Н.С.Лесков
Питается травою, а при недостатке ее и лишаями.
Из зоологии.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Когда я познакомился с Василием Петровичем, его уже звали "Овцебыком". Кличку эту ему дали потому, что его наружность необыкновенно напоминала овцебыка, которого можно видеть в иллюстрированном руководстве к зоологии Юлиана Симашки. Ему было двадцать восемь лет, а на вид казалось гораздо более. Это был не атлет, не богатырь, но человек очень сильный и здоровый, небольшого роста, коренастый и широкоплечий. Лицо у Василия Петровича было серое и круглое, но кругло было только одно лицо, а череп представлял странную уродливость. С первого взгляда он как будто напоминал несколько кафрский череп, но, всматриваясь и изучая эту голову ближе, вы не могли бы подвести ее ни под одну френологическую систему. Прическу он носил такую, как будто нарочно хотел ввести всех в заблуждение о фигуре своего "верхнего этажа". Сзади он очень коротко выстригал весь затылок, а напереди от ушей его темно-каштановые волосы шли двумя длинными и густыми косицами. Василий Петрович обыкновенно крутил эти косицы, и они постоянно лежали свернутыми валиками на его висках, а на щеках загинались, напоминая собою рога того животного, в честь которого он получил свою кличку. Этим косицам Василий Петрович более всего был обязан своим сходством с овцебыком. В фигуре Василия Петровича, однако, не было ничего смешного. Человек, который встречался с ним в первый раз, видел только, что Василий Петрович, как говорится, "плохо скроен, да крепко сшит", а вглядевшись в его карие, широко расставленные глаза, нельзя было не видать в них здорового ума, воли и решительности. Характер Василия Петровича имел много оригинального. Отличительною его чертою была евангельская беззаботливость о себе. Сын сельского дьячка, выросший в горькой нужде и вдобавок еще рано осиротевший, он никогда не заботился не только о прочном улучшении своего существования, но даже никогда, кажется, не подумал о завтрашнем дне. Ему отдавать было нечего, но он способен был снять с себя последнюю рубашку и предполагал такую же способность в каждом из людей, с которыми сходился, а всех остальных обыкновенно называл кратко и ясно "свиньями". Когда у Василия Петровича не было сапогов, то есть если сапоги его, как он выражался, "совсем разевали рот", то он шел ко мне или к вам, без всякой церемонии брал ваши запасные сапоги, если они ему кое-как всходили на ногу, а свои осметки оставлял вам на память. Дома ли вы или нет, Василию Петровичу это было все равно: он располагался у вас по-домашнему, брал, что ему нужно, всегда в возможно малом количестве, и иногда при встрече говорил, что он взял у вас табаку, или чаю, или сапоги, а чаще случалось, что и ничего не говорил о таких мелочах. Новой литературы он терпеть не мог и читал только евангелие да древних классиков; о женщинах не мог слышать никакого разговора, почитал их всех поголовно дурами и очень серьезно жалел, что его старуха мать женщина, а не какое-нибудь бесполое существо. Самоотвержение Василия Петровича не имело границ. Он никогда не показывал кому-нибудь из нас, что он кого-нибудь любит; но все очень хорошо знали, что нет жертвы, которой бы Овцебык не принес для каждого из своих присных и знаемых. В готовности же его жертвовать собою за избранную идею никому и в голову не приходило сомневаться, но идею эту нелегко было отыскать под черепом нашего Овцебыка. Он не смеялся над многими теориями, в которые мы тогда жарко верили, но глубоко и искренно презирал их.
Разговоров Овцебык не любил, делал все молча, и делал именно то, чего вы в данную минуту менее всего могли от него ожидать.
Как и почему он сошелся с маленьким кружком, к которому принадлежал и я во время моего непродолжительного житья в нашем губернском городе, - я не знаю. Овцебык года за три перед моим приездом окончил курс в курской семинарии. Мать, кормившая его крохами, сбираемыми ради христа, с нетерпением ждала, когда сын сделается попом и заживет на приходе с молодою женою. Но у сына и мысли не было о молодой жене. Жениться Василий Петрович не имел ни малейшего желания. Курс был окончен; мать все осведомлялась о невестах, а Василий Петрович молчал и в одно прекрасное утро исчез неизвестно куда. Только через полгода прислал он матери двадцать пять рублей и письмо, в котором уведомлял нищенствующую старуху, что он пришел в Казань и поступил в тамошнюю духовную академию. Как он дошел до Казани, отломав более тысячи верст, и каким образом достал двадцать пять рублей - это осталось неизвестным. Овцебык ни слова не написал об этом матери. Но не успела старуха порадоваться, что ее Вася будет когда-нибудь архиереем и она будет тогда жить у него в светлой комнатке с белой печкою и всякий день по два раза пить чай с изюмом, Вася как будто с неба упал - нежданно-негаданно снова явился в Курске. Много его расспрашивали: что такое? как? отчего он вернулся? но узнали немного. "Не поладил", - коротко отвечал Овцебык, и больше от него ничего не могли добиться. Только одному человеку он сказал немножко более; "Не хочу я быть монахом", а больше уж никто от него ничего не добился.
Человек, которому Овцебык сказал более, чем всем прочим, был Яков Челновский, добрый, хороший малый, неспособный обидеть мухи и готовый на всякую службу ближнему. Челновский доводился мне родственником в каком-то далеком колене. У Челновского я и познакомился с коренастым героем моего рассказа.
Это было летом 1854 года. Мне нужно было хлопотать по процессу, производившемуся в курских присутственных местах.
В Курск я приехал в семь часов утра в мае месяце, прямо к Челновскому. Он в это время занимался приготовлением молодых людей в университет, давал уроки русского языка и истории в двух женских пансионах и жил не худо: имел порядочную квартиру в три комнаты с передней, изрядную библиотеку, мягкую мебель, несколько горшков экзотических растений и бульдога Бокса, с оскаленными зубами, весьма неприличной турнюрой и походкой, которая слегка смахивала на канкан.
Челновский чрезвычайно обрадовался моему приезду и взял с меня слово непременно остаться у него на все время моего пребывания в Курске. Сам он обыкновенно бегал целый день по урокам, а я то навещал гражданскую палату, то бродил без цели около Тускари или Сейма. Первую из этих рек вы совсем не встретите на многих картах России, а вторая славится особенно вкусными раками, но еще большую известность она приобрела через устроенную на ней шлюзовую систему, которая поглотила огромные капиталы, не освободив Сейма от репутации реки, "неудобной к судоходству".
Лесков Николай Семенович
Н.С.Лесков
Питается травою, а при недостатке ее и лишаями.
Из зоологии.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Когда я познакомился с Василием Петровичем, его уже звали "Овцебыком". Кличку эту ему дали потому, что его наружность необыкновенно напоминала овцебыка, которого можно видеть в иллюстрированном руководстве к зоологии Юлиана Симашки. Ему было двадцать восемь лет, а на вид казалось гораздо более. Это был не атлет, не богатырь, но человек очень сильный и здоровый, небольшого роста, коренастый и широкоплечий. Лицо у Василия Петровича было серое и круглое, но кругло было только одно лицо, а череп представлял странную уродливость. С первого взгляда он как будто напоминал несколько кафрский череп, но, всматриваясь и изучая эту голову ближе, вы не могли бы подвести ее ни под одну френологическую систему. Прическу он носил такую, как будто нарочно хотел ввести всех в заблуждение о фигуре своего "верхнего этажа". Сзади он очень коротко выстригал весь затылок, а напереди от ушей его темно-каштановые волосы шли двумя длинными и густыми косицами. Василий Петрович обыкновенно крутил эти косицы, и они постоянно лежали свернутыми валиками на его висках, а на щеках загинались, напоминая собою рога того животного, в честь которого он получил свою кличку. Этим косицам Василий Петрович более всего был обязан своим сходством с овцебыком. В фигуре Василия Петровича, однако, не было ничего смешного. Человек, который встречался с ним в первый раз, видел только, что Василий Петрович, как говорится, "плохо скроен, да крепко сшит", а вглядевшись в его карие, широко расставленные глаза, нельзя было не видать в них здорового ума, воли и решительности. Характер Василия Петровича имел много оригинального. Отличительною его чертою была евангельская беззаботливость о себе. Сын сельского дьячка, выросший в горькой нужде и вдобавок еще рано осиротевший, он никогда не заботился не только о прочном улучшении своего существования, но даже никогда, кажется, не подумал о завтрашнем дне. Ему отдавать было нечего, но он способен был снять с себя последнюю рубашку и предполагал такую же способность в каждом из людей, с которыми сходился, а всех остальных обыкновенно называл кратко и ясно "свиньями". Когда у Василия Петровича не было сапогов, то есть если сапоги его, как он выражался, "совсем разевали рот", то он шел ко мне или к вам, без всякой церемонии брал ваши запасные сапоги, если они ему кое-как всходили на ногу, а свои осметки оставлял вам на память. Дома ли вы или нет, Василию Петровичу это было все равно: он располагался у вас по-домашнему, брал, что ему нужно, всегда в возможно малом количестве, и иногда при встрече говорил, что он взял у вас табаку, или чаю, или сапоги, а чаще случалось, что и ничего не говорил о таких мелочах. Новой литературы он терпеть не мог и читал только евангелие да древних классиков; о женщинах не мог слышать никакого разговора, почитал их всех поголовно дурами и очень серьезно жалел, что его старуха мать женщина, а не какое-нибудь бесполое существо. Самоотвержение Василия Петровича не имело границ. Он никогда не показывал кому-нибудь из нас, что он кого-нибудь любит; но все очень хорошо знали, что нет жертвы, которой бы Овцебык не принес для каждого из своих присных и знаемых. В готовности же его жертвовать собою за избранную идею никому и в голову не приходило сомневаться, но идею эту нелегко было отыскать под черепом нашего Овцебыка. Он не смеялся над многими теориями, в которые мы тогда жарко верили, но глубоко и искренно презирал их.
Разговоров Овцебык не любил, делал все молча, и делал именно то, чего вы в данную минуту менее всего могли от него ожидать.
Как и почему он сошелся с маленьким кружком, к которому принадлежал и я во время моего непродолжительного житья в нашем губернском городе, - я не знаю. Овцебык года за три перед моим приездом окончил курс в курской семинарии. Мать, кормившая его крохами, сбираемыми ради христа, с нетерпением ждала, когда сын сделается попом и заживет на приходе с молодою женою. Но у сына и мысли не было о молодой жене. Жениться Василий Петрович не имел ни малейшего желания. Курс был окончен; мать все осведомлялась о невестах, а Василий Петрович молчал и в одно прекрасное утро исчез неизвестно куда. Только через полгода прислал он матери двадцать пять рублей и письмо, в котором уведомлял нищенствующую старуху, что он пришел в Казань и поступил в тамошнюю духовную академию. Как он дошел до Казани, отломав более тысячи верст, и каким образом достал двадцать пять рублей - это осталось неизвестным. Овцебык ни слова не написал об этом матери. Но не успела старуха порадоваться, что ее Вася будет когда-нибудь архиереем и она будет тогда жить у него в светлой комнатке с белой печкою и всякий день по два раза пить чай с изюмом, Вася как будто с неба упал - нежданно-негаданно снова явился в Курске. Много его расспрашивали: что такое? как? отчего он вернулся? но узнали немного. "Не поладил", - коротко отвечал Овцебык, и больше от него ничего не могли добиться. Только одному человеку он сказал немножко более; "Не хочу я быть монахом", а больше уж никто от него ничего не добился.
Человек, которому Овцебык сказал более, чем всем прочим, был Яков Челновский, добрый, хороший малый, неспособный обидеть мухи и готовый на всякую службу ближнему. Челновский доводился мне родственником в каком-то далеком колене. У Челновского я и познакомился с коренастым героем моего рассказа.
Это было летом 1854 года. Мне нужно было хлопотать по процессу, производившемуся в курских присутственных местах.
В Курск я приехал в семь часов утра в мае месяце, прямо к Челновскому. Он в это время занимался приготовлением молодых людей в университет, давал уроки русского языка и истории в двух женских пансионах и жил не худо: имел порядочную квартиру в три комнаты с передней, изрядную библиотеку, мягкую мебель, несколько горшков экзотических растений и бульдога Бокса, с оскаленными зубами, весьма неприличной турнюрой и походкой, которая слегка смахивала на канкан.
Челновский чрезвычайно обрадовался моему приезду и взял с меня слово непременно остаться у него на все время моего пребывания в Курске. Сам он обыкновенно бегал целый день по урокам, а я то навещал гражданскую палату, то бродил без цели около Тускари или Сейма. Первую из этих рек вы совсем не встретите на многих картах России, а вторая славится особенно вкусными раками, но еще большую известность она приобрела через устроенную на ней шлюзовую систему, которая поглотила огромные капиталы, не освободив Сейма от репутации реки, "неудобной к судоходству".
Родился 4 февраля (16 февраля) 1831 года в селе Горохове Орловской губернии в семье следователя и дочери обедневшего дворянина. У них было пятеро детей, Николай был старшим ребенком. Детство писателя прошло в городе Ореле. После ухода отца с должности, семья переезжает из Орла в село Панино. Здесь и началось изучение и познание Лесковым народа.
Образование и карьера
В 1841 году в возрасте 10 лет Лесков поступил в Орловскую гимназию. С учебой у будущего писателя не складывалось – за 5 лет учебы он окончил всего 2 класса. В 1847 году Лесков благодаря помощи друзей отца устроился на работу в Орловскую уголовную палату суда канцелярским служащим. В шестнадцатилетнем возрасте произошли трагические события, о которых стоит упомянуть даже в краткой биографии Лескова – от холеры умер отец, а все имущество сгорело при пожаре.
В 1849 Лесков при помощи дяди-профессора перевелся в Киев чиновником казенной палаты, где позже получил должность столоначальника. В Киеве у Лескова появился интерес к украинской культуре и великим писателям, живописи и архитектуре старого города.
В 1857 Лесков ушел с работы и поступил на коммерческую службу в большую сельскохозяйственную компанию своего дяди-англичанина, по делам которой за три года объездил большую часть России. После закрытия фирмы, в 1860 году вернулся в Киев.
Творческая жизнь
1860 год считают началом творческого Лескова-писателя, в это время он пишет и публикует статьи в различные журналы. Через полгода он переезжает в Санкт-Петербург, где планирует заниматься литературной и журналистской деятельностью.
В 1862 году Лесков стал постоянным сотрудником газеты “Северная пчела”. Работая в ней корреспондентом, посетил Западную Украину, Чехию и Польшу. Ему была близка и симпатична жизнь западных народов-побратимов, потому он углубился в изучение их искусства и быта. В 1863 году Лесков вернулся в Россию.
Долго изучая и наблюдая за жизнью русского народа, сочувствуя его горестям и нуждам, из-под пера Лескова выходят рассказы “Погасшее дело” (1862), повести “Житие одной бабы”, “Овцебык” (1863), “Леди Макбет Мценского уезда” (1865).
В романах “Некуда” (1864), “Обойденные” (1865), “На ножах” (1870) писатель раскрыл тему неготовности России к революции. Максим Горький сказал «…после злого романа „На ножах“ литературное творчество Лескова сразу становится яркой живописью или, скорее, иконописью, - он начинает создавать для России иконостас её святых и праведников».
Имея разногласия с революционными демократами, Лескова отказывались публиковать многие журналы. Единственным, кто печатал его работы, был Михаил Катков, редактор журнала “Русский вестник”. Лескову с ним было невероятно сложно работать, редактор правил практически все произведения писателя, а некоторые и вовсе отказывался печатать.
В 1870 - 1880 он написал романы “Соборяне” (1872), “Захудалый род” (1874), где раскрыл национальную и историческую проблематику. Роман “Захудалый род” не был дописан Лесковым из-за разногласий с издателем Катковым. Также в это время он написал несколько повестей: “Островитяне”(1866), «Очарованный странник» (1873), “Запечатленный ангел”(1873). К счастью, “Запечатленного ангела” не коснулась редакторская правка Михаила Каткова.
В 1881 году Лесков написал рассказ “Левша” (Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе) – старинной легенде о мастерах оружейного дела.
Повесть “Заячий ремиз”(1894) была последним большим произведением писателя. В нем он критиковал политическую систему России того времени. Повесть была опубликована лишь в 1917 году после Революции.
Лев Толстой говорил о Николае Семеновиче Лескове как о «самом русском из наших писателей», Антон Чехов , наряду с Иваном Тургеневым , считал его одним из своих главных наставников.
Личная жизнь писателя
Личная жизнь в биографии Николая Лескова складывалась не очень удачно. Первой женой писателя в 1853 году стала дочь киевского коммерсанта Ольга Смирнова. У них было двое детей – первенец, сын Митя, который умер в младенчестве, и дочь Вера. Жена заболела психическим расстройством и лечилась в Петербурге. Брак распался.
В 1865 году Лесков жил с вдовой Екатериной Бубновой. У пары появился сын Андрей (1866-1953). Со второй женой он разошелся в 1877 году.
Новая функция! Средняя оценка, которую получила эта биография. Показать оценку
Повесть Николая Семёновича Лескова «Овцебык» повествует о «новом человеке» своего времени, который ищет пути к изменению действительности, агитирует народ против богачей, защищает русского мужика и бедняков. При этом повесть написана особым легким языком Лескова, передает красоту русской жизни и простоту человеческих отношений.
Повествование ведется от лица автора, который не только рассказывает о своем удивительном знакомстве со странным человеком — Овцебыком, но и предается воспоминаниям из детства, которые, как всегда, полны прекрасных описаний, добродушных эмоций, верой в лучшее.
Василий Петрович Богословский прозван Овцебыком из-за своего поразительного сходства со страшным животным. В свои двадцать восемь лет он выглядел гораздо старше. Привлекательным его назвать нельзя было, как впрочем и богатырем. Но, тем не менее, человеком он был сильным и здоровым, а при ближайшем знакомстве вызывал неизменную симпатию своей открытостью, наивностью и добродушием.
Знакомство автора и Василия Богословского произошло странным образом. Одним летом автор остановился у своего двоюродного брата. Вернувшись домой жарким днем, он застал человека странной наружности, который спокойно сидел и читал книгу. Мужчина никак не отреагировал на вновь вошедшего и с невозмутимым видом продолжал свое занятие. Стоит отметить, что в этом была вся суть Овцебыка. Василий Петрович готов каждому отдать последнюю рубашку, но при этом ждет того же от своих друзей.
Василий Петрович провел в компании братьев все лето в надежде получить «кондиции». Это время глубоких разговоров, бессонных ночей и роста настоящей дружбы. Но в результате судьба уводит его в долгое путешествие по монастырям и он пропадает из жизни автора на три года. Братья уверены, что он отправился искать смысла жизни русского народа, искать справедливость.
После расставания с Василием Богословским - Овцебыком, автор предается воспоминаниям из детства. И здесь проявляется все мастерство языка Лескова. Описание быта монастырей и его послушников, общение простых людей. Создание красочных картин природы позволяет слушателю окунуться в простой мир жизни. Автор дает возможность узнать о разбойниках, монахах, молодых послушниках, маленьком барине и его детских впечатлениях.
Вернувшись домой, автор отправляется в монастырь, где прошло много времени его детства. Здесь он совершенно случайно встречается с Овцебыком, который много путешествовал, женился, разочаровался в священниках и вернулся к простым мужикам. И снова Овцебык вызывает только жалость, так как действия его хотя и имеют чистые мотивы, но очень непоследовательны, а значит и не имеют никакого результата.
Николай Семенович Лесков создал образ максимально приближенный к реальности. В жизни очень часто можно встретить людей, которые и думают «правильно», и дух времени чувствуют верно, но не могут довести до конца свои начинания. В результате изображения именно такого героя, Лесков значительно ослабил идейную сторону произведения, но получил возможность увеличить художественную. От этого повесть только выиграла.
Овцебык - человек своеобразный, но все же не может принять жизнь, в которой ему приходится работать на ненавистного ему помещика. Агитация против своего хозяина среди работников не приносит плода. К тому же косвенно Лесков показывает, что ненависть к женщинам у Овцебыка не так сильна после его знакомства с женой его работодателя. Невозможность изменить свою жизнь заставляет Василия Петровича Богословского оборвать ее раньше времени.
Владимир Виноградов прочитал повесть очень «легко», благодаря чему получилось подчеркнуть стремление Лескова создать именно художественное, а не идейное произведение. Приятный тембр и грамотные интонации позволяют прослушать повесть «на одном дыхании».
Повесть Н. С. Лескова «Овцебык», как отражение социальной жизни русского общества 60-х гг., XIX векаОбщественная и литературная жизнь России шестидесятых годов прошлого века отмечена одним из важнейших событий в истории русского общества. Передовые силы того времени постиг идейный раскол, последствия которого ощутимы и по сей день. Общий демократический лагерь русской общественности распался на умеренных либералов и революционных демократов. При общности целей, как тех, так и других - взгляды на развитие общества, а следовательно и путей его изменения были диаметрально противоположны.
Если революционно настроенные демократы призывали всё и вся к революционному преобразованию, то умеренные либералы склонялись к эволюционному пути улучшения жизни. Как наиболее яркие выразители этих двух демократических станов были журналы: «Современник» и «Отечественные записки». До последнего времени оценка этим направлениям была довольно, однозначной: революционные чаяния переустройства мира виделись единственно верными в общественной жизни и их литературно-публицистические выражения всегда оказывалось «правильнее» и являлись наиболее передовыми, нежели другие взгляды на историю и на методы ее изменения.
Еще со времен Салтыкова-Щедрина М. Е. эпитет «либерал» и по сию пору несет на себе значение недостойного общественного явления, уходящего своими корнями в реакционное ренегатство. При этом используя этот термин публицисты 60-х гг. в полемическом задоре совершенно игнорировали его современное (по тем временам) значение "постепеновца", т.е., человека не разделявшего взглядов о форсированном пути развития общества. Временами вульгарно-утрированное употребление термина «либерал», да к тому же «умеренный», прямо означало «реакционера», живущего по принципу «применительно к подлости». Такое недопустимое смешение различных понятий под одним и тем же термином закрывало демократические, положительные цели умеренных либералов (в частности И. С. Лескова) 60-х гг., ставя их в один ряд с ретроградно-реакционными крепостниками.
Полемические баталии, развернувшиеся в связи с обозначившимся расколом, захватили все мыслящие слои русского общества. «Современнику» приходилось вести полемику и с «Русским вестником», и с «Отечественными записками», и с «Московскими ведомостями», и со многими другими повременными изданиями. Опять таки, голоса писателей и критиков «постепеновцев» оказались по одну сторону баррикады с махровыми реакционерами (Катков Н.Н. и проч.), что усугубляло негативное отношение общественности к умеренным либералам.
Не спасало положение и даже то, что публицистика так называемых либералов (а Н. С. Лесков примыкал именно к этому крылу общественной мысли) проявляла себя с самой наилучшей стороны: убедительная аргументация, умение опираться на реальные факты общественной жизни, твердость и последовательность отстаиваемых истин, юмор.
Собственная судьба Лескова складывается так, что он приходит в художественную литературу из журналистики, через непростые перипетии собственной судьбы. События связанные с фельетоном «Несколько слов о врачах рекрутских присутствий» (Современная медицина. 1860 г. N 36) под псевдонимом Фрейшиц и статья «Полицейские врачи в России», N 48, 1860 г., прямо и достаточно негативно отражаются на судьбе писателя. (Как в последующем и пресловутая статья о петербургских пожарах).
Как журналист и критик Н.С.Лесков оставил большое и замечательное публицистическое наследие: в частности статьи об общественном значении литературы и искусства; о русской литературе; о театре, живописи; разнообразные литературные портреты и воспоминая.
И в споре между революционными демократами и умеренными либералами Н. С. Лесков принял самое активное участие. Его статья «О замечательном, но не благотворном направлении некоторых современных писателей» в еженедельнике «Русская речь и Московский вестник», 1861 г., N 52 (псевдоним В. Пересветов) направленная на «нигилизм» некоторых выступлений журнала «Современник» настолько серьезно разоблачала идеализированное псевдо-«народничество» и неумение и нежелание отдельных публицистов того времени вникать в суть поднимаемых вопросов, что вызвала незамедлительный и резкий отпор журнала «Русское слово», а публицистическая деятельность самого Лескова, в «Отечественных записках» отмечена Чернышевским в рукописи «второй коллекции «Полемических красот» в «Списке лиц, полемические статьи которых против «Современника» (...) с удовольствием готов помещать «Современник» на своих страницах.»
Взгляды Н. С. Лескова, как «постепеновца» зиждились отнюдь не на кабинетных умозрительных заключениях о развитии общества и благих мечтаниях, а строились на примерах из жизни, здравом смысле и реальном знании России. Сейчас можно только сожалеть о том, что общественность, ослепленная броскостью фраз и карнавальной яркостью намерений революционных демократов не смогла разглядеть истинных «плодов» этого пути. Примечательно то, что жизнь дававшая пищу для творчества писателя, лишь подтверждала то, о чем вел речь Лесков-публицист.
Художественные замыслы и реальные события находились в соприкосновении. Литература Н. С. Лескова является истинным пробным камнем действительности, высвечивая и подчеркивая те ключевые моменты, на которые опирались взгляды писателя о положении дел в современном для него обществе.
Для общества в целом, философская значимость художественного отображения, познания действительности всегда представлялось более высоким уровнем осмысления бытия, нежели оперативная в плане реагирования на события публицистика. Все сиюминутное, случайное, нетипичное, попавшее в ракурс журналистики должно пройти проверку временем, и лишь пройдя сквозь горнило художественного воплощения оно выкристаллизовывается в образы создающие то или иное время, ту или иную эпоху. Остается лишь фундаментальное, типичное.
По-разному воспринимаются и по-разному значимы: теоретическое мудрствование публициста о каком-либо явлении и это же явление отображенное средствами искусства. Фальшь неправильных доводов и выводов в художественном произведении не может быть скрыта морализаторскими и прочими теоретическими силлогизмами.
Будучи настоящим творцом Лесков уже на сравнительно раннем этапе своего творчества умел художественно показать подлинное положение дел на поприще революционной и псевдореволюционной деятельности в России конца XIX века. Еще не написан роман «Некуда» и «На ножах», но перед читателем в 1863 г., появляется повесть «Овцебык» (сам Лесков определяет это произведение как рассказ). Герой произведения Василий Петрович Богословский (по прозвищу «Овцебык») человек высоких нравственных принципов. Для иллюстрации этого писателем вводятся в ткань повествования несколько характерно-акцентологических эпизодов, где такие черты Овцебыка как порядочность, честность, прямота, чувство сострадания к людям раскрываются в полной мере (сцена конфликта Овцебыка с барчуком в дворянской усадьбе; встреча героя с партией малолетних еврейских детей-рекрутов).
Смысл жизни Богословского в служении людям: "...Людие мой, людие мои! что бы я не сотворил вам?.. Людие мой, людие мои! что бы я вам не отдал?.. - такими словами Василий Петрович в главе третьей определяет свое этическое и нравственное предназначение.
Традиционно у исследователей принято рассматривать образ Овцебыка, как некий конгломерат разночинца, народника, предтечу революционеров, еще не осознавшего «правильного» пути борьбы за свободу и счастье народа, и потому терпящего крах на пути индивидуального проповедничества. С этой позиции образ Овцебыка рассматривает и Б. Ю. Троицкий, и И. В. Столярова. Последняя исследовательница опираясь на выводы предшествующих ей литературоведов дала некую квинтэссенцию характеристики Богословского, конспективно выраженную в двух тезисах: первое - Овцебык - носитель гуманизма и революционности.
Странно: если это ассоциативная пара, то конфликт каких других понятий в душе героя приводит его к собственной гибели?
По поводу такого совмещения на ум приходит случай произошедший при встрече Александра Сергеевича Пушкина, с бывшим тогда, министром, баснописцем Иваном Ивановичем Дмитриевым в Московском Английском клубе, когда И. И. Дмитриев указал поэту на странность сочетания слов в названии «Московский Английский клуб», на что А. С. Пушкин засмеялся и ответил: - А есть еще более странное, Ваше Превосходительство: «Императорское человеколюбивое общество».
Подобная терминологическая мешанина и глубинный семантический сдвиг идет от времени, когда все благое и прогрессивное приписывалось лишь к словам «революция» и т.д., а все негативное к их антонимам.
Второй тезис: идейный тупик героя и последующее за этим самоубийство. Акцент в этом тезисе ставится на идейном тупике самого героя, закрывая глаза на тупик идей революционных «нетерпеливцев», т.е. тупик общей идеи использования революции к тем историческим моментам, когда для пользы дела необходима эволюция. Истины ради стоит упомянуть, что русская действительность знала и другую крайность в выборе средств социального развития, это так называемая теория маленькой пользы, а также теория разумного эгоизма французских материалистов XVIII века - Гольбаха, Гельвеция, Дидро, адептом и проповедником которой являлся Чернышевский. Что хуже для общества - постоянное революционизирование действительности или постоянный упор на эволюцию - судить трудно, хотя плоды революционных потрясений 17 года прошлого столетия эхом отдаются и в 21 веке. Неслучайна сейчас тенденция определенных кругов общества видеть корень всех бед нашего времени в неразумной революционности, идущей еще от демократов-разночинцев. С высоты нашего времени судить позиции мыслителей прошлого века объективно легче, но, не судите, да не судимы будете. А вот в качестве урока, предостерегающего от излишнего перегибания палки, принять это никогда не поздно.
Трудно не согласиться с высказыванием Н. С. Лескова о наличии здравого смысла в работах литературных критиков того времени: «У нас это, пожалуй, кончилось с Белинским... Добролюбов и Писарев были очень читаемы, но «оракулами здравого смысла и разума» они, разумеется, не были».
На мой взгляд вывод о субъектах борьбы Овцебыка (в образе Александра Ивановича, в качестве этого противника) исследователями определяется тенденциозно. Одним из доводов в защиту нарождающегося класса капиталистов, как силы с которой не может справиться революционно-настроенный индивидуалист Богословский, является цитата из его письма к автору повествования: "...Некуда идти. Везде все одно. Через Александров Ивановичей не перескочишь».
Да, капитализм с его мертвой хваткой предпринимателя представляет определенную угрозу благим мечтаниям «осчастливливателей» человечества, но ни в одной из работ не довелось встретить попытку литературоведов, опираясь на повествование, проанализировать цели к которым стремился Овцебык и те опасности, которые он предчувствует. А ведь ответ на поставленный вопрос писатель прямо дает в главе третьей, в программном монологе главного героя:
"...смутные дни настают, смутные. Часу медлить нельзя, а то придут лжепророки, и я голос их слышу проклятый и ненавистный. Во имя народа будут уловлять и губить вас...».
Такой тонкий психолог и стилист, как И. С. Лесков не мог небрежно отнестись к собственному тексту и без всяких целей вложить в уста неразговорчивому и замкнутому Василию Петровичу сравнительно большой монолог с искренними, наболевшими душевными вопросами.
До последнего времени объектом для клеймения был (а порой и остается) класс эксплуататоров и очень органично вытекало из этого, что герой повести столкнувшись с первыми представителями капитала де-факто им проигрывал. «Оказавшись в идейном тупике, будучи человеком честным и цельным, он кончает самоубийством.» - пишет И. Б. Столярова, закрывая глаза на то, что категории «честность» и «цельность характера» есть понятия этики и с идейностью они могут находиться на разных полюсах человеческой души. Существует немало примеров нравственных негодяев, но с весьма твердыми идейными принципами. Говорить приходиться о несоответствии моральных идеалов в основе этических убеждений Овцебыка и Александра Свиридова, но никак не об их социальной противопоставленности. Не имеет Свиридов страха того, что для Овцебыка является равным геенне огненной: «грядущие лжепророки» с их «во имя народа» уловлением и погублением людей.
Помимо этих социологических подходов к повести «Овцебык» все без исключения исследователи указывают на художественное совершенство произведения. Это бесспорно. Глава четвертая вполне самостоятельное и самобытнейшее эссе о монастырских местечках Орловской губернии, где писатель богатейшей языковой палитрой передает не только внешний облик святых мест, но и дух и красоту природы их окружающей.
Почти фольклорно ведут свои повествования о дивах дивных, о разбойниках послушники одного из монастырей, речь их словно речь сказочных персонажей явившихся в реальный мир и очаровывавших повествователя в его детские годы. Попутно следует отметить, как художественную особенность, что повествование от первого лица одна из самых трудных форм, наряду со сказом, мастерски проработанная Н. С.Лесковым.
Неподражаемы по силе экспрессии монологи и диалоги Овцебыка в главе третьей, в них, в этих помыслах и страданиях, раскрывается этот подвижник служения людям.
В жанровом украшении повести не обошел Н. С. Лесков и эпистолярий, примеры которого служат не только прекрасным образцом по красоте слога (глава 10), но и служат более глубокому раскрытию художественно-идейного замысла произведения (глава 12).
Подобное стилистическое мастерство автора становится еще более весомом, если не забывать о том, что повесть «Овцебык» произведение начала творческого пути Лескова-писателя. Еще будут созданы им крупные литературные формы, еще впереди блестящий «иконостас» праведников и Лесков оставит тем самым один из значимых следов в русской литературе, встав, по глубине раскрытия русского национального характера, по-праву в один ряд с такими великими писателями и его современниками, как Ф. М. Достоевский и Л. Н. Толстой.
-----------
Горелов А. А. Лесков и народная культура. Л., 1988. стр. 54-60;
Там же. стр. 85;
Лесков Н. С. Собр.соч. в 5 т. Т. 2, М., 1981. стр. 24;
Троицкий В. Ю. Лесков-художник. М., 1974.; Столярова И. В. В поисках идеала. Творчество Н.С. Лескова. Л., 1978;
А. С. Пушкин в анекдотах. Горький. 1990. стр. 7;
Лесков Н. С. Литературное бешенство - Исторический вестник, 1883, Т. XII, стр. 155-156;
Лесков Н. С. Собр. соч. в 5 т. Т. 2. М., 1981. стр. 56;
Там же. стр. 24;
Столярова И. В. В поисках идеала. Творчество Н. С. Лескова. Л., 1978. стр. 47.
----------
Использованная литература:
1. Лесков Н. С. Собр.соч. в 5 т. Т.2. М., 1981.
2. Лесков Н. С. О литературе и искусстве. Л., 1984.
3. Горелов А. А. Н. С. Лесков и народная культура. Л., 1988.
4. А. С. Пушкин в анекдотах / Сост. Л. Рытов. Горький-Н. Новгород. 1990.
5. Столярова И. В. В поисках идеала. Творчество Н. С. Лескова. Л., 1978.
6. Троицкий Б. Ю. Лесков-художник. М., 1974.