тут же, в 1928 году, первые две книги опубликованы в журнале «Октябрь».
Роман стал настоящей сенсацией, имел бешеный успех! Все отмечали его высокие художественные достоинства, зрелость таланта писателя, глубину проникновения в характеры героев, широту отображения реалий времени...
И тут случилось непредвиденное: весной 1929 года молодого автора оклеветали; поползли распространяемые «своими» же, писателями-завистниками, слухи о плагиате. Слишком уж горько было признать гениальность нахалёнка многим столичным писателям. Не из фактов, но из сомнений, из невозможности поверить в необъяснимое была слеплена догадка: якобы нахалёнок украл рукопись и выдал за свою. Через короткое время об этом заговорили все: уж очень заманчивый намечался скандал.
И правда, ведь почти невероятно: приезжает из глубинки 20-летний казачок, пишет сборник ничем особенно не выдающихся рассказов, уезжает и возвращается через три года с шедевром, каких свет не видел! С книгой такой сильной, что за неё в 1965 году Шолохову присудили Нобелевскую премию по литературе «за художественную силу и целостность эпоса о донском казачестве в переломное для России время»! Невероятно? Но факт.
А каких бы то ни было фактов сторонники версии о подлоге представить не смогли. После долгих мук родился уродец - легенда о белом офицере, с мёртвого тела которого Шолохов в бытностью свою «шибким комиссаром» снял уже готовую гениальную рукопись. В качестве основного аргумента высказывалось мнение, что ну не мог Шолохов с такой достоверностью всего лишь по чужим рассказам и на материале документов описать участие казаков в Первой мировой войне, если сам не был участником событий (нахалёнку тогда было десять лет!); что сцены Первой мировой явно написаны кем-то, кто в это время был уже взрослым, имел литературный талант и активно воевал на стороне белых...
В качестве подходящего под такое описание белого офицера был выбран посредственный казачий писатель Фёдор Крюков, который (и это как раз правда) погиб в гражданскую войну от рук красных. Вот из походной сумки Крюкова-то Шолохов якобы и вытащил шедевральный «белогвардейский» роман...
Поразительно, что эта сказка про белого бычка, то есть, точнее, офицера, рождённая из зависти, подпитываемая непониманием и раздутая любовью к сенсациям, получила спустя полвека вторую жизнь - опять же, благодаря зависти. Но об этом чуть позднее.
А тогда, в 1928-м, в неспокойное, «жёсткое» время к анонимкам относились серьёзно. И пришлось молодому писателю, несмотря на презумпцию невиновности (которая действует и в отношении плагиата: не пойман - не вор), специально оправдываться. Он собрал целый сундук черновиков «Тихого Дона» на разной стадии подготовки и предложил специальной писательской комиссии (под руководством А.С. Серафимовича, которого, как это ни смешно, называли в числе возможных претендентов на действительное авторство романа!).
Комиссия тщательно расследовала все материалы, изучила биографию Шолохова и обстоятельства написания книги, провела скрупулёзный анализ самой рукописи и пришла к однозначному выводу: Шолохов и есть автор. В «Правде» был опубликован отчёт комиссии и официальное заключение. А после этого в печати вышли третья и заключительная (четвёртая) книги романа, которые по времени описываемых событий уже никак не могли принадлежать гипотетическому белому офицеру (Крюков, земля ему пухом, погиб ещё в 1920-м).
И слухи приумолкли...
Но… недобитой гадиной вернулась эта горькая клевета в 70-е годы. Скандал был раздут снова, с новой силой 45 лет спустя. «Книга удалась такой художественной силы, - объяснял свою позицию Солженицын, - которая достижима лишь после многих проб опытного мастера, но лучший первый том, начатый в 1926 году, подан готовым в редакцию в 1927 году; через год же за первым томом был готов и великолепный второй; и даже менее года за вторым подан и третий, и только пролетарской цензурой задержан этот ошеломительный ход. Тогда - несравненный гений? Но последующей 45-летней жизнью никогда не были подтверждены и повторены ни эта высота, ни этот темп». Так пишет Солженицын в предисловии к книге И.Н. Медведевой-Томашевской (скрывавшейся за псевдонимом «Писатель Д.») «Стремя «Тихого Дона», изданной в 1975 году за границей. Анонимка прошла бы незамеченной, если бы не предисловие Солженицына!
Ревность к чужому успеху - вот что всегда создаёт проблемы везунчику, а вовсе не перо Жар-птицы. Кстати, тексты, насыщенные архетипами (вроде «Конька-Горбунка») имеют забавное свойство индуцировать в реале то, что в этих текстах содержится. Кто-то проецирует на себя роль Ивана и бодро скачет по жизни к успеху. А кто-то (всё зависит от характера и дарования) берёт на себя незавидную роль спальника. Вот, например, уже в наше время некие Лацис, Перельмутер и Козаровецкий придумали версию, что великий мистификатор Пушкин написал сказку «Конёк-Горбунок» и склонил молодого Ершова стать её подставным автором.
А всё дело было в личном конфликте двух писателей. Вернувшись в 50-е годы из ссылки, Солженицын чуть ли не первым делом отправил Шолохову письмо, в котором назвал его великим писателем. Но потом «великий писатель» отрицательно отозвался о романе Солженицына «Один день Ивана Денисовича», за который тому собирались присудить почётную Ленинскую премию (Шолохов уже успел получить такую же за «Поднятую целину»). К мнению Шолохова прислушались и премию не дали. Вот Солженицын и вернул «писательский должок»: своим весом нобелевского лауреата поддержал легковесное мнение никому не известного писателя Д.
Книга возымела эффект разорвавшейся бомбы, о ней заговорили и говорят до сих пор, несмотря на всю невероятность выдвигаемых в ней нападок.
Известны и ответные (не менее чудовищные) нападки Шолохова на Солженицына. «Человеку нельзя доверять перо: злобный сумасшедший, потерявший контроль над разумом, помешавшийся на трагических событиях 31-го года и последующих лет, принесёт огромную опасность всем читателям, и молодым особенно. Если же Солженицын психически нормальный, то тогда он по существу открытый и злобный антисоветский человек», - так писал Шолохов в Союз писателей (по поводу романа «В круге первом»), с предложением - ни много ни мало! - Солженицына из Союза исключить...
Нетрудно понять, что сформировавшееся в результате противостояние «шолоховедов» и «антишолоховедов» (сторонников версии о плагиате) было (и есть!) суть противостояние политическое. Это противостояние ура-патриотов и ярых антисоветчиков.
Градус этой чаще всего голословной полемики поднимается обеими сторонами очень высоко, до пустопорожних взаимных оскорблений, как это издавна принято на Руси, когда дело касается политики. Защитники Шолохова называют любые догадки относительно возможных заимствований в романе «святотатством». А «антишолоховеды» (в среде которых, надо отметить, число научных работников значительно меньше) отвечают предположением, что созданный чуть ли не НКВД «проект Шолохов» был коллективным творчеством ряда советских писателей (вплоть до Л. Андреева), и роман создан вообще без участия самого Шолохова!
Наконец, случилось невероятное: в 1999 году в ходе беспрецедентного расследования, проведённого Институтом мировой литературы им. А.М. Горького при содействии МВД и лично энтузиастов-исследоватей творчества Шолохова, была обнаружена оригинальная рукопись первых двух книг романа - тех самых, которые вызывали больше всего нареканий по части авторства (версия про белого офицера). Это была та самая рукопись, написанная в основном рукой Шолохова (а частично его жены), которую автор предоставлял комиссии Серафимовича для проверки в ходе первого скандала о плагиате.
После завершения работы комиссии молодой писатель, который был постоянно под колпаком советских спецслужб и имел основания волноваться за судьбу оригинала, спрятал его у своего верного друга Василия Кудашева, в Москве. Кудашев, уходя на Великую Отечественную, оставил рукопись на сохранение жене, Матильде Емельяновне. Почти в каждом письме с фронта Кудашев писал жене, прося передать Шолохову, чтобы вызвал его на пару дней в Москву, чтобы вернуть рукопись писателю. Возможно, он предвидел свою скорую смерть. Но к тому времени Шолохов уже употребил своё влияние на то, чтобы Кудашеву дали офицерское звание, прикомандировали к военной газете и дали спецпаёк, и просить о чём-то ещё раз ему было неудобно. Как раз в этот период армия, в которой состоял Кудашев, попала в окружение, и Василий погиб. Вдова решила про себя, что виноват в этом не кто иной, как Шолохов, не выполнивший просьбу покойного: а если бы вызывал мужа, тот был бы жив. И она решилась на преступление: утаить рукопись. Шолохову и всем исследователям его творчества после смерти писателя лгала, что рукопись потерялась при переезде на другую квартиру. А сама решила продать её через посредника.
Такой посредник нашёлся: журналист Л. Колодный. При его содействии и состоялась на исходе миллениума историческая сделка. Тогдашний президент В.В. Путин лично походатайствовал о выделении спецсредств на выкуп рукописи, с наследников Шолохова была взята подписка, что они не будут требовать с М.Е. Кудашевой компенсацию за утаивание чужой собственности. И Кудашева, наконец, продала рукопись учёным за «путинские» 50 тысяч долларов.
Отечественные филологи провели доскональное исследование текста, в том числе компьютерное, и авторство Шолохова было окончательно, теперь уже научно, доказано. О перипетиях поиска рукописи, истории создания книги (и мифов!), об аргументах за и против написана, в частности, интересная книга литературоведа Ф.Ф. Кузнецова «Тихий Дон: судьба и правда великого романа». Вышло в печати факсимильное издание рукописи - чтобы каждый имел возможность проследить ход творческого процесса гения, убедиться в «судьбе и правде».
Казалось бы, занавес. Но не тут-то было! «Антишолоховеды» нашли в рукописи новые «доказательства» теории о плагиате. А главный оппонент Шолохова, покойный теперь уже Солженицын вообще отказался знакомиться с выкупленной на деньги налогоплательщиков рукописью! У него не было на это ни времени, ни желания. Он слишком страдал за Россию.
Что ж, придётся нам без него поставить точку в этой нелепой истории. Прямо сейчас, в день рождения Михаила Шолохова, автора великого романа «Тихий дон».