Биография американского писателя Марка Твена, который множество своих книг посвятил приключениям, сама полна различных путешествий и неожиданных поворотов судьбы. Полное имя прозаика - Сэмюэл Лэнгхорн Клеменс. Он появился на свет в конце осени 1835 года, в тот период, когда над Землёй пронеслась комета Галлея. По загадочному стечению обстоятельств второй перелет небесного тела над планетой произойдёт точно в день смерти писателя.
Семья будущего литератора проживала в небольшом посёлке Флорида штата Миссури. Родителей звали Джон Маршал Клеменс и Джейн Лемптон Клеменс. Семейство испытывало трудности, хотя отец занимал пост судьи. И вскоре они были вынуждены переселиться в судоходный город Ганнибал, который был расположен на берегу американской реки Миссисипи. С этим местечком у Сэма связаны самые тёплые воспоминания детства. Они легли в основу наиболее популярных произведений прозаика.
15-летний Марк Твен | Википедия После смерти отца в 1847 году, когда Сэму было всего 12 лет, семья осталась на грани разорения. Детям пришлось оставить школу и начать трудиться. Мальчику повезло: его старший брат Орион как раз открыл собственную типографию, и будущий писатель поступил туда наборщиком печати. Изредка ему удавалось печатать собственные статьи, которые не оставляли читателей равнодушными.
Годы молодости
В 18 лет Сэмюэл Клеменс отправляется в путешествие по стране. Он запоем читает, посещая лучшие библиотечные залы. Мальчик, который вынужден был оставить учёбу в школе в детские годы, восполняет пробелы образования в книжных хранилищах Нью-Йорка. В скором времени молодой человек получает должность помощника лоцмана на корабле.
Jose Angel Gonzalez По словам самого писателя, он мог посвятить всю жизнь работе на реке Миссисипи, если бы в 1861 году не началась гражданская война. На некоторое время Сэм попадает в ряды конфедератов, но вскоре отправляется на Дикий Запад на золотые и серебряные прииски.
Первые пробы пера
Работа по добыче драгоценных металлов не принесла Сэмюэлу много денег, но здесь впервые он раскрывается как наблюдательный и остроумный сочинитель небольших памфлетов и рассказов. А в 1863 году впервые писатель подписывает свои произведения псевдонимом Марк Твен, взятым из судоходной практики. Свои книги прозаик никогда не подписывал настоящим именем. Надо сказать, что сразу же Сэмюэл становится популярным, а его первое крупное юмористическое произведение «Знаменитая скачущая лягушка из Калавераса » получило известность во всех штатах.
RamWeb Несколько лет подряд новоиспеченный фельетонист меняет одну редакцию за другой, где он печатает свои рецензии и рассказы, оттачивая мастерство. Марк Твен много выступает перед аудиториями. При этом раскрывается ещё один его талант прекрасного оратора и рассказчика. Во время очередного переезда он знакомится со своей будущей женой Оливией, сестрой своего близкого друга. На фото тех времён видно, что перед нами успешный и уверенный в себе человек. Об этом в нем говорит все: его взгляд, рост и осанка. Сэмюэл переживает лучшее время своей жизни.
Расцвет творчества
Вдохновленный изменениями в своей личной жизни, литератор без труда создаёт несколько произведений в стиле реализма, закрепивших его имя в ряду классиков XIX века. В середине 70-х появляется знаменитая история «Приключения Тома Сойера », в которой несколько по-другому описывается детство самого писателя. Затем свет увидела повесть «Принц и нищий», пришедшаяся по вкусу американскому народу. Также появляется книга «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура», где историческая тема переплетается с темой перемещения в машине времени.
Газета "Все для вас" В середине 80-х Сэмюэл Клеменс открывает своё издательство, и первой книгой становится произведение «Приключения Гекльберри Финна». В этом романе Марк Твен впервые ярко выступает с критикой установленного порядка в обществе. Писатель выпускает также бестселлер «Воспоминания», просвещённый президенту Штатов В.С. Гранту. Собственная типография просуществовала до середины 90-х, пока окончательно не обанкротилась в связи с экономическим крахом в стране.
Jpghoto Последние книги писателя, которые были написаны уже отточенным выверенным слогом, не имели того успеха, как первые. Его герои, оставаясь по-прежнему остроумными авантюристами, попадают уже в неоднозначные ситуации, которые требуют философского подхода и бескомпромиссного выбора. В эти годы Марку Твену присваивается ряд докторских степеней ведущих университетов США. Это было весьма лестно человеку, который когда-то давно вынужден был оставить школьное образование.
Друзья писателя
Сэмюэл Клеменс очень дорожил своей дружбой с Николой Теслой. Разница в возрасте более 20 лет не мешала их творческому общению. Вместе они участвовали в смелых экспериментах физика, а в свободное время писатель часто подшучивал над своим серьёзным другом. Но однажды Николе все-таки удалось отшутиться. Он предложил постаревшему Сэмюэлу некое средство омоложения, с радостью попробовав которое писатель почувствовал, что молодеет на глазах. Но через некоторое время он ринулся в уборную из-за сильных болей в животе. По его словам средство имело на него радикальное очищающее действие.
Bigpicture В 1893 году судьба свела Марка Твена с финансовым магнатом Генри Роджерсом, который слыл большим мизантропом и скрягой. Но тесная дружба с писателем изменила его. Банкир не только помог семье литератора преодолеть финансовые трудности, но и стал настоящим жертвователем и меценатом, что открылось после его смерти. Генри потратил много средств на поддержку молодых талантов. Он также организовывал рабочие места людям с ограниченными возможностями.
Цитаты
Сэмюэл Клеменс был очень метким на язык человеком. Это проявлялось как в его писательском труде, так и в разговорной речи. Многие из его высказываний стали крылатыми фразами, которые не потеряли своей актуальности до наших дней. Вот некоторые из них:
«Бросить курить легко. Я сам бросал раз сто»
«Будьте осторожны при чтении книг о здоровье. Вы можете умереть от опечатки»
«Прежде всего нужны факты, а уж потом их можно перевирать»
Годы заката
Последнее десятилетие жизни писателя оказалось отравлено горечью невосполнимых утрат: с начала нового века Марк Твен пережил смерть трёх детей и любимой жены Оливии. При этом он окончательно утвердился в своих воззрениях на религию.
Econ В последних своих произведениях «Таинственный незнакомец» и «Письмо с земли», которые были напечатаны лишь спустя годы после его кончины, Твен с присущим ему сарказмом воспевает атеизм. Причиной его собственной смерти стала стенокардия. Очередной её приступ унес жизнь великого писателя в середине весны 1910 года в городе Реддинг штата Коннектикут.
Библиография
- Знаменитая скачущая лягушка из Калавераса - 1867
- Простаки за границей - 1869
- Приключения Тома Сойера - 1876
- Принц и нищий - 1882
- Приключения Гекльберри Финна -1884
- Янки из Коннектикута при дворе короля Артура -1889
- Американский претендент - 1892
- Том Сойер за границей - 1894
- Простофиля Вильсон - 1894
- Том Сойер -сыщик - 1896
- Личные воспоминания о Жанне д’Арк сьера Луи де Конта, ее пажа и ее секретаря - 1896
- Таинственный незнакомец - 1916
Если Генри Джеймс углубил национальное самосознание, одновременно распахнув его в мир за пределами США, и обогатил американскую литературу стилистической виртуозностью, то Марк Твен (1835—1910) дал ей неподражаемую свободу самовыражения. Он стал голосом сомнений и противоречий, ностальгии о прошлом и надежд на будущее послевоенной Америки. "Линкольн нашей литературы", — сказал о нем Хоуэллс.
Популярность Твена при жизни была велика — не померкла и после. Что же касается его признания литературной критикой, то здесь ему повезло значительно меньше. Его современники в США восхваляли его как "бесподобного развлекателя публики", "непревзойденного мастера шутовских колокольчиков". Репутация "шутника" и "забавника" доставила Твену много горьких минут, особенно в последние десятилетия его жизни. В первой половине XX века развился противоположный взгляд на писателя как на "пламенного обличителя пороков капиталистической системы". Между тем данный подход также не вполне корректен.
Сама биография Марка Твена служит ярчайшей иллюстрацией осуществления "американской мечты", доказательством головокружительных возможностей, которые открываются в Америке любому талантливому и деятельному человеку, независимо от его социального происхождения. Сэмюэл Ленгхорн Клеменс, творивший под псевдонимом Марк Твен (на лоцманском жаргоне: "мерка два", то есть безопасная для судоходства глубина в две сажени — своего рода творческое кредо писателя), был уроженцем американского Юго-запада.
Его родители, небогатые, но хорошей южной крови виргинцы, двинулись вместе со всей страной на Запад и сначала осели во фронтирской деревушке Флорида, штат Миссури, где появился на свет Сэмюэл Клеменс, а через четыре года перебрались в городок Ганнибал на берегу Миссисипи. Отец Твена, мировой судья, умер, когда сыну было одиннадцать лет, и тому пришлось оставить школу, чтобы зарабатывать на пропитание. Основное население региона составляли тогда скотоводы и фермеры. Быт их был труден и не слишком утончен, и большим подспорьем в суровой фронтирской жизни служил юмор, умение посмеяться над ситуацией и над собой. Твен, с детства предоставленный самому себе, рос среди носителей фольклорной традиции фронтира и глубоко воспринял характерные для нее байки, анекдоты и рассказы-розыгрыши. Это и был тот свежий источник, который питал затем его творчество.
Как истинный потомок пионеров, Твен не склонен был мудрствовать лукаво и всегда писал лишь о том, что хорошо знал. А знал он немало: его жизненный опыт к началу писательской карьеры оказался весьма обширным. Он успел поработать типографским наборщиком, два года проплавать помощником лоцмана, а затем лоцманом по Миссисипи, повоевать ополченцем в армии конфедератов в Гражданскую, пока, как он пояснил, ему не "стало совестно сражаться за сохранение рабства". После этого он двинулся в Неваду и Калифорнию, сотрудничал в газетах, печатая юмористические рассказы и скетчи о Западе, которые затем вошли в сборник "Знаменитая скачущая лягушка из Калавераса" (1867).
Уже ранние рассказы и две книги комических путевых очерков "Простаки за границей" (1869) и "Налегке" (1872) обнаруживают специфику твеновского юмора — его неразрывную связь с фронтирским фольклором, которая будет отличать и лучшие зрелые произведения писателя. Излюбленная Твеном форма повествования от первого лица, своеобразная "маска простака", которую частенько надевает герой-повествователь, склонность к гиперболизации — все это черты устного рассказа фронтирсменов. Наконец, в основе индивидуального творческого метода Твена лежит главный принцип американского народного юмора — комическое обыгрывание нелепых, а порой и трагических ситуаций. Американский фольклор определил и сам дух произведений Твена — гуманизм, уважение к человеку труда, к его разуму и здравому смыслу, победительный оптимизм.
Вышучивая такие свойства своих соотечественников, как бесцеремонность, кичливость, религиозное ханжество и невежество, Твен выступал прежде всего патриотом своей великой страны: он прибегал к смеху как к мощному оружию морального воздействия.
"Простаки за границей" укрепили финансовое положение автора, и он купил ежедневную газету в Баффало, штат Нью-Йорк, стал ее редактором и женился на красавице Оливии Лэнгдон, дочери и наследнице угольного промышленника. Брак оказался исключительно счастливым; семейное благополучие явилось важной составной частью жизненного успеха Твена и его общественной репутации. В 1871 он обзавелся собственным домом в Хартфорде, городе, который занимал — как в географическом, так и в интеллектуальном пространстве — промежуточное положение между двумя литературными столицами: Нью-Йорком и Бостоном. Здесь уже сложилась определенная писательская среда: Г. Бичер-Стоу, Ч.Д. Уорнер и другие.
Особняк на Фармингтон Авеню, 351, ныне музей Марка Твена, был одной из достопримечательностей Хартфорда — массивный, сложенный из камня и кирпича, он напоминал одновременно пароход, средневековую крепость и домик кукушки в часах. Твен вторично съездил за океан — уже не в качестве корреспондента, командированного нью-йоркским журналом и обязанного присылать отчеты о путешествии, как в первый раз, а в качестве состоятельного туриста и американской знаменитости, чтобы отдохнуть от затхлости "позолоченного века" (таково было название романа, написанного в соавторстве с Ч.Д. Уорнером в 1873) и "подышать вольным воздухом Европы".
Результатом, однако, как и в первом случае, стала книга путевой прозы "Пешком по Европе" (1880), а также исторический роман на английском материале "Принц и нищий" (1881). К этому моменту индивидуальный почерк Твена уже вполне сложился, и один за другим выходили его лучшие произведения: "Старые времена на Миссисипи" (1875), "Приключения Тома Сойера" (1876), "Приключения Гекльберри Финна" (1885), "Янки из Коннектикута при дворе короля Артура" (1889).
К середине 1880-х Твен, казалось, и в личном, и в творческом плане достиг всего, о чем мог только мечтать мальчишка из фронтирской деревушки и маленького городка на берегу большой реки: у него были деньги, семейное счастье, прочное положение в обществе и в литературных кругах (благодаря давней дружбе с У.Д. Хоуэллсом, главным редактором влиятельного нью-йоркского журнала "Атлантик Мансли"), всеамериканская и международная писательская известность. Баловень судьбы, живое воплощение сбывшейся "американской мечты" — таким предстает Марк Твен в зените его карьеры.
Он, однако, совсем не собирался успокаиваться на достигнутом; неутомимый пионерский дух, бьющая через край творческая энергия заставляли его искать новые пути в литературе. Свернув с уже проторенной им как признанным реалистом дороги, Твен вступил в область, весьма мало (лишь в ходе отдельных его и его предшественников "партизанских вылазок") освоенную национальной словесностью. Он создал не юмористический рассказ или скетч, а полноформатный роман на юго-западном диалекте, повествование в котором ведется от лица малограмотного мальчишки, находящегося в самом низу социальной лестницы. Работа над "Приключениями Гекльберри Финна" заняла восемь лет, но это был шедевр, не сразу, но единодушно, в конце концов, признанный.
В последние два десятилетия жизни Твена судьба, казалось, отвернулась от него. Его литературная слава, впрочем, осталась неизменной, но уже стареющего и всегда очень удачливого человека одно за другим начали постигать личные несчастья. Предприятие, в которое Твен вложил крупные суммы, лопнуло, и, чтобы поправить материальное положение семьи, Твену пришлось отправиться в турне с публичными выступлениями по Австралии, Новой Зеландии, Индии и Южной Африке — опыт, описанный им в книге путевых очерков "По экватору" (1897). Во время работы над этой книгой в Лондоне Твен получил каблограмму о смерти от менингита его любимой дочери. Он действительно едва оправился от шока, так что в знаменитой твеновской остроте, отправленной им из Лондона в 1897: "Слухи о моей смерти сильно преувеличены", — была изрядная доля правды.
Так или иначе, он выжил и, поправив материальное положение, в 1900 вернулся в США. Гул приветственных голосов, который его встретил, не смолкал уже до самой смерти писателя: "Герой нашей литературы, — кричали газетные заголовки, — самая известная личность на планете!" Он был идолом нью-йоркского общества и самым цитируемым писателем своего времени. С горьким стоицизмом Твен встретил известие о неизлечимой болезни младшей дочери, а затем и кончину любимой супруги, с которой был счастлив 35 лет.
Гениальный шоумен, а не только писатель, он неизменно появлялся в белом костюме, гордо неся голову с копной седых кудрей и в ореоле табачного дыма: он пояснял, что его правило — "никогда не курить во сне и никогда не воздерживаться от этого во время бодрствования". А между тем творчество Твена демонстрировало глубинные перемены в его мировосприятии. Прежде всего, изменился его стиль: былая искрометность и радостная непредсказуемость сменились безупречной логической ясностью.
В поздних произведениях звучат ноты отчаяния, и они становятся все мрачнее и безысходнее. Современная американская жизнь практически уходит из собственно художественных произведений Твена и становится исключительно темой его публицистики. В 1900-е годы один за другим издаются твеновские памфлеты, такие, как "Военная молитва", "Человеку, ходящему во тьме", "Мы — англосаксы", "Соединенные линчующие штаты" и, наконец, "Что такое человек?", смысл которых предельно остро выражен в заглавиях.
В этих памфлетах все громче обличается политика со стороны силы, империализм, расизм, финансовые злоупотребления, лицемерие в морали и религии и другие проявления того, что наша критика долго именовала "пороками капиталистической системы", а Твен называл "проклятой человеческой породой". Что касается крупных произведений позднего Твена, то последним из них, посвященным американской жизни, был роман "Простофиля Вильсон" (1894). Скептические эпиграфы, предпосланные главам, свидетельствовали о растущем пессимизме автора: "Если подобрать издыхающего с голоду пса и накормить его, он не укусит вас. В этом принципиальная разница между собакой и человеком".
Дальнейшие заметные книги писателя, кроме, естественно, "Автобиографии", удалены от американской действительности во времени и пространстве. Она, однако, то и дело заявляет в них о себе в виде нападок на меркантилизм и тупую жестокость, свойственные, якобы, лишь минувшим эпохам ("Личные воспоминания о Жанне Д’Арк", 1896). Действительность дает о себе знать в общем мрачном тоне произведений, в той позиции стоического отчаяния, которую занимает автор. Таков "Дневник Евы" (1905), своего рода эпитафия недавно умершей жене, заключающаяся словами Адама: "Там, где была она, был Рай".
Таков и "Таинственный незнакомец", повесть, над которой писатель работал с 1898 года, и которая была опубликована лишь после его смерти, в 1916, своеобразное духовное завещание Твена. Таинственный незнакомец, явившийся трем мальчишкам и поражающий их чудесами — это сам Сатана. Он существует "за пределами добра и зла", и его финальное заявление проливает свет на душевное состояние автора: "Все, что я говорю тебе сейчас, это правда. Нет Бога, нет Вселенной, нет человеческого рода, нет жизни, нет Рая, нет ада. Все это только сон, замысловатый, дурацкий сон. Нет ничего, кроме тебя. А ты — только мысль, блуждающая мысль, бесцельная мысль, бездомная мысль, потерявшаяся в вечном пространстве".
К концу жизни Твен склонен был отрицать свою роль величайшего комического гения Америки и понапрасну ожидал, что его выслушают всерьез. Публика продолжала смеяться над "Знаменитой скачущей лягушкой", а он в это время писал: "Все человеческое грустно. Сокровенный источник юмора не радость, а горе. На небесах юмора нет". Твен умер в Стормфилде, его последнем доме, построенном на манер итальянской виллы и расположенном на вершине холма в Реддинге, штат Коннектикут.
англ. Mark Twain , настоящее имя Сэ́мюэл Лэ́нгхорн Кле́менс , Samuel Langhorne Clemens; псевдонимы: Марк Твен, сьер Луи де Конт, Томас Джефферсон Снодграсс
американский писатель, журналист и общественный деятель
Краткая биография
Американский писатель, журналист и общественный деятель. Его творчество охватывает множество жанров - юмор, сатиру, философскую фантастику, публицистику и другие, и во всех этих жанрах он неизменно занимает позицию гуманиста и демократа.
Уильям Фолкнер писал, что Марк Твен был «первым по-настоящему американским писателем, и все мы с тех пор - его наследники», а Эрнест Хемингуэй считал, что вся современная американская литература вышла из одной книги Марка Твена, которая называется «Приключения Гекльберри Финна». Из русских писателей о Марке Твене особенно тепло отзывались Максим Горький и Александр Куприн.
Псевдоним «Марк Твен»
Клеменс утверждал, что псевдоним Марк Твен был взят им в юности из терминов речной навигации. Тогда он был помощником лоцмана на Миссисипи, а выкрик «марк твен» (англ. mark twain, дословно - «метка двойка») означал, что согласно отметке на лотлине достигнута минимальная глубина, пригодная для прохождения речных судов - 2 морские сажени (≈ 3,7 м).
Однако существует версия о литературном происхождении этого псевдонима: в 1861 году в журнале Vanity Fair вышел юмористический рассказ Артемуса Уорда (Artemus Ward ) (настоящее имя Чарльз Браун) «Северная звезда» о трёх моряках, одного из которых звали Марк Твен. Сэмюэл очень любил юмористический отдел этого журнала и читал в своих первых выступлениях именно произведения Уорда.
Кроме "Марк Твен", Клеменс один раз в 1896 году подписался как "Сир Луи де Конт" (фр. Sieur Louis de Conte) - под этим именем он издал свой роман «Личные воспоминания о Жанне д’Арк сира Луи де Конта, её пажа и секретаря».
Детство и юность
Сэмюэл Клеменс родился 30 ноября 1835 года в маленьком городке Флориде (штат Миссури, США); позже он шутил, что, родившись, увеличил его население на один процент. Он был третьим из четырёх выживших детей (всего их было семь) Джона Маршалла Клеменса (11 августа 1798 - 24 марта 1847) и Джейн Лэмптон (1803-1890). Семья имела корнские, английские и шотландско-ирландские корни. Отец, будучи уроженцем Виргинии, был назван в честь председателя Верховного Суда США Джона Маршалла. Родители познакомились, когда Джон переехал в Миссури, и поженились 6 мая 1823 года в Колумбии в Кентукки.
Всего у Джона и Джейн было семеро детей, из которых выжили лишь четверо: сам Сэмюэл, его братья Орайон (17 июля 1825 - 11 декабря 1897) и Генри (1838-1858), и сестра Памела (1827-1904). Его старшая сестра Маргарет (1833-1839) умерла, когда Сэмюэлу было три года, а спустя ещё три года умер его другой старший брат Бенджамин (1832-1842). Его ещё один старший брат Плизант (1828-1829) умер ещё до рождения Сэмюэла в возрасте шести месяцев. Когда Сэмюэлу было 4 года, семья в поисках лучшей жизни переехала в город Ганнибал (там же, в Миссури). Именно этот город и его жители позже были описаны Марком Твеном в его знаменитых произведениях, особенно в «Приключениях Тома Сойера» (1876).
Отец Клеменса умер в 1847 году от пневмонии, оставив много долгов. Самый старший сын, Ора́йон, скоро начал издавать газету, и Сэм начал вносить туда свой посильный вклад как наборщик и иногда как автор статей. Некоторые из самых живых и самых спорных статей газеты выходили как раз из-под пера младшего брата - обычно, когда Орайон был в отъезде. Сам Сэм также иногда путешествовал в Сент-Луис и Нью-Йорк.
До начала литературной карьеры
Но зов реки Миссисипи всё-таки привёл Клеменса к работе лоцмана на пароходе. Это была профессия, которой, по признанию самого Клеменса, он занимался бы всю жизнь, если бы гражданская война не положила конец частному пароходству в 1861 году. Так Клеменс был вынужден искать другую работу.
Твен вступил в масонство в ложе «Полярная Звезда» № 79 в Сент-Луисе 22 мая 1861 года. Во время одного из путешествий он прислал из Палестины в адрес своей ложи «молоточек», к которому было приложено выдержанное в юмористическом духе письмо. Твен извещал братьев о том, что «Рукоятка молоточка вырезана братом Клеменсом из ствола ливанского кедра, в своё время посаженного братом Гоффредом Бульонским возле стен Иерусалима».
После недолгого знакомства с народным ополчением (этот опыт он красочно описал в 1885 году), Клеменс в июле 1861 года уехал от войны на запад. Тогда его брату Орайону предложили должность секретаря губернатора Территории Невада. Сэм и Орайон две недели ехали по прериям в дилижансе к шахтёрскому городу Вирджинии, где в Неваде добывали серебро.
На Западе
Опыт пребывания на Западе США сформировал Твена как писателя и лёг в основу его второй книги. В Неваде, надеясь разбогатеть, Сэм Клеменс стал шахтёром и начал добывать серебро. Ему приходилось подолгу жить в лагере вместе с другими старателями - этот образ жизни он позже описал в литературе. Но Клеменс не смог стать удачливым старателем, ему пришлось оставить добычу серебра и устроиться работать в газету «Territorial Enterprise» там же, в Вирджинии. В этой газете он впервые использовал псевдоним «Марк Твен». В 1864 году он перебрался в Сан-Франциско, где начал писать для нескольких газет одновременно. В 1865 году к Твену пришёл первый литературный успех, его юмористический рассказ «Знаменитая скачущая лягушка из Калавераса» был перепечатан по всей стране и назван «лучшим произведением юмористической литературы, созданным в Америке к этому моменту».
Весной 1866 года Твен был командирован газетой «Sacramento Union» на Гавайи. По ходу путешествия он должен был писать письма о своих приключениях. По возвращении в Сан-Франциско эти письма ждал оглушительный успех. Полковник Джон Мак Комб, издатель газеты «Alta California», предложил Твену поехать в турне по штату, читая увлекательные лекции. Лекции сразу же стали бешено популярны, и Твен исколесил весь штат, развлекая публику и собирая по доллару с каждого слушателя.
Первая книга
Первого успеха как писатель Твен добился в другом путешествии. В 1867 году он упросил полковника Мак Комба спонсировать его поездку в Европу и на Ближний Восток. В июне, в качестве корреспондента «Alta California» и «New-York Tribune», Твен отправился в Европу на пароходе «Квакер-Сити». В августе он посетил также и Одессу, Ялту и Севастополь (в «Одесском вестнике» от 24 августа 1867 года помещён «Адрес» американских туристов, написанный Твеном). В составе делегации корабля Марк Твен посетил в Ливадии резиденцию русского императора.
Письма, написанные Твеном во время путешествия по Европе и Азии, отправлялись им в редакцию и печатались в газете, а позже легли в основу книги «Простаки за границей». Книга вышла в 1869 году, распространялась по подписке и имела огромный успех. До самого конца его жизни многие знали Твена именно как автора «Простаков за границей». За свою писательскую карьеру Твену довелось путешествовать по Европе, Азии, Африке и Австралии.
В 1870 году, на пике успеха от «Простаков за границей», Твен женился на Оливии Лэнгдон и переехал в город Баффало (штат Нью-Йорк). Оттуда он перебрался в город Хартфорд (Коннектикут). В этот период он часто читал лекции в США и Англии. Затем он начал писать острую сатиру, резко критикуя американское общество и политиков, это особенно заметно в сборнике «Жизнь на Миссисипи», написанном в 1883 году.
Творческая карьера
Одной из вдохновляющих Марка Твена вещей был стиль заметок Джона Росса Броуна.
Самым большим вкладом Твена в американскую и мировую литературу считается роман «Приключения Гекльберри Финна». Также очень популярны «Приключения Тома Сойера», «Принц и нищий», «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» и сборник автобиографических рассказов «Жизнь на Миссисипи». Марк Твен начинал свою карьеру с непритязательных юмористических куплетов, а заканчивал полными тонкой иронии очерками человеческих нравов, остро-сатирическими памфлетами на социально-политическую тематику и философски-глубокими и, при этом, весьма пессимистическими размышлениями о судьбе цивилизации.
Многие публичные выступления и лекции были утрачены или не были записаны, отдельные произведения и письма были запрещены к печати самим автором при его жизни и на десятилетия после смерти.
Твен был прекрасным оратором. Получив признание и известность, Марк Твен много времени уделял поиску молодых литературных талантов и помогал им пробиться, используя своё влияние и приобретённую им издательскую компанию.
Твен увлекался наукой и научными проблемами. Он был очень дружен с Николой Теслой, они много времени проводили вместе в лаборатории Теслы. В своё произведение «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» Твен ввёл путешествие во времени, в результате которого многие современные технологии оказались представлены в Англии времён короля Артура. Технические подробности, приводимые в романе, свидетельствуют о хорошем знакомстве Твена с достижениями современной ему науки.
Обложка книги «Приключения Гекльберри Финна»
Марк Твен в 1871
Марк Твен и молодая поэтесса Дороти Куик
Первое издание книги «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» (1889)
Двумя другими наиболее известными увлечениями Марка Твена были игра на бильярде и курение. Посетители дома Твена иногда говорили, что в кабинете писателя стоял такой густой табачный дым, что самого хозяина почти нельзя было разглядеть.
Твен был видной фигурой Американской антиимперской лиги, которая протестовала против американской аннексии Филиппин. В ответ на эти события, в которых погибло около 600 человек, Твен написал памфлет «Инцидент на Филиппинах», но произведение было опубликовано только в 1924 году, через 14 лет после его смерти.
Время от времени некоторые произведения Твена запрещались американской цензурой по разным причинам. В основном это объяснялось активной гражданской и социальной позицией писателя. Некоторые произведения, которые могли бы оскорбить религиозные чувства людей, Твен не печатал по просьбам своей семьи. Так, например, «Таинственный незнакомец» остался неопубликованным до 1916 года. Одной из наиболее противоречивых работ Твена была юмористическая лекция в парижском клубе, опубликованная под названием «Размышления о науке онанизма». Центральная идея лекции была такой: «Если уж нужно рискнуть жизнью на сексуальном фронте, то не мастурбируйте слишком много». Эссе было опубликовано лишь в 1943 году ограниченным тиражом в 50 экземпляров. Ещё несколько антирелигиозных произведений оставались неопубликованными до 1940-х годов.
Сам Твен относился к цензуре c иронией. Когда в 1885 году публичная библиотека в Массачусетсе решила изъять из фонда «Приключения Гекльберри Финна», Твен написал своему издателю:
Они исключили Гека из библиотеки как «мусор, пригодный только для трущоб», из-за этого мы несомненно продадим ещё 25 тысяч экземпляров.
В 2000-е годы в США вновь были предприняты попытки запретить роман «Приключения Гекльберри Финна» из-за натуралистичных описаний и словесных выражений, оскорбительных для негров. Хотя Твен был противником расизма и империализма и в своём неприятии расизма зашёл гораздо дальше своих современников, многие слова, бывшие во всеобщем употреблении во времена Марка Твена и использованные им в романе, сейчас действительно звучат как расовые оскорбления. В феврале 2011 года в США вышло первое издание книг Марка Твена «Приключения Гекльберри Финна» и «Приключения Тома Сойера», в котором подобные слова и выражения заменены на политкорректные (например, слово «nigger» (негр) заменено по тексту на «slave» (раб)).
Последние годы
До своей смерти писатель пережил потерю трёх из четырёх детей, умерла также его жена Оливия. В свои поздние годы Твен находился в глубокой депрессии, но всё ещё мог шутить. В ответ на ошибочный некролог в «New York Journal», он произнёс свою знаменитую фразу: «Слухи о моей смерти несколько преувеличены» . Материальное положение Твена также пошатнулось: его издательская компания разорилась; он вложил много денег в новую модель печатного станка, который так никогда и не был запущен в производство; плагиаторы украли права на несколько его книг.
В 1893 году Твен был представлен нефтяному магнату Генри Роджерсу, одному из директоров компании «Standard Oil». Роджерс помог Твену выгодно реорганизовать финансовые дела, и они стали близкими друзьями. Твен часто гостил у Роджерса, они выпивали и играли в покер. Можно сказать, что Твен даже стал для Роджерсов членом семьи. Внезапная смерть Роджерса в 1909 году глубоко потрясла Твена. Хотя Марк Твен многократно публично благодарил Роджерса за спасение от финансового краха, стало ясно, что их дружба имела взаимовыгодный характер. Видимо, Твен значительно повлиял на смягчение крутого нрава нефтяного магната, имевшего прозвище «цербер Роджерс». После смерти Роджерса его бумаги показали, что дружба со знаменитым писателем сделала из безжалостного скряги настоящего благотворителя и мецената. Во время дружбы с Твеном Роджерс начал активно поддерживать образование, организовывал образовательные программы, особенно для афроамериканцев и талантливых людей с ограниченными физическими возможностями.
Сэмюэль Клеменс, известный всему миру как , умер 21 апреля 1910 года, на 75-м году жизни, от грудной жабы (стенокардии). За год до смерти он сказал: «Я пришёл в 1835 году с Кометой Галлея, через год она снова прилетает, и я рассчитываю уйти вместе с ней». Так оно и случилось.
Писатель был похоронен на кладбище Вудлон в Элмайре (штат Нью-Йорк).
Память
- В городе Ганнибал, штат Миссури, сохранился дом, в котором мальчишкой играл Твен; и пещеры, которые он исследовал в детстве и которые потом были описаны в знаменитых «Приключениях Тома Сойера». Туда теперь приходят туристы. Дом Марка Твена в Хартфорде превращён в его личный музей и объявлен в США национальным историческим достоянием.
- В Волгограде находится единственная в России улица, названная именем Марка Твена.
- В честь Твена в 1976 году назван кратер на Меркурии.
- 8 ноября 1984 года в честь Марка Твена астероиду, открытому 24 сентября 1976 года Н. С. Черных в Крымской астрофизической обсерватории, присвоено наименование «(2362) Mark Twain».
- Google Doodle в честь 176-летия писателя.
Взгляды
Политические взгляды
Со взглядами Марка Твена на идеальную форму правления и политический режим можно ознакомиться, прочитав его речь «„Рыцари труда“ - новая династия», с которой 22 марта 1886 года он выступил в городе Хартфорде, на заседании клуба «В понедельник вечером». Впервые эта речь под заглавием «Новая династия» была опубликована в сентябре 1957 года в журнале «New England Quarterly».
Марк Твен придерживался позиции, что власть должна принадлежать народу и только народу:
Власть одного человека над другими означает угнетение - неизменно и всегда угнетение; пусть не всегда сознательное, преднамеренное, обдуманное, не всегда суровое, или тяжкое, или жестокое, или огульное, - но так или иначе - всегда угнетение в том или ином виде. Кому ни вручи власть, она непременно проявится в угнетении. Дайте власть дагомейскому царьку - и он тут же начнет проверять меткость своей новенькой скорострельной винтовки на каждом, кто проходит мимо его дворца; люди будут падать один за другим, но ни ему, ни его придворным и в голову не придет, что он совершает нечто неподобающее. Дайте власть главе христианской церкви в России - императору, - и он одним мановением руки, точно отгоняя мошкару, пошлет несчетное множество молодых мужчин, матерей с младенцами на руках, седовласых старцев и юных девушек в невообразимый ад своей Сибири, а сам преспокойно отправится завтракать, даже не ощутив, какое варварство только что совершил. Дайте власть Константину или Эдуарду IV, или Петру Великому, или Ричарду III, - я мог бы назвать ещё сотню монархов, - и они перебьют своих ближайших родичей, после чего отлично заснут, даже без снотворного… Дайте власть кому угодно - и эта власть будет угнетать.Автор подразделял людей на две категории: угнетателей и угнетённых . Первых немного - король, горстка других надсмотрщиков и подручных, а вторых множество - это народы мира: лучшие представители человечества, рабочие люди - те, кто своим трудом добывает хлеб. Твен считал, что все правители, какие до сих пор правили в мире, сочувствовали и покровительствовали классам и кланам раззолоченных бездельников, ловких казнокрадов, неутомимых интриганов, возмутителей общественного спокойствия, думающих только о своей выгоде. По мнению писателя, единственным правителем или королём должен быть сам народ:
Но этот король - прирожденный враг тех, кто интригует и говорит красивые слова, но не работает. Он будет нам надежной защитой против социалистов, коммунистов, анархистов, против бродяг и корыстных агитаторов, ратующих за «реформы», которые дали бы им кусок хлеба и известность за счет честных людей. Он будет нам прибежищем и защитой против них и против всех видов политической хвори, заразы и смерти.Как он использует свою власть? Сначала - для угнетения. Ибо он не более добродетелен, чем те, кто властвовал до него, и не хочет вводить никого в заблуждение. Разница лишь в том, что он будет угнетать меньшинство, а те угнетали большинство; он будет угнетать тысячи, а те угнетали миллионы. Но он никого не будет бросать в тюрьмы, никого не будет бить плетьми, пытать, сжигать на кострах и ссылать, не будет заставлять своих подданных работать по восемнадцать часов в день и не будет морить голодом их семьи. Он позаботится о том, чтобы все было справедливо - справедливый рабочий день, справедливая заработная плата.
Отношение к религии
Жена Твена, глубоко верующая протестантка (конгрегационалистка), так и не смогла «обратить» мужа, хотя он старался при её жизни избегать острых тем. Немало романов Твена (например, «Янки при дворе короля Артура») содержат крайне резкие выпады в адрес католической церкви. В последние годы Твен написал немало рассказов на религиозную тематику, в которых высмеивает протестантскую этику (например, «Любознательная Бесси»).
Теперь давайте поговорим об истинном Боге, настоящем Боге, великом Боге, высочайшем и верховном Боге, подлинном творце реальной вселенной… - вселенной, не изготовленной вручную для астрономической детской, но возникшей в безграничной протяженности пространства по повелению только что упомянутого подлинного Бога, Бога невообразимо великого и величественного, по сравнению с которым все другие боги, мириадами кишащие в жалком людском воображении, подобны рою комаров, затерявшемуся в бесконечности пустого неба…Когда мы исследуем бесчисленные чудеса, великолепие, блеск и совершенство этой бесконечной вселенной (теперь мы знаем, что вселенная бесконечна) и убеждаемся, что всё в ней, от стебелька травы до лесных великанов Калифорнии, от неведомого горного ручейка до безграничного океана, от хода приливов и отливов до величественного движения планет, беспрекословно подчиняется строгой системе точных, не знающих исключения законов, мы постигаем - не предполагаем, не заключаем, но постигаем, - что Бог, который единой мыслью сотворил этот неимоверно сложный мир, а другой мыслью создал управляющие им законы, - этот Бог наделен безграничным могуществом…
Позднее творчество Твена
Высшая точка творческого развития Твена - роман «Приключения Гекльберри Финна» стал переломным моментом его эволюции. В этой книге уже определилось направление дальнейшего пути писателя. Критические мотивы «Гекльберри Финна» в позднейших произведениях писателя получали все более острое, непримиримое выражение.
На рубеже веков США стремительно становились «одной из первых стран по глубине пропасти между горсткой обнаглевших, захлебывающихся в грязи и роскоши миллиардеров, с одной стороны, и миллионами трудящихся, вечно живущих на границе нищеты, с другой».
В последние десятилетия XIX - начале XX в. глубина этой пропасти стала поистине необозримой. Об этом свидетельствовали и демонстрации безработных вокруг Белого дома, и массовое обнищание фермерства, раздавленного «железной пятой» капиталистических монополий, и непрерывные вспышки костров ку-клукс-клана, и, наконец, серия колониальных войн, развязанных империалистическими кругами США. Все эти зловещие симптомы общественного неблагополучия помимо национального имели и общеисторический смысл. Они означали вступление США, как и всего буржуазного мира, в эпоху империализма.
Империализм, обнаживший противоречия современного общества, обнажил и двойственную природу буржуазного прогресса, раскрыв тем самым разрушительную функцию буржуазной цивилизации. На пороге войн и революций она превратилась в тормоз человеческого развития, машину гнета и истребления народов. Ее именем освящались колониальные «подвиги» империалистов, и все их преступления против человечества мотивировались необходимостью ее насаждения. Все эти явления, вызывавшие глубокую тревогу современников, требовали не только социально-политического, но и историко-философского осмысления. Нужно было обобщить весь опыт, накопленный человечеством, и дать оценку его достижениям. Этим путем и двигались историки, философы и художники конца XIX - начала XX в., и он, как и следовало ожидать, приводил их к диаметрально противоположным выводам, «полярность» которых определялась различиями их идейных позиций. Одним из наиболее заметных итогов этих «футорологических» и историко-культурных изысканий явилась концепция «тупика» истории, ее трагической бессмысленности и бесполезности и обреченности всех ее созидательных усилий. Приобретя в трудах европейских культурфилософов начала века видимость целостной теории, она получила наибольшую завершенность в известной книге Освальда Шпенглера «Закат Европы» (1916). Обобщая пессимистические раздумья буржуазных идеологов, ее автор объявил цивилизацию «продуктом разложения, окончательно ставшими неорганическими и умершими формами жизни общества». Неизбежность их отмирания, по мнению Шпенглера, объяснялась полной исчерпанностью творческих возможностей. Книга Шпенглера вышла в 1916 г., но уже задолго до ее появления мысли, высказанные в ней, «прорезывались» в трудах его единомышленников, вступая в непримиримое противоречие с логикой реального движения истории и с теми ее живыми, революционными силами, которым, вопреки всем мрачным прогнозам, принадлежало будущее. Опорой этих прогрессивных сил становились передовые идеи современности, в первую очередь социалистические и марксистские. Их отзвуки слышались в произведениях даже тех мыслителей и художников, которые не находились непосредственно в сфере их влияния. Все эти тенденции духовной жизни на рубеже веков проявлялись и в области американской идеологии. Но если у историков Европы главный акцент лежал на вопросе о судьбе культуры, то американцы передвинули его на проблему научно-технического прогресса (предпосылкой чего было бурное индустриальное развитие США, особенно содействовавшее обострению социальных конфликтов). Отдельные американские социологи (Генри Адамс) уже в то время пытались найти источник бедствий современного человечества во внутренних, имманентных законах развития технической цивилизации. Но наряду с такой системой объяснения жизни в Америке 80-90-х годов (равно как и первых годов XX в.) предпринимались попытки построения других, прямо ей противоположных, и они носили неизмеримо более активный и действенный характер. Правда, среди прогрессивных «футурологов» также не существовало полного единства мнений. Так, если Эдуард Беллами - автор романа-утопии «Взгляд назад» (1891) стремился построить здание будущего общества на фундаменте всеобщего равенства, то Хоуэллс, как явствует из его романов «Путешественник из Альтрурии» (1894) и «Сквозь игольное ушко» (1907), возлагал свои надежды главным образом на моральное совершенствование людей. Э. Беллами создал роман-утопию - жанр, который в конце XIX - начале XX в. пользовался в Америке известной популярностью (романы С. Х. Стоуна, С. Шиндлера и др.). Самой общей чертой произведений подобного типа явилась тенденция истолкования прогресса в тесной связи с социальными законами жизни общества. Процесс индустриального развития не вызывал у их авторов мистического трепета. Они находили для науки и техники законное (и достаточно значительное) место в разумно организованном царстве будущего и справедливо полагали, что разрушительные функции прогресса возникают не внутри его, а навязываются ему людьми. Но поиски внебуржуазных форм существования совершались не только в романах-утопиях. Они составляли внутренний пафос деятельности нового поколения американских писателей-реалистов: Фрэнка Норриса, Стивена Крейна, Хемлина Гарленда, Теодора Драйзера, Линкольна Стеффенса. Их литературный идеал, четкое выражение получивший у Гарленда, при всей своей устремленности в будущее уже давал характеристику и существующим явлениям литературы. Та литература, которая, согласно Гарленду, не будет создаваться на основе «салонной культуры» и «придет из дома простого американца», дабы «решать проблемы борьбы за сохранение демократии, связывая вопрос о свободе с вопросом о национальном искусстве» была уже не только «утопией», но и жизненной реальностью, и ее создателем был не кто иной, как Марк Твен. И все же дорога его не вполне совпала с новой магистралью развития реалистического искусства XX в. Соприкоснувшись с нею во многих точках, Твен обошел ее стороной.
При всей близости к своим преемникам он принадлежал к другому, раннему этапу литературной истории Америки. Его связь с романтическими и просветительскими традициями XIX в. носила более прямой и непосредственный характер, чем у его последователей. Социальные проблемы, поставленные перед Америкой конца XIX - начала XX в., с трудом вмещались в его идейно-философский кругозор. Поэтому его позднее творчество развивалось под знаком острейших, непримиримых противоречий. Двигаясь в общем русле идейных исканий эпохи, Твен приходил к трудносочетаемым выводам. Углубившаяся социальная прозорливость писателя одновременно рождала в нем и надежды на лучшее будущее человечества, и настроения все усиливающегося пессимизма. Вера Твена в возможность обновления общества на этом этапе, несомненно, получила новую точку опоры. Растущий размах рабочего движения помог ему увидеть общественную силу, способную спасти цивилизацию и вознести ее на высоту, еще невиданную в истории. Он понял, что «только рабочий класс заинтересован в сохранении всех ценных завоеваний человечества». Его уже упоминавшаяся речь «Рыцари труда - новая династия» по существу открывала выход к новому пониманию истории.
Используя «метод широких обобщений» и соотнося «рыцарей труда» со всем историческим процессом прошлого, настоящего и будущего, Твен рассматривает профсоюзное движение как росток, из которого возникнет завтрашний день человечества.
Так апофеоз рабочего класса уже обнаруживает тенденцию к перерастанию в своеобразную философию истории. Подготовленное всей логикой предшествующего развития писателя, выступление в защиту «рыцарей труда» свидетельствует о процессе его внутренней перестройки. «Усилившееся господство плутократии и движение американского общества по направлению к империализму заставило его подвергнуть пересмотру свою концепцию прогресса и вырабатывать новую философию истории».
Действительно, прогресс предстал перед Твеном, как и перед его современниками, в формах, заставивших писателя произвести переоценку своих просветительских ценностей. Его представление об общественном прогрессе как о неуклонном движении по прямой линии пришло в противоречие с объективной логикой исторического развития. Поставленный перед необходимостью выработки новой системы исторических воззрений, он в своей речи уже делает шаг навстречу этому открытию. Но, приблизившись к самому его порогу, Твен так и не сумел перешагнуть через него. Новая концепция истории могла возникнуть лишь на основе социалистической теории. Для Твена - одного из последних могикан буржуазной демократии, далекого от понимания экономических законов развития общества и возлагавшего все свои надежды на «разум», условие это было невыполнимо. Эти глубоко противоречивые тенденции внутренней жизни писателя и воплотились в его новом романе «Янки при дворе короля Артура». Создававшаяся на протяжении ряда лет эта «притча о прогрессе» отразила и процесс духовных исканий писателя, и во многих отношениях их трагический результат. Твен не смог в ней свести концы с концами и дать ответ на им же поставленные вопросы.
Но при всей неразрешенности этих проблем его роман (задуманный как «лебединая песня» писателя) стал одной из вех в истории мировой и американской литературы. Призвав на суд истории буржуазную Америку, Твен создал сатирический шедевр, достойный стать рядом с произведениями Джонатана Свифта.
В созданном на грани 90-х годов романе «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» (1889) Твен возвращается к теме средневековья. (Отправной точкой для экскурсов Твена в легендарное царство Артура послужила книга английского писателя XV в. Томаса Мэлори «Смерть Артура».)
Вместе с тем именно при сопоставлении нового произведения с предшествующими бросаются в глаза изменения, происшедшие как в исторических воззрениях Твена, так и в общем духовном климате его творчества.
Они проявились и в поэтике его исторического романа. Тема европейского средневековья разработана здесь иными средствами, чем в «Принце и нищем». В гротескно-сатирическом произведении Твена нет лирической мягкости, столь характерной для его исторической сказки. Нет в нем и сдержанного, тонкого юмора. Он написан в воинственно-боевой, вызывающей манере, краски в романе сгущены до предела, а образам свойственна почти плакатная резкость очертаний. Все пустоты здесь заполнены, все пунктирные линии вычерчены. Картина народных страданий в новой книге Твена выписана во всей широте, во всем многообразии оттенков. Мрачные подземелья, в которых десятилетиями томятся люди, костры, пытки, бесконечные надругательства над человеческим достоинством, чудовищная грязь и нечистоплотность - все это увидено с предельной остротой зрения. Беспощадность и ясность этого взгляда мотивирована многими причинами. Наблюдателем здесь становится взрослый человек, способный не только увидеть, но и логически осмыслить происходящие процессы. Но характерная резкость твеновского рисунка здесь идет не только от возрастных особенностей героя романа. Она зависит от некоторых чисто пространственных отношений между изображаемыми предметами (что снова заставляет вспомнить о «Гулливере» Свифта). Оттенок ретроспективности, еще присутствующий в палитре «Принца и нищего», в «Янки» окончательно исчезает. Расстояние между наблюдателем и наблюдаемым сокращено до минимума. Объект изображения находится, в такой близости не только от героя, но и от самого автора, что становится осязаемым. Воображение Твена здесь питается вполне реальными жизненными фактами, происходящими где-то рядом с ним, и ощущение этой близости определяет всю атмосферу романа, а до известной степени и сам характер его замысла. Секрет романа о средневековье заключается в том, что его автор обнаружил «средневековье» в XIX в. Уже здесь он приближается к мысли о том, что «нынешний день человечества ничуть не лучше вчерашнего» (12, 650), выраженной им с полной логической ясностью в одном из писем 1900 г.
Двойной прицел сатиры Твена не составлял тайны для его современников. Хоуэллс, сердце которого, по его собственному признанию, «обливалось кровью» при воспоминании о жестокости и несправедливости прошлого, столь точно воспроизведенной в романе Твена, тем не менее ясно увидел, что речь в нем идет не только о VI в.: «Душа наполняется стыдом и ненавистью к тем порядкам, которые по сути дела похожи на настоящие». Подобные выводы подсказывались всей внутренней организацией романа.
Пространство здесь, как в некоторых романах Герберта Уэллса, становится своего рода визуально воспринимаемым временем. Герой романа, современник Твена, попадает в VI в. Сокращение дистанции между вчера и сегодня осуществляется через сдвиг в историческом времени, и этот условный гротескно-фантастический прием позволяет Твену «столкнуть лбами» две эпохи. В его романе происходит встреча «начала» и «конца» европейской истории и отсутствие промежуточных звеньев создает возможность установить их сходство и различия между ними. Процесс возникновения цивилизации демонстрируется здесь и в его первоистоках, и в конечных итогах. Тем самым XIX столетие призывается на очную ставку с историей, и писатель производит беспристрастный смотр его достижениям. Результаты этой проверки оказываются неблагоприятными для обеих сторон: XIX век - век «прогресса и гуманности» - не только оказывается чем-то похожим на варварский мир средневековья, но и, сколь ни парадоксально, в некоторых отношениях как бы проигрывает от сравнения с ним. В артуровском царстве процесс наступления на природу еще только начинается, цивилизация еще не до конца прибрала ее к рукам, поэтому здесь существуют ее нетронутые оазисы, изобилующие таким богатством красок, что они почти ослепляют Янки, привыкшего к серым и тусклым тонам. «Спокойная и мирная» местность, на которой он очутился в результате какого-то необъяснимого чуда, показалась ему «прелестной как мечта» (6, 317), а огненно-красные цветы на голове маленькой девочки, бредущей по пустынной тропинке, как нельзя более шли к ее золотым волосам.
Свежесть и целостность еще свойственна и человеческим чувствам, и она во многом определяет своеобразие средневекового мироощущения. Рыцари Круглого Стола - большие дети, люди наивного, целостного, «детского» сознания, и поэтому в романе Твена они иногда кажутся почти привлекательными. Особая, «ребяческая», природа их мировосприятия и поведения обыгрывается и в прямой, и в косвенной форме. Многие сюжетные и психологические мотивы нового романа Твена недвусмысленно соотносятся с его детскими повестями (так, странствие короля Артура, путешествующего инкогнито, явно калькирует основную сюжетную ситуацию «Принца и нищего»). Простодушие и наивность, свойственные этим грубоватым взрослым людям, иногда сообщают их образам известное внутреннее обаяние. Его излучает, например, легендарный Ланселот - краса и гордость артуровского двора. Грозный воин, внушающий почтительный страх всему своему окружению, в сущности есть не что иное, как большое доброе дитя. Недаром этот простодушный гигант питает такую привязанность к маленькой Алло Центральной - дочери Янки, находя с нею общий язык. По-своему обаятельна и болтливая спутница (а потом и жена) Янки - Алисанда (Санди). Она - воплощение женственности и доброты, и Янки глубоко заблуждается, когда в начале своего знакомства с ней принимает ее словоохотливость за проявление глупости. Ведь и в самой ее болтливости есть нечто привлекательное, как, впрочем, и во всех наивных россказнях артуровских рыцарей и дам. Они являются «фабрикой вранья» не в большей степени, чем фантастические измышления Тома Сойера и… Дон-Кихота. Это та мифотворческая живость воображения, которая свойственна людям, еще не потерявшим ощущения «волшебства» жизни, ее «чудесной» природы. «Врали» средневековья уже тем выгодно отличаются от лгунов современности, что сами искренно верят в реальность своих выдумок.
Но на сей раз Твен далек от идеализации целостного сознания. Он вносит в свое повествование множество сатирических штрихов, приоткрывающих оборотную сторону средневековой «идиллии». Подобную отрезвляющую функцию выполняет, например, сценка, происходящая во время королевского пира: на голову спящего короля, усыпленного нудным рассказом Мерлина, взбирается крыса и, держа в лапках, кусочек сыра, грызет его «с простодушным бесстыдством, посыпая лицо короля крошками».
«Это была, - с чувством поясняет Твен, - мирная сцена, успокоительная для усталого взора и измученной души» (6, 328). Характер авторского комментария уточняет смысл юмористического эпизода, позволяя разглядеть его сатирический подтекст. «Умилительное» простодушие крысы в чем-то сродни патриархальному простодушию английских аристократов VI в., в детской наивности которых есть оттенок животной примитивности.
В формулу «простодушное бесстыдство» вмещается и стиль застольных бесед вельмож с его сочетанием высокопарности и предельной грубости и откровенности (все вещи здесь называются своими именами), и наивное любопытство придворных дам, разглядывающих голого Янки, и комментарии, которыми они сопровождают свои наблюдения («Королева… сказала, что никогда в жизни не видела таких ног, как у меня», 6, 333). Во всем этом много детского, но еще больше скотского. Английские аристократы представляют собой одновременно и «детей» и «скотов», и ударение чаще всего делается на втором из этих слагаемых. Почти буквальную расшифровку этой мысли дает остросатирический эпизод, изображающий романтический подвиг Янки, который в соответствии с господствующими обычаями освобождает знатных дам, якобы плененных злыми волшебниками. При ближайшем рассмотрении «аристократки» оказываются свиньями, а замок, в котором они обитают, - хлевом. Эпическая невозмутимость, с которой Янки рассказывает о хлопотах, доставленных ему маленькой графиней «с железным кольцом, продетым сквозь пятачок» (6, 436), устраняет разницу между титулованной особой и «хавроньей» и вдобавок лишает эту параллель всякого оттенка необычности. «Скотство» английских аристократов есть нечто большее, чем штрих их индивидуальной характеристики. Это - черта социально типичная и исторически обусловленная. Знатные обитатели Камелота, быть может, и не родились скотами. Но они стали таковыми благодаря условиям своего общественно-исторического бытия. Акцент, который падает на эту мысль, знаменателен с точки зрения эволюции Твена. Детерминистские начала его жизненной философии явно усиливаются. Автор «Янки» еще не изменил принципам просветительства и по-прежнему хочет верить в изначальную доброту человека. «Человек всегда останется человеком! - провозглашает герой Твена. - Века притеснения и гнета не могут лишить его человечности!» (6, 527).
Но на просветительскую антропоцентрическую концепцию уже заметным образом наслаиваются позитивистские влияния, воспринимавшиеся Твеном не только в историко-социальном (Ипполит Тэн), но и в литературном преломлении. Характерно в этом смысле, что одной из книг, которой зачитывался поздний Твен, была «Земля» Эмиля Золя. Роман Золя в его восприятии имел отношение столько же к Франции и французам, сколько и ко всему человечеству. «Разве не кажется невероятным, - пишет Твен в одном из своих писем, - что люди, о которых идет здесь речь, действительно существуют», а между тем «они могут быть обнаружены… скажем, в Массачусетсе или в другом американском штате».
В «Янки» Твен уже находится в преддверии этой мысли. Взгляд Твена на природу как бы двоится. Его по-прежнему привлекает красота ее первозданных очагов, но он уже не питает к ним полного доверия. Оборотной стороной чудесного пейзажа является изобилие надоедливых насекомых, чье общество невыносимо для человека XIX в. Патриархальная целостность средневекового сознания также имеет свою изнанку. В новом романе Твена природа рассматривается не столько как источник нравственной чистоты, сколько как материал, в руках мастера способный принять любую форму. Средневекового варвара с одинаковой легкостью можно сделать и человеком и зверем, и трагедия средневековья заключается в том, что оно создает все условия для «озверения» людей. В рыцарях культивируются их животные инстинкты, народ превращен в инертную и покорную массу «баранов» и «кроликов». Низведенный до положения стада, он готов принять свое бесправие в качестве естественного состояния. В запуганных и униженных рабах убито чувство человеческого достоинства и, как предстоит убедиться Янки, воля к борьбе.
Процесс превращения «ребенка» в «зверя» в романе многократно иллюстрируется и предстает во множестве разнообразных вариантов. Одним из наиболее живописных является образ феи Морганы. Этой бесчеловечной феодальной властительнице, как и многим ее современникам, не чужды детская наивность и особое варварское простодушие. Не случайно некоторые штрихи ее психологической характеристики вызывают в памяти образы Тома Сойера и Гека Финна: ее и их жизненные реакции в чем-то сходны. Логика их мышления во многом однородна. Так, процесс расшифровки непонятных слов у них протекает совершенно одинаково и, что самое замечательное, приводит к «аналогичным» результатам. Если фея Моргана, понимавшая фотографию «не больше чем лошадь», видит в слове «фотографировать» синоним глагола «убить», то Том Сойер и его «разбойничье» окружение аналогичным образом «переводит» загадочный термин «выкуп». Когда атаман только что организованной шайки Том Сойер разъясняет своим сообщникам, что будущих пленников придется держать в пещере вплоть до получения «выкупа», между ним и одним из его слушателей происходит следующий диалог:
«- Выкупа? А что это такое?
Не знаю. Только так уж полагается. Я про это в книжках читал… Сказано: надо их держать, пока они не выкупятся. Может, это значит, что надо их держать, пока они не помрут.
…А почему же нельзя взять дубину, да и выкупить их сразу дубиной по башке?» (6, 17–18).
Едва ли нужно пояснять, что практические следствия этих сходных «лингвистических» экспериментов полярно противоположны и именно эта полярность позволяет измерить качественные различия в детском и варварском сознании. Конечно, кровожадные импульсы средневековой дамы бесконечно далеки от наивного романтизма санкт-петербургских мальчишек, для которых убийство есть понятие сугубо отвлеченное, не имеющее никаких точек соприкосновения с реальной действительностью. Ведь именно тогда, когда романтическая условность становится жизненной реальностью, она вызывает неопредолимое отвращение у Тома и Гека.
В иных отношениях с реальностью находятся садистские склонности феи Морганы. Оттенок наивности, свойственный ее кровожадным эмоциям, ясно показывает, какой податливостью отличается первобытное сознание, как восприимчиво оно ко всякого рода разлагающим влияниям.
Как явствует из всего содержания романа, Твен на данном этапе своего творческого развития еще не совсем отказался от мысли, что на этом «черноземе» истории можно вырастить и здоровый посев. Фея Моргана - не единственная представительница средневековой знати, и рядом с нею в условиях той же исторической действительности существует великодушный и благородный король Артур. Его требуется только слегка «поскоблить», чтобы под «искусственной» личиной короля («Король, - утверждает Янки, - понятие… искусственное», 6, 562) обнаружить человека, и Твен предпринимает этот очистительный процесс на тех же испытанных путях, что в «Принце и нищем». Ведь в смысле уровня своего интеллекта и степени его незрелости король Артур мало отличается от маленького принца Эдуарда. Корруптирующее воздействие королевского звания еще не успело до конца извратить его «детскую» душу. Маска сидит на нем неплотно, между ней и лицом существуют заметные зазоры, и сквозь них видны его еще не стершиеся живые черты. Пройдут века, и маска прирастет к лицам тех, кому суждено ее носить.
История «работает» не на Артура, а на фею Моргану и ей подобных. Пробуждение человека уже в VI в. совершается лишь в порядке единичного опыта, тогда как появление людей типа Морганы «запрограммировано» всей системой господствующих социальных отношений. Внутренняя извращенность этой прелестной, ангелоподобной женщины - результат извращенного хода истории, глубокой противоестественности созданных ею отношений. Ее зоологическая прирожденная жестокость получает опору и в традициях прошлого, и в тенденциях рождающегося будущего.
Характер феи Морганы - это сгусток исторически типичных свойств ее самой и социальной среды, увековеченных историей. Именно эта сгущенность и выводит ее образ на линию исторической перспективы, сообщая ему особый футурологический ракурс. Если Алисанда - «прародительница немецкого языка», то Моргана - скорее всего прародительница инквизиции. В ходе столетий ее уже узаконенная жестокость будет возведена в ранг высшего милосердия и станет стержнем религии, этики, морали.
Янки, взору которого открылись зачатки этого процесса, знает, каково будет его продолжение. Он знает, что принцип сословной иерархии в ходе истории утратит свою изначальную наготу, но останется неизменной основой жизни общества. Важнейшие правовые, юридические и религиозные установления (церковь и тюрьма) уже выполняют свою историческую функцию - освящения и охраны господствующего социального порядка.
Из поколения в поколение «воспитательница» человечества - католическая церковь - будет без устали внушать людям представление о божественном происхождении этого порядка, и унаследованные от нее идеи, войдя в сознание человечества, укрепятся с прочностью, почти непреодолимой. Не поэтому ли и в XIX в. сохранились отношения сословной иерархии - эта опора истории, скрепляющая связь ее времен?
Цепь эта нерасторжима, и Америка составляет одно из ее звеньев. Тщетно Янки пытается отторгнуть свою страну от всемирно-исторического процесса в качестве единственного государства, неподвластного его универсальному закону. Напрасно утверждает он, что зараза благоговения перед званиями и титулами, когда-то жившая в крови и у американцев, уже исчезла. Подобные, сравнительно редкие рецидивы «американизма» не получают опоры в романе, вступая в противоречие со всей логикой его образного развития. Ведь и сама история рабочего Хэнка Моргана (Янки) со всей непререкаемостью свидетельствует о том, что и у современной ему Америки есть своя «аристократия».
Эта печальная истина, скрытая в «подполье» сатирической книги Твена, то и дело выбивается на его поверхность. Уильям Дин Хоуэллс, чуткий и проницательный читатель Твена, оценивший «Янки» как «урок демократии», сразу же заметил, что «в книге есть места, где мы видим, что аристократ времен Артура, жиревший на поте и крови своих вассалов, по сути дела, ничем не отличается от капиталиста времен мистера Гаррисона, богатеющего за счет рабочих, которым он недоплачивает».
Сходные аналогии несомненно приходили на ум и самому Твену. Недаром, согласно первоначальному замыслу писателя, в роман должен был войти в качестве составной его части рассказ «Письмо ангела-хранителя». Можно предположить, что герой этого рассказа - богатый промышленник Эндрью Ленгдон - был введен в роман Твена в качестве живого доказательства неистребимости царства «скотов». Его «скотство» есть нечто еще более несомненное, чем скотство средневековых рыцарей, и уж конечно, при всей их грубости и жестокости в них больше человеческого, чем в нем. Ко всем их отрицательным качествам он добавил (с помощью если не католической, то пресвитерианской церкви) еще и фарисейство. Грубое животное, подвластное всем низменным инстинктам, он прикрывает свои зоологические импульсы личиной религиозного благочестия и человеколюбия. Таков «рыцарь» новейших времен - рыцарь денежного мешка. Отталкивающее лицо этого реального хозяина Америки, выглянувшее из подтекста, могло бы стать наглядной антитезой образу гуманного Янки, лишь по воле каких-то тайных сил поднявшегося до положения Хозяина. Но расстояние между реальной правдой истории и ее нереализованными возможностями осознается и без их лобового противопоставления. Совершенно ясно, что все происшедшее с героем романа - это то самое исключение, которое подчеркивает несокрушимость и незыблемость некоего веками существующего порядка.
Твеновский Янки стал Хозяином лишь по капризу истории, подобно тому как Санчо Панса стал губернатором по капризу скучающей герцогской четы. Как и этот испанский «простак», его американский двойник (в облике которого черты Санчо Панса причудливо объединились с чертами Дон Кихота) показывает, на что способен простой человек, если обстоятельства позволяют ему выявить его творческие возможности. Недаром Янки не хочет возвращаться в «родной» XIX в. Недаром он так тоскует по далекому прошлому. Оно стало его второй, настоящей родиной («Я, - признается герой, - почувствовал себя в этом веке совсем как дома… и если бы мне предоставили выбор, я не променял бы его даже на двадцатый», 6,352). Первоначальный замысел книги особенно акцентировал эту мысль. Финалом книги должно было стать самоубийство Янки. В окончательном ее варианте он умирает, но причина его смерти, как явствует из предсмертного бреда героя, - жгучая тоска по тому миру, где осталось все, что было ему по-настоящему дорого. Ведь именно там он нашел себя и обрел людей, признавших его права на роль, которую он играл, - роль законного хозяина государства. Возвращение в современность лишало его даже той (тоже, впрочем, призрачной) свободы, которой он располагал в Англии артуровских времен. В условиях США XIX в. этот талантливый сын народа из «босса» превращается в рядового труженика, у которого есть лишь одно право - трудиться на предприятии какого-нибудь Эндрью Ленгдона. «Что досталось бы на мою долю в 20-м веке? - спрашивает Янки и отвечает: - В лучшем случае я был бы мастером на заводе - не более» (6,352).
Завоевания прогресса, которыми так гордится Америка XIX столетия, оказываются, таким образом, весьма сомнительными. На этом этапе писатель еще не склонен начисто отрицать благотворную роль научно-технических достижений цивилизации, но он уже догадывается об ограниченности и двойственности этой роли, о ее относительном характере. Тень этих раздумий лежит на реформаторских мероприятиях его героя. Уже с первых моментов своей преобразовательной деятельности Янки попадает в пределы некоего заколдованного круга.
Средства искоренения средневекового зла, на которые рассчитывает этот энергичный социальный реформатор, надежны далеко не во всех отношениях. Сама насаждаемая Янки цивилизация не есть абсолютное благо. И в ней таится разрушительное и деморализующее начало. Плод многовекового развития классового общества, она впитала в себя яд вскормивших ее отношений социального неравенства. Эта отрава проникла во все поры буржуазного прогресса, и его научно-технические достижения смогут стать благодетельной силой жизни народа лишь в условиях иной социальной действительности. Чисто американская влюбленность в технику и прагматическая прямолинейность мышления Янки мешают ему осознать эту истину до конца, и он начинает серию своих прогрессивных мероприятий с телефона и велосипеда. В результате «американский эксперимент», произведенный со всей серьезностью, открывает шлюз для всепроникающей беспощадной иронии. Ее поток изливается на оба исследуемых объекта и не щадит ни Америку XIX в., ни Англию VI в. Технически усовершенствованный Камелот становится злой карикатурой на современное Твену индустриальное общество США. Сочетание телефона и пещеры, «свободной» прессы и работорговли, велосипедов и тяжелых, неудобных рыцарских доспехов - разве этот сатирический гротеск не воплощает самую сущность «американского образа жизни», более того, всего, буржуазного прогресса? В нелепом образе дремучего, грубого, варварского мира, к которому кое-как прицеплены отдельные элементы чисто внешней культуры, уже потенциально заложен мотив «джунглей цивилизации», столь характерный для американской литературы XX в. Пересаженные на невозделанную почву VI в. достижения цивилизации XIX столетия не только подчеркивают убожество и примитивность господствующих жизненных форм, но и сами как бы подвергаются дискредитации. Неведомо для самого реформатора в его реформах таится некая закабаляющая и разлагающая сила. Этот незримый фермент разложения присутствует, например, в финансовой политике Янки. Биржевая игра, затеянная им, разжигает темные страсти в самых, казалось бы, нравственно устойчивых представителях рыцарства. Одним из них оказывается не кто иной, как простодушный и добросердечный Ланселот. Совершенно неожиданно в нем обнаруживаются недюжинные способности к сомнительным спекуляциям. Ведь именно его финансовые аферы становятся непосредственной причиной многочисленных бедствий, захлестнувших злополучное королевство Артура и поглотивших самого его владыку.
Сомнительны и другие нововведения Янки. Даже самым благодетельным из них свойствен оттенок иронической двусмысленности. Научные познания Янки и его технические навыки спасают ему жизнь, помогают разрушить козни волшебника Мерлина, возносят безродного плебея на вершины государственной власти, делая признанным «боссом» средневекового общества. В некоторых отношениях прогресс полезен и для обитателей Камелота. Технизация их варварского быта обеспечивает им известный комфорт и некоторые жизненные удобства. Но она не дает бесправному и обездоленному народу Англии того, в чем он более всего нуждается, - духовного и политического освобождения. В мире, где человек закабален, и сама техника обнаруживает способность к закабалению и порабощению личности, к превращению ее в свой придаток. Нет сомнения, что мыло - великое благо, дарованное людям цивилизацией, но отношения между ним и его потребителями строятся не только по принципу «мыло для человека», но и по прямо противоположному. Во всяком случае, на такую мысль наталкивает вид рыцарей, превращенных в странствующую рекламу. К неудобствам, причиняемым нелепым вооружением, добавляется еще ряд других, связанных с их культуртрегерской миссией. Не менее характерна и участь столпника, отбивавшего поклоны во славу господа. Рационализаторское рвение Янки превратило благочестивого подвижника в своеобразное автоматическое устройство - в двигатель швейных машин. Но хотя в результате такой трансформации число рубашек в королевстве несомненно возросло, положение самого бедняги столпника ни в чем не изменилось. Ему по-прежнему вменяется в обязанность отбивать поклоны. Эта гротескно-сатирическая подробность как бы намекает на известное тождество двух столь непохожих друг на друга эпох. В каждой из них человек из «цели» становится «средством», и если средневековье делает его довеском к нелепым религиозным ритуалам, то в XIX в. ему суждено стать приложением к технике.
Влюбленность Твена в технический прогресс не помешала ему разглядеть и другую, еще более зловещую его сторону. Гротескно-сатирические образы его романа уже намечают мрачную картину дальнейшего развития техники: в условиях собственнического мира техника становится союзницей смерти, орудием убийства и разрушения. Финальные сцены книги, в которых эта мысль выражена наиболее прямо, уже как бы распахивают дверь в XX в., вплотную приближая Твена к таким, казалось бы, далеким от него писателям, как Герберт Уэллс или Рэй Бредбери.
«Путешествие во времени», совершенное героем романа, помогло его автору нащупать одну из трагических тем грядущего столетия - тему дегуманизации науки в буржуазном обществе. Хитроумный Янки, ослепляющий наивных дикарей «волшебством» своих научных познаний, в чем-то не менее наивен, чем они. «Простак» новейшей формации, он слишком доверяет лукавому «демону», находящемуся у него в услужении.
Как водится, коварный слуга предает своего хозяина. Попытка использовать великое научное открытие - электричество - в качестве боевого орудия для разгрома Мерлина и его варварской орды неожиданно оборачивается против Янки. Электрические провода, предназначенные для уничтожения его противника, оказались сетью, в которой запутался он сам. Смертоносное электрическое кольцо обросло горами трупов, и сквозь эту преграду, воздвигнутую смертью, не смогла пробиться горсточка благородных и смелых людей - соратников Янки. Самая совершенная техника отнюдь не является панацеей от бед человечества, если ему не на что опереться, кроме как на нее.
Трагедия этого открытия состоит в том, что оно обобщает опыт не одного человека, а всего человечества XIX в., и в первую очередь той страны, для которой идея научно-технического развития имела определенный «культовый» смысл и служила опорой для целого комплекса национальных иллюзий. От «американской мечты» здесь отпадает один из ее первоэлементов, - идея идиллического содружества природы и науки, призванного стать фундаментом утопического царства свободы. Подточенный всем ходом современной истории, этот несостоявшийся идеал отбрасывает тень и на самого ее носителя. У умного и доброго Янки есть своя особая трагическая вина. Янки из Коннектикута воплощает не только сильные стороны национального характера, но и черты его известной исторической ограниченности. Его образ двоится, как и образ насаждаемого им прогресса. «Простак» сочетается в нем с «мудрецом», прагматически мыслящий американец со «всечеловеком», гражданином республики будущего.
Сын своего времени и своей страны, Янки связан с ними некоторыми особенностями внутреннего, духовного склада. Его подход к жизни и людям в чем-то столь же примитивен, как варварские воззрения дикарей VI в. Чрезмерная прямолинейность и упрощенность, свойственная мышлению этого воинствующего прагматика, отнюдь не всегда подходит под категорию «разум» и даже «здравый смысл». Убежденный рационалист, он слишком верит в арифметику, полагая, что все существующее в принципе сводимо к ее четырем правилам. В деловитости этого почитателя всяческих механизмов иногда мелькает нечто сходное с ними. Так, наряду с прочими фабриками он учреждает в царстве короля Артура и фабрику настоящих людей, считая, по-видимому, что и эту новую разновидность человечества можно изготовлять в массовом оптовом порядке по некоему готовому эталону. А между тем именно он сам и является этим долгожданным новым человеком, появление которого подготовлено не усовершенствованными методами техники (и даже педагогики), а логикой классовой борьбы. Кузнец из Коннектикута, с его умелыми руками, великодушным сердцем и демократическим сознанием, он является обобщенным образом пролетария, той новой силы, которой предстоит проложить дорогу в лучшее будущее человечества. В мире прежнего и новейшего рыцарства он занимает особое место. Он тоже рыцарь, но рыцарь не дворянской чести и не наживы, а труда. Его странствие в веках целью своею имеет не отыскание «чаши Грааля», а другого сокровища - народного счастья. Вся его история есть не что иное, как попытка образного воплощения мыслей, изложенных в публицистически обнаженной форме в речи Твена «Рыцари труда» - новая династия». Поистине Янки стремится осуществить благороднейшую из задач, когда-либо стоявших перед человечеством, и все его столь различные реформы ставят перед собою одну и ту же цель.
Это повзрослевший Гек Финн, чей демократизм уже стал системой вполне осознанных убеждений, мечтает о создании народной республики. Прямой наследник «отцов» американской демократии, он происходит из Коннектикута, в конституции которого сказано, что «вся политическая власть принадлежит народу и все свободные правительства учреждаются для блага народа и держатся его авторитетом; и народ имеет неоспоримое право во всякое время изменять форму правления, как найдет нужным» (6,386). Как явствует из приведенного высказывания Янки, идеальное государство, о котором он мечтает, - это все то же царство невоплотившейся «американской мечты». «Духовная родина Янки, - пишет А. К. Савуренок, - это не Америка Рокфеллера и Вандербильта, это Америка Пейна и Джефферсона, провозгласившая суверенное право народа на власть и самоуправление». Путь в эту обетованную страну, так и не найденный соотечественниками Янки, пытается отыскать этот «рыцарь труда».
Но тщетно стучится он в закрытую дверь будущего. Пытаясь раскрыть ее различными ключами, он использует для этой цели самый разнообразный и противоречивый опыт, накопленный историей. Создавая акционерные общества, он насаждает и профсоюзные организации. Широко развернутая филантропическая деятельность, к которой Янки побуждает его доброе сердце, не мешает ему принять и одобрить методы революционного насилия. В этом смысле, как и во многих других, Янки служит рупором идей самого Марка Твена. Радикализация взглядов писателя на этом этапе проявляется в его изменившемся отношении к французской революции. «Когда я кончил «Французскую революцию» Карлейля в 1871 г., - пишет он в письме к Хоуэллсу, - я был жирондистом; но всякий раз, когда я перечитывал ее с тех пор, я воспринимал ее по-новому, ибо сам изменился мало-помалу под влиянием жизни и окружения. И теперь я снова кладу книгу и чувствую, что я санкюлот! И не бледный бесхарактерный санкюлот, но Марат…» (12, 595).
«Якобинское» кредо писателя оказалось достаточно устойчивым. Свою верность ему он утверждал как в связи с событиями прошлого, так и настоящего. В 1890 г. в письме к издателю «Свободной России» Твен призывает русский народ к тому, чтобы стереть с лица земли самодержавие, и всякое проявление нерешительности в этом вопросе расценивает как «странное заблуждение, никак не вяжущееся с широко распространенным предрассудком, что человек - существо разумное» (12, 610–611). В 1891 г. в письме к другому своему русскому корреспонденту С. М. Степняку-Кравчинскому автор «Янки» восхищается поразительным, сверхчеловеческим героизмом русского революционера, который «прямо смотрит вперед, через годы, в ту даль, где на горизонте ждет виселица, и упрямо идет к ней сквозь адское пламя, не трепеща, не бледнея, не малодушествуя…» (12, 614).
Пришелец из XIX в., Янки в своей деятельности прямо ориентируется на опыт французской революции, послуживший отправной точкой для всей истории его столетия (а в значительной степени и его страны).
История преподает Янки, а заодно и Марку Твену, жестокий урок, в чем-то сходный с тем, какой был преподан ею людям 1793 г. Рационалистическая мысль, замешанная на дрожжах Просвещения, наталкивается на существование законов истории. Они-то и оказываются незримой преградой, стоящей на пути освободительных порывов Хэнка Моргана. Тщетно пытается писатель объяснить причину постигшей его героя катастрофы. В рамках его философии истории для нее нет объяснений. Ведь для того, чтобы разгадать эту трагическую тайну, нужно понимать, что «общество… не может ни перескочить через естественные фазы развития, ни отменить последние декретами», ибо в его власти только «сократить и смягчить муки родов».
Антропоцентрическому просветительскому сознанию с его верой в беспредельное могущество разума как единственного двигателя прогресса эта истина недоступна. Поэтому единственный источник трагических неудач Янки Твен находит в незрелости народного сознания. «Сердца дали трещину!» - с горечью констатирует Хозяин, убедившись, что порабощенные церковью рабы не смеют ополчиться против ее зловещей власти. Но при всей убедительности такой мотивировки она проясняет лишь одну из сторон конкретной социально-исторической ситуации. Ведь всей логикой своего романа Твен показывает, что даже удавшаяся буржуазная революция не положила конец господству социального зла, а лишь видоизменила его внешние формы. Революционные потрясения 1770-х годов сделали США республикой, но отношения социального неравенства сохранились, и правит страной не рабочий из штата Коннектикут, а лицемерный стяжатель - Эндрью Ленгдон.
Из книги Как далеко до завтрашнего дня автора Моисеев Никита НиколаевичЧетверг, позднее Пришло ночное письмо из «Белого петуха» и письмо от понедельника, первое, очевидно более позднее, но не наверняка. Я только раз быстро их просмотрел и должен тебе сразу ответить, просить тебя не думать обо мне плохо… И никакой ревности тут нет, просто
Из книги Пять портретов автора Оржеховская Фаина МарковнаПонедельник, позднее Ах, так много документов пришло именно сейчас. И для чего я работаю, вдобавок на невыспавшуюся голову. Для чего? Для кухонной печки.* * *Теперь еще и поэт, первый, он к тому же гравер по дереву, офортист, и не уходит, и столько в нем жизни, что он все
Из книги Дмитрий Мережковский: Жизнь и деяния автора Зобнин Юрий ВладимировичПомянем Марка Твена Мне помнится, что у Марка Твена есть прелестный рассказ о том, как он редактировал сельскохозяйственную газету и что из этого вышло. Эпизод, описанный великим писателем мог произойти не только в Америке. Мало ли кто и почему, например у нас, становился
Из книги Чехов автора Бердников Георгий Петрович7. Позднее знакомство …Зачем он сидит здесь в полном бездействии у своего рабочего стола и думает о композиторе, который давно уже стал классиком? К чему теперь эти воспоминания, когда они исчерпаны в его, Стасова, многолетних трудах? Всем известно, что он пропагандист
Из книги Марк Твен автора Мендельсон Морис Осипович Из книги Марк Твен автора Чертанов МаксимПозднее, трудное счастье Письма, которые Чехов получает от Ольги Леонардовны, живы, занимательны, непосредственны, искренни - искренни и тогда, когда она рассказывает о себе, о своем состоянии, настроении, и тогда, когда проявляет заботу об Антоне Павловиче. Тут и вопросы
Из книги Автопортрет: Роман моей жизни автора Войнович Владимир Николаевич«Университеты» Марка Твена И после того как юноша Сэм Клеменс ушел от Амента, ему приходилось не очень-то легко. То и дело прорывалось раздражение против Ориона, который, став фактическим главою семьи, никак не мог обеспечить ее минимальных нужд. Редактора Клеменса вечно
Из книги Михаил Булгаков. Тайная жизнь Мастера автора Гарин Леонид Из книги Римский-Корсаков автора Кунин Иосиф Филиппович Из книги Мир Марка Твена автора Зверев Алексей Из книги Марк Твен автора Ромм Анна СергеевнаПозднее раскаяние Лакшина Наши отношения стали портиться в начале 1962 года, когда я написал повесть «Кем я мог бы стать» с эпиграфом из австралийского поэта Генри Лоусона (перевод Никиты Разговорова): «Когда печаль и горе, и боль в груди моей, и день вчерашний черен, а
Из книги автора4.4 Позднее творчество Булгакова К позднему творчеству Михаила Афанасьевича Булгакова можно условно отнести два блока. Первый составляют произведения из так называемой «Мольериа?ны» - переводы и адаптации двух произведений Молье?ра для русского театра, а также
Из книги автораПОЗДНЕЕ ПРИЗНАНИЕ Случилось то, чего он ждал долгие годы, на что надеялся и не позволял себе надеяться, во что приказывал себе не верить: его признали. Не в кружке энтузиастов, а в обширном кругу людей, любящих музыку. Возраставший от оперы к опере успех в Москве
Из книги автора Из книги автораНачало пути. Литературная позиция Марка Твена Творческая жизнь Твена началась в переломный момент истории США, когда страна, едва оправившаяся от революционных потрясений 1861–1865 гг., только начинала осмыслять их подлинное значение. Писатель Сэмюэль Ленгхорн Клеменс,
Биография Марка Твена полна интересными событиями, которые будут любопытны школьникам, изучающим его произведения. Будущий классик американской литературы родился в 1835 году в поселке Флорида (штата Миссури). Можно сказать, что его родители были уже коренными американцами (выходцами из Виргинии и Кентукки).
Отец умер, когда мальчику исполнилось 13 лет, мать прожила долгую жизнь и умерла на 87 году жизни. Кроме Сэма, в семье было еще 3 ребенка: два мальчика и девочка. После смерти отца главным в семье стал старший брат Сэма Орайон. Именно он открыл семейное дело: стал издавать газету. В издательстве трудился и Сэмюэль, сначала в качестве наборщика, а потом как журналист. В качестве журналиста он путешествовал по стране, побывал в Сент-Луисе и в Нью-Йорке.
Потрудившись какое-то время на брата, Сэмюэль понял, что его «зовет» река. Он стал лоцманом на пароходе. Работа ему нравилась, но Гражданская война привела к исчезновению частного пароходства. Сэмюэль был вынужден снова заняться поисками средств к существованию.
Известно, что в самом начале Гражданской войны будущий писатель стал членом масонской ложи, хотя всегда относился к братству с юмором.
В годы Гражданской войны
Какое-то время Сэмюэль воевал в рядах народного ополчения, но после того, как его брата сделали секретарем губернатора штата Невада, уехал с ним на Запад.
В Неваде Сэм работал на шахте старателем, добывал серебро. Потом устроился на работу в газету «Territorial Enterprise».
В 1864 году Сэм перебрался в Сан-Франциско, где начал работать сразу в нескольких газетах.
Первые литературные опыты
Свой первый юмористический рассказ Твен опубликовал в 1865 году. Он принес ему успех и был даже назван лучшим юмористическим рассказом, созданным в Америке американским писателем. Весь следующий год Твен провел в командировках. Он выполнял редакционные задания газет и выступал с лекциями по всему штату, а в 1866 году Твен первый раз отправился заграницу, посетил Европу и Ближний Восток. Интересно, что во время этой поездки он также посетил и Российскую империю, в частности, побывал в Крыму.
В 1867 году Твен выпустил книгу «Простаки за границей», по сути это были заметки о путешествии. Книга имела бешенный успех. Марк Твен стал очень популярен.
После 1870 года Твен вплотную занялся сочинительством. Также в это время он начал преподавать в ряде университетов США и Англии. Твен был прекрасным оратором, и его лекции были невероятно популярны.
В своих более поздних произведениях автор выступал против расизма и империализма, критиковал действующих американских сенаторов, негативно высказывался в адрес президентов. Кстати, его роман «Приключения Гекльберри Финна» несколько раз запрещали, так как считали, что использованные авторам слова и выражения нелитературны, а многие сцены слишком натуралистичны.
Семья
Марк Твен был женат на Оливии Лэнгдон. Они прожили вместе около 20 лет, имели 4 детей, трое из которых умерли в детстве. Писатель пережил жену и глубоко переживал её смерть, даже впал в депрессию.
Последние годы
В последние годы финансовые дела писателя сильно пошатнулись, но положение спас нефтяной магнат Генри Роджерс, который стал близким другом писателя. Марк Твен очень сильно повлиял на характер американского бизнесмена и сделал его настоящим благотворителем и меценатом. Роджер по просьбе писателя организовал несколько благотворительных фондов, которые спонсировали образовательные программы для афроамериканцев и для детей с инвалидностью.
Писателя несколько раз хоронили. После очередного некролога Марк Твен даже произнес ставшую крылатой фразу о том, что слухи о его кончине сильно преувеличены.
Умер он в 1910 году от приступа стенокардии. Известно, что родился он в год прохождения над землей кометы Галлея, «ушел» он также вместе с ней, так как в 1910 году она снова проходила мимо Земли (кстати, писатель фактически предсказал свою смерть).
Другие варианты биографии
- Самое главное заключается в том, что историки и биографы долго спорили (и до сих пор спорят) о происхождении псевдонима «Марк Твен». Некоторые связывали его с терминами речной навигации. Другие считали, что данный псевдоним был взят писателем после прочтения романов Артемуса Уорда (главный герой одного из произведений как раз и носил имя Марк Твен).
- Максим Горький и Александр Куприн очень любили творчество Марка Твена, считая, что оно формировало во многом взгляды американского общества, в том числе повлияло и на искоренение расовых предрассудков.
- Краткая биография Марка Твена представляет определенный интерес для детей, так как произведения Марка Твена изучаются в 5-6 классах средней школы.
Оценка по биографии
Новая функция! Средняя оценка, которую получила эта биография. Показать оценку